– Да, растопите, Паулина.

Пока служанка возилась, разжигая камин, я присела за столик и обнаружила вдруг стоявшее на нём блюдо с яблоками. Нежная кожица, под которой чувствовалась сахарная мякоть, мягко сияла отражённым светом лампы. Рядом с блюдом лежал столовый нож. Его скруглённые формы давали понять, что он годится разве что для фруктов, но всё равно я обрадовалась. Ещё один шанс защититься, и положить его под подушку куда проще, чем часы.

Эта находка и уютные хлопоты служанки помогли немного расслабиться, и я с аппетитом вгрызлась в яблоко. Кисло-сладкий сок брызнул из-под кожицы и чудный яблочный запах смешался с ароматом горящих смолистых поленьев.

Но тревога вернулась, когда Паулина принялась готовить мне ванну. Это напомнило, что ночь приближается и приближается всё, что она несёт.

Хоть напоминание было неприятным, но присутствие другого человека помогало держаться, не погружаться вновь в пучину страха. Я не видела смысла сопротивляться заведённому порядку подготовки к ночи и послушно позволила горничной разобрать мою причёску, сменив её на свободные косы. Приняла ванну, стараясь избавиться от мысли, что это похоже на подготовку жертвы к алтарю. Тёплая вода помогала расслабиться.

Но потом я настояла на том, чтобы надеть не пеньюар, а домашнее платье. Решила, что лягу в постель одетой, и пусть герр Шварц думает, что хочет. Платье спать не помешает.

Когда Паулина закончила готовить меня ко сну и собралась уходить, мне захотелось схватить её за руку и удержать, умолять:

– Останься!

Бессмысленное желание. Пришлось вцепиться изо всех сил в подлокотники кресла чтобы не допустить позора. Служанка посмотрела на мои побелевшие пальцы и сочувственно похлопала меня по плечу. В глазах женщины мелькнула жалость и это чуть не стало той соломинкой, что сломала спину верблюда. Я почувствовала, как глаза наполняются слезами.

Похоже, это напугало Паулину. Она торопливо пошла к выходу. Я ещё удерживала всхлипы, но слёзы полились ручьём. У двери горничная остановилась и вновь посмотрела на меня. С мягким укором покачала головой и растянула губы в улыбке. Пальцем постучала по улыбающимся губам, призывая тоже улыбнуться. Вышла, оставив меня разгадывать смысл её послания: то ли не бойся, то ли не огорчай хозяина.

Но у меня не было ни сил, ни желания догадываться о том, что этим хотела сказать Паулина. Дождавшись, когда дверь за служанкой закроется, я зарыдала в голос. За весь сегодняшний страшный длинный день никто не смотрел на меня с жалостью. Отец сердился, мать прятала глаза, все остальные в доме избегали. В глазах здешних обитателей читалось лишь равнодушное любопытство. И эта неожиданная тень сочувствия от Паулины разбила в дребезги моё самообладание.

Океан жалости к себе затопил, заставляя захлёбываться солёной влагой, задыхаться, хватая ртом воздух. «Почему я? Почему со мной?» – билось у меня в голове. Ответа не было и это заставляло рыдать ещё горше.

Иногда я делала попытки прекратить это, остановить поток слёз, но ничего не выходило. Плач прекратился, лишь когда я совсем обессилила. Тогда, передохнув немного, вытирая со щёк продолжавшие иногда катиться слезинки, сходила в ванную, чтобы умыться холодной водой. С мрачным удовлетворением посмотрела в зеркало на свой распухший нос, заплывшие глазки, красные пятна на лице. Если бы я даже постаралась специально, у меня бы не получилось выглядеть менее соблазнительно.

Равнодушно направилось в спальню. Чтобы меня не ждало, пусть оно случится скорее. Присобранные с четырёх сторон занавеси балдахина открывали вид на большую кровать с приглашающе отвёрнутым уголком одеяла. Выглядела она привлекательно, просто роскошно, но плаха даже из красного дерева всё равно остаётся плахой. Класть на неё голову желания не возникает. Но приходится.

Я направлялась к постели, когда вдруг кто-то постучал в окно. От неожиданности я подскочила испуганным зайцем. Неужели Чёрный колдун решил явиться ко мне таким необычным способом? Или послал ко мне покорную ему нечисть? Но в окне никого не увидела. Росшее там дерево закрывало небо. Лишь редкие звёзды мигали сквозь чёрное кружево листвы. Стоило отвести от окна взгляд, как вновь раздалось тихое постукивание.

Со смесью страха и любопытства подошла к окну. Увы! Ни рыцаря-спасителя, ни оживших чудовищ там не оказалось. Похоже, поднимался ветер, нагоняя тучи. Вдали, на горизонте сверкали зарницы далёкой грозы. Порывы ветра качали росшую под окном яблоню и её ветви бились в стекло. Такое простое объяснение напугавшего звука вызвало вначале лёгкую улыбку, а потом глухую грусть.

– Что вы там увидели, Лотта?

От внезапно прозвучавшего голоса Шварца всё внутри замерло и заледенело. Я не слышала, как он вошёл.

– Что там? – повторил вопрос мой хозяин.

Да, хозяин. Жених лишь вежливое замещение этого слова. Я с трудом заставила себя заговорить:

– Ничего, – сдавленное горло делало голос сиплым и слабым. – Кажется, скоро сюда придёт гроза.

– Вы боитесь грозы?

– Нет, не боюсь. Она мне нравится.

– Хм, когда-то я тоже их любил. Но ждать её мы не будем. Уже и так поздно. Пора спать, Лотта.

Я не стала ждать прямого приказа и на подгибающихся ногах направилась к кровати. Опасалась, что Шварц прикажет мне снять домашнее платье, но он лишь усмехнулся, глядя как я в одежде ложусь поверх одеяла. Сам он был в халате и сейчас развязывал шелковый пояс, чтобы скинуть его и остаться в длинной сорочке. Я торопливо отвернулась, легла на бок. Почувствовала, как прогнулся матрас под тяжестью холодного тела и запах лилий и тлена усилился.

В эту первую ночь в постели со своим мёртвым женихом я почти не спала, проваливаясь время от времени в темноту беспамятства. Умирала от ужаса и отвращения. Лежала, крепко закрыв глаза и уткнувшись носом в подушку. Меня колотила дрожь, и я боялась открыть рот, борясь с тошнотой. Но Шварц даже не пытался прикоснуться ко мне, просто молча лежал рядом. Он не дышал, сердце его не билось, так что пока он не шевелился, то можно было забыть о его присутствии.

Ушёл на рассвете, когда за окном вовсю громыхала гроза.

Ничего страшного, непоправимого в эту ночь не произошло, но утром у меня не было сил встать и встретиться с новой жизнью лицом к лицу. Напрасное ожидание ужасов и весь полный переживаний вчерашний день выпили из меня все чувства, желания, мысли. Хотелось спрятаться от всех за опущенным пологом балдахина, ничего больше не видеть, обмануться, поверив: «Я в домике».

Но кто же мне позволит? Не знаю во сколько, но солнце уже заливало спальню, когда штора балдахина была решительно откинута и Паулина опустила на постель передо мной поднос с завтраком. Аромат кофе первым пробил ватную пелену равнодушия. Сделанный глоток густого крепкого напитка разбудил мой аппетит, и я вполне оценила мастерство здешнего повара.

Увидев, что я начала есть, Паулина довольно кивнула и ушла готовить мне ванну, подбирать новый наряд и всячески хлопотать в комнатах. Вставать мне не хотелось, но спорить или что-то объяснять горничной желания было ещё меньше. Так что, позавтракав, я встала и с удовольствием приняла душ. Мне казалось, что я вся пропиталась запахом лилий.

Потом горничная помогла мне надеть утренний наряд и оставила меня в одиночестве. Если бы я по-прежнему жила дома, то даже царившая в душе апатия не стала бы поводом для безделья. Там меня ждали тысячи дел. Из-за долгов отца у нас почти не осталось слуг, и большая часть домашних забот легли на наши плечи. Я и сёстры убирали свои комнаты, перелицовывали одежду, штопали бельё и чулки, ходили на рынок, чтобы выбрать товары подешевле. При этом мы продолжали делать вид, что всё ещё можем вести жизнь, достойную аристократов, поэтому наносили визиты и принимали гостей. Теперь все эти заботы отпали осенними листьями. Что делать здесь, я не знала, и знать не хотела. Пока, во всяком случае. Потом мне придётся определять своё новое место, но сейчас думать о будущем я боялась.