– На что это вы пялите глаза?

Мгновенно обернувшись, Пиппиг в страхе уставился на разинутый рот Цвайлинга. Гауптшарфюрер мрачно усмехнулся и сказал:

– Молчать, ни звука!

– Господин гауптшар…

– Молчать! – грозно зашипел тот, на цыпочках подошел к штабелям мешков и прислушался.

Гефель и Кропинский, покинув «тайник», заложили проход мешками и уже направились было к длинному столу, как вдруг лицом к лицу столкнулись с Цвайлингом. У Гефеля застыла кровь в жилах, заледенело сердце. Но он быстро овладел собой. Указав на несколько штабелей, он внешне спокойно сказал Кропинскому.

– А потом положишь мешки сюда.

Цвайлинг тоже принял равнодушный вид.

– Разбираете вещи?

– Так точно, гауптшарфюрер, чтобы не завелась моль.

Кропинский хладнокровно сложил в проход еще штабель мешков.

Цвайлинг быстро подошел к Кропинскому, пнул его коленом пониже спины и отодвинул мешки в сторону.

Перепуганный Пиппиг увидел, как Цвайлинг исчез в глубине склада. Гефель и Кропинский молча обменялись выразительными взглядами.

Когда Цвайлинг вдруг вырос из-за мешков, малыш, спасаясь от эсэсовца, забился в угол и сжался в комок. Тут подоспел Гефель. Цвайлинг растянул губы в глупой ухмылке, отчего складки вокруг рта образовали нечто вроде венца.

– Ну ясно! Здесь завелась моль… – добродушно сказал он.

Коварное дружелюбие его тона насторожило Гефеля, и он решил грудью встретить опасность. Только мужество и полнейшая откровенность могли как-то спасти положение.

– Гауптшарфюрер… –    начал Гефель.

– Ну что?

– Я хотел бы объяснить…

– Понятно. Как же иначе? – Цвайлинг носком сапога указал на ребенка. – Захватите-ка эту моль с собой.

Кропинский вслед за Гефелем и Цвайлингом вошел в кабинет. Гефель опустил ребенка на пол, и малыш испуганно забился в угол. Цвайлинг указал Кропинскому на дверь, и тому пришлось удалиться.

Едва Цвайлинг уселся за письменный стол, как у ворот завыла сирена. Она ревела, как голодный хищник. Цвайлинг выглянул в окно, и Гефель решил воспользоваться ситуацией.

– Воздушная тревога, гауптшарфюрер! Не сойдете ли в убежище?

Цвайлинг осклабился, по-видимому, силясь улыбнуться. И лишь когда сирена стихла, испустив гортанный звук, он ответил:

– Не-ет! На этот раз я останусь тут, с вами.

Он закурил сигарету и стал дымить, глядя перед собой. После каждой затяжки челюсть его отвисала. Казалось, он что-то обдумывал.

Гефель, готовый ко всему, настороженно следил за странным поведением Цвайлинга. Наконец шарфюрер поднял глаза на Гефеля. И опять Гефелю показалось, будто он его прощупывает.

– Вчера они уже были за Эрфуртом, – неожиданно проговорил Цвайлинг.

Гефель молчал. «Что ему от меня надо?»

Цвайлинг, высунув кончик языка, долго смотрел на заключенного, который с самым безучастным видом стоял перед ним.

– Собственно говоря, я всегда хорошо с вами обращался… –    начал он и, сощурив глаза, через щелки стал наблюдать за Гефелем, ожидая ответа.

Но Гефель упорно молчал, не понимая, куда тот клонит.

Цвайлинг встал и прошел, волоча ноги, в угол, куда заполз ребенок. Бессмысленным взглядом он смотрел некоторое время на маленькое существо, потом осторожно потрогал его кончиком сапога. Малютка сжался, отстраняясь от сапога. Гефель стиснул кулаки.

У длинного стола Кропинский и Пиппиг усердно занимались оформлением вещей этапируемых и то и дело посматривали на застекленную перегородку. Ожидая ужасной сцены, они удивлялись, что в кабинете начальства так тихо. Вот Цвайлинг подошел к Гефелю и сказал ему, по-видимому, что-то любезное. Что же там происходит?

И в самом деле, на лице Цвайлинга застыла улыбка.

– Стоит мне захотеть, – сказал он, – стоит мне захотеть, и вы сегодня же загремите в карцер… –    Он добродушно прищурился, следя за реакцией Гефеля.

Затем Кропинский и Пиппиг увидели, как Цвайлинг, осклабившись, провел себе пальцем поперек горла.

– Смотри, кажется, дело дрянь, – испуганно прошептал Пиппиг.

На лице Гефеля ничего не отразилось. Он все так же неподвижно стоял перед эсэсовцем. Но мысль его лихорадочно работала. «Ему наверняка что-то от меня надо!»

Цвайлинг вдруг поднял голову. Зловещий гул самолетов раздавался как раз над складом. Шарфюрер долго прислушивался к грозному реву, потом опять перевел взгляд на Гефеля. Оба молча смотрели друг другу в глаза, и каждый думал свое. Маловыразительное лицо Цвайлинга не могло служить зеркалом его мыслей, и только моргающие глаза показывали, что за узким лбом идет мучительная работа.

– Но я не захочу… –    после долгой паузы произнес он.

– Знать бы, что он замышляет, – взволнованно прошептал Пиппиг.

Кропинский отозвался шепотом:

– Неужели посадит в карцер?

Внезапно кровь бросилась Гефелю в голову: он догадался, чего хочет Цвайлинг. От неожиданности он даже потерял дар речи. Цвайлинг почувствовал, что Гефель его понял. Испугавшись собственной смелости, он сел за стол и начал бесцельно перебирать бумаги. Испытующий взгляд Гефеля лишал его уверенности, но идти на попятный уже было поздно. Решающее слово было произнесено. И он еще более доверительно промолвил:

– Пока эта моль здесь, она в безопасности…

Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец увидел возможность надежно спрятать ребенка. Гефель решительно шагнул к Цвайлингу. Тот вдруг испугался. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:

– Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?

Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:

– Даже очень хорошо.

Цвайлинг, опасаясь, что зашел слишком далеко, сделал над собой усилие. Он сердито кивнул в сторону ребенка и обычным повелительным тоном скомандовал:

– Убрать!

Гефель взял мальчика на руки и направился к выходу. Когда он был уже у двери, Цвайлинг окликнул его:

– Гефель! – Их взгляды скрестились. Цвайлинг прищурился: – Вы хотите выйти отсюда живым, а?

Наступила пауза. Они, казалось, прощупывали друг друга.

– Так же, как и вы, гауптшарфюрер! – ответил Гефель и поспешно покинул кабинет.

Видя, что Гефель взволнован, Пиппиг благоразумно удержался от расспросов. Гефель глубоко вздохнул.

– Отнеси его на прежнее место, – сказал он, передавая Кропинскому ребенка.

Кропинский хотел что-то спросить, но Пиппиг цыкнул на него:

– Неси, живо!

Кропинский, прижав к груди ребенка, поспешно скрылся.

Ожидаемая катастрофа не разразилась, но вместо нее создалась совершенно новая и пока еще не поддававшаяся оценке ситуация. Гефель был не в состоянии что-либо объяснить, однако Пиппиг и не требовал этого. По тому, как он взглянул на Гефеля, было видно, что он догадывается о содержании разговора в кабинете. Помолчав, Гефель медленно повернулся и, тяжело ступая, ушел в канцелярию. Пиппиг не последовал за ним.

Злобными глазами Цвайлинг наблюдал за тем, что происходило за стеклянной перегородкой. Ведь они стали теперь его сообщниками. Гауптшарфюрера так и подмывало наброситься на них, заорать и в привычном опьянении властью утопить свою неуверенность. Но вдруг он испуганно обернулся: вдалеке совершенно отчетливо раздалось громыханье – одна за другой рвались бомбы. Разинув в ужасе рот, он смотрел в пустоту и прислушивался. Потом нервно потер щеку, словно проверяя, выбрита ли она.

Воздушная тревога застала шестнадцать санитаров в тот момент, когда они в необычном обмундировании выстроились перед административным зданием.

Заключенные разбегались по баракам. На дороге, ведущей к лагерю, было оживленно. Рабочие команды бегом устремлялись к воротам. Эсэсовцы спешили в свои убежища.

В связи с тревогой в кабинете Швааля собралась лагерная администрация, и, когда Райнебот вошел доложить о прибытии санитарной команды, начальник лагеря нервно повернулся к коменданту: