— После того, как ты покинул Академию, я делала все возможное, чтобы следить за твоими передвижениями. Конечно, время от времени ты исчезал, но в целом у меня было четкое представление о том, где ты можешь быть.

— И ты делала все это по просьбе моего отца?

— Я действовала по собственному желанию.

— Ну, конечно, — кисло ответил Лукан, допивая джин. — Глупо было думать, что достопочтенного лорда Гардову будет волновать, дышит ли еще его единственный ребенок. — Он снова наполнил свой стакан. — Кстати, как поживает старик? Все еще занят своими свитками и реликвиями Фаэрона, без сомнения...

— Он мертв, Лукан.

От этих слов у Лукана перехватило дыхание, его охватило странное оцепенение, голова закружилась. Мертв.

— Я... — начал было он, затем замолчал, его губы пытались сформулировать слова, хотя он понятия не имел, что хочет сказать. Милосердие Леди. — Как... как это случилось?

Шафия отвела взгляд, и Лукан почувствовал неловкость. Он никогда не видел, чтобы она колебалась или проявляла нерешительность. В его сознании она по-прежнему оставалась строгой управляющей его отца, женщиной, которая первой научила его держать клинок, которая практически вырастила его после смерти матери, когда он был еще ребенком. Когда она снова посмотрела на него, на ее лице была боль.

— Твой отец был убит.

— Убит? — повторил он. — Но... — Лукан перевел дыхание, пытаясь взять себя в руки. Убит. Кровь леди... Он потянулся за стаканом, смутно осознавая, что его рука дрожит. Шафия схватила его за запястье и мягко опустила его руку вниз.

— Ты должен выслушать то, что я хочу сказать, — твердо сказала она. — С ясной головой.

— Тогда расскажи мне, что произошло, — ответил он, сжимая кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Расскажи мне все.

— Меня там не было, когда это случилось. — По лицу Шафии пробежала тень гнева. — Это было чуть больше месяца назад...

— Месяца? Он был мертв все это время, а я даже не знал.

— Жаль, что я не смогла связаться с тобой раньше, но, как я уже говорила, тебя нелегко найти.

Лукан едва ее слышал. «Продолжай», — пробормотал он.

— Я возвращалась после деловой поездки, — продолжила Шафия. — Я приехала в поместье вскоре после полуночи. Все казалось нормальным — охранники были на посту, не было ощущения, что что-то не на своем месте. Я оставила лошадь в конюшне, вошла в дом и... — Она замолчала, стиснув зубы. — Я поднялась наверх. Наверху лестницы я обнаружила Джозема, одного из охранников, лежащего на площадке. Он был мертв. Кто-то перерезал ему горло — сзади, насколько я могу судить. Джозем даже не вытащил свой меч. Я побежала в спальню твоего отца, но его там не было.

— Конечно не было, — сказал Лукан, выдавив горький смешок. — Он жил в своем проклятом кабинете.

— Именно там я и стала искать дальше. И нашла его, — Шафия замолчала, сглотнув, — на полу, покрытым кровью.

Желудок Лукана сжался:

— Мертвым?

Она кивнула:

— Его... несколько раз ударили ножом. Я ничего не могла поделать.

Лукан откинулся на спинку стула, едва веря в то, что услышал. Но он знал, что Шафия говорит правду — она служила его отцу двадцать лет; ее преданность была неоспорима. Кроме того, в каждой черточке ее лица читались гнев и чувство вины за то, что ее там не было.

— Кто это сделал, Шафия? — наконец спросил он. — Кровавый ад, неужели ты думаешь, что Кастори...

— Нет, — твердо сказала она, покачав головой. — Это не имеет к ним никакого отношения. Это не имеет никакого отношения к тебе или к тому, что ты сделал с Джорджио Кастори.

— Почему ты так уверена?

— Ну, я не могу... Это просто ощущение. Я думаю, они оставили бы какой-нибудь знак — что-то незначительное, чтобы мы знали, что это они. Но мы ничего не нашли. Кроме того, они никогда не проявляли особого интереса к твоему отцу — они всегда держали зуб на тебя.

— Спасибо, что напомнила мне. — Горечь в его голосе скрывала облегчение, которое он испытывал. Какой бы глубокой ни стала пропасть между ним и отцом, он никогда бы не простил себе, если бы его прошлые действия привели к смерти отца. — Если Кастори не убивали моего отца, — сказал он, — тогда кто?

— Понятия не имею, — призналась Шафия. — Но те, кто это сделал, что-то искали — они перевернули кабинет твоего отца вверх дном. Повсюду были разбросаны бумаги, хотя я не могу сказать, нашли ли они то, что искали.

— Но в его кабинете ничего не было, — ответил Лукан. — Во всяком случае, ничего, что стоило бы украсть. Там был просто беспорядок из старинных вещей, книг и свитков, посвященных тому, чем он в данный момент был одержим. Ты же знаешь, каким он был — мифы и легенды, Фаэрон и Безликие, вся эта чепуха. Неудивительно, что остальная аристократия смотрела на нас свысока. Сначала мой дед проиграл все наше состояние, потом его сын стал отшельником, одержимым мертвыми цивилизациями и демонами из детских сказок. — Он покачал головой. — Хорошо, что у меня все получилось, так?

— Лукан.

— Не лукань, — ответил он, но без особой уверенности. У него кружилась голова, хотя то ли от выпивки, то ли от откровений Шафии, он не мог сказать. Вероятно, и от того, и от другого. И все же, если когда-либо и было время для ясной головы, то это было именно сейчас. — Прости, — сказал он, поднимая руку. — Это было... неподобающе с моей стороны, как сказал бы отец.

— Да. — Шафия слегка улыбнулась.

— Скажи мне, что я ошибаюсь.

Ее улыбка погасла:

— Нет, не ошибаешься. Кабинет твоего отца был таким, каким ты его помнишь.

— Значит, это был мелкий бандит? Вор, охотящийся за чем-то ценным?

— Сначала я так и подумала, но ничего ценного не было украдено. Ты помнишь сапфировое ожерелье твоей матери, которое твой отец всегда хранил на мраморном бюсте на лестничной площадке? Оно осталось нетронутым, хотя убийца должен был пройти мимо него, чтобы попасть в кабинет твоего отца. — Шафия покачала головой. — Это был не обычный вор.

— Так что же они искали?

— Я спрашиваю себя, не наткнулся ли твой отец на что-нибудь в своих исследованиях. Его интерес к Фаэрону...

— Одержимость, ты имеешь в виду, — с горечью произнес Лукан. — Фаэрон то, Фаэрон сё... Честно говоря, он только об этом и говорил. Фаэрон интересовал его больше, чем собственная семья.

— Я не стану обелять твоего отца как родителя, — ответила Шафия, — но именно эта одержимость сделала его таким экспертом.

— Попробуй рассказать об этом Академии — они отклоняли его работы около дюжины раз...

— Лукан, пожалуйста.

— Извини. Ты говорила...

— Я спросила себя, не нашел ли твой отец информацию — возможно, секрет, — которую его убийца хотел сохранить в тайне.

— Насчет Фаэрона? — Лукан покачал головой. — Они исчезли тысячу лет назад. Что он мог узнать о них такого, что дало бы кому-то повод его убить? Нет, должен быть другой мотив.

— Возможно, ты прав, — сказала Шафия, барабаня пальцами по столу. — Как бы то ни было, у нас есть одна зацепка. — Она сунула руку в карман и достала сложенный лист бумаги. — Я нашла его рядом с телом. — Она протянула лист ему. — Должно быть, твой отец был еще жив, когда нападавший ушел.

Лукан взял лист, в горле у него внезапно пересохло. Тот был измят и потрепан, вероятно, за те недели, что пролежал в кармане Шафии. Лукан развернул лист, и его охватил трепет, когда он увидел пятна крови в нижней половине страницы. Его взгляд остановился на трех словах, нацарапанных в центре красными чернилами. Нет, не чернилами, понял он, и его глаза расширились. Написано кровью. Кровью моего отца. Он перевел дыхание и взглянул на Шафию, которая хранила молчание с мрачным выражением лица. Лукан снова взглянул на страницу, пытаясь сосредоточиться на словах.

Лукан Сафрона Зандруса

Он опустил бумагу, от отцовского почерка и тяжести откровений у него закружилась голова.