Фигура бесшумно отделилась от стены.

— Бежим! — выпалил один из головорезов.

Лукан и сам не смог бы сказать лучше — у него все еще кружилась голова, и он был не в том состоянии, чтобы драться. Когда двое мужчин скрылись в переулке, он схватил свой кошелек с монетами и двинулся следом, но остановился, увидев нож, торчащий из спины Дрема. Не может быть. Его глаза расширились, когда зрение прояснилось, и он увидел резную рукоять из слоновой кости. Я знаю это оружие...

— Ты уже однажды держал в руках этот нож, — сказал новоприбывший, подойдя ближе. — Помнишь?

Этот голос. Густой и гортанный, с легким талассианским акцентом. Голос, который он не слышал много лет и не думал, что когда-нибудь услышит снова. Голос, который поочередно хвалил и ругал его, хотя, когда детство сменилось юностью, в основном ругал.

— Помню, — ответил он, вспоминая прикосновение слоновой кости к ладони и блеск лезвия на солнце. — Тогда мои руки были меньше.

— И у меня было меньше морщин. — Фигура вытащила лезвие из спины Дрема и вытерла его о рубашку мертвеца.

— Однако они все еще умеют метать ножи.

— К счастью для тебя.

— Я думал, за мной гонятся один или два вора. Если бы я знал, что это ты, ничего бы этого не случилось. — Он указал на тело убитого им человека. — Мне не пришлось бы делать... этого.

— Если бы ты помнил хотя бы половину того, чему я тебя учила, — ответил человек в капюшоне, поднимая кинжал Лукана и бросая его ему, — тебе бы не понадобилось, чтобы я тебя спасала.

Лукан схватил лезвие в воздухе.

— Если бы ты поприветствовала меня как нормальный человек, тебе бы не пришлось этого делать. — Он вытер кинжал о рубашку Дрема. — А для чего этот черный плащ и кинжал?

— Я хотела посмотреть, как ты отреагируешь. — Капюшон наклонился. — Посмотреть, как ты себя поведешь. Узнать, тот ли ты все еще молодой человек, которого я помнила.

— И?

— Что ж, у тебя все еще есть склонность попадать в неприятности. — Фигура откинула капюшон, открывая женское лицо с резкими чертами и оливковой кожей. Ее темные глаза сузились, когда она посмотрела на него. Течение времени наложило свой отпечаток на ее черты — морщинки вокруг глаз, седые пряди в черных, как смоль, волосах, как всегда, зачесанных назад, — но она все так же хмурилась. — И, кажется, твои ноги слегка заржавели.

Лукан улыбнулся:

— Суровый надсмотрщик, как всегда.

Женщина улыбнулась в ответ, и годы словно сошли с ее лица:

— Я так рада тебя видеть, Лукан.

— И я тебя, Шафия. Я никогда не думал, что увижу тебя снова, не после того, как... — Он сделал неопределенный жест. — Ну, после того, что случилось. Что ты вообще здесь делаешь? Ты больше не работаешь на моего отца? Я говорил тебе, что ты впустую тратишь на него свои таланты. Совершенно уверен, что я и ему это говорил...

Он замолчал, увидев выражение боли, промелькнувшее на лице женщины.

— Шафия? Что-то не...

— Не здесь, — ответила она, оглядываясь по сторонам. — Ты не знаешь, где мы могли бы поговорить?

— У меня есть комната в ночлежке.

— Идеально.

— Поверь мне, это не так. Пахнет так, словно кто-то умер под половицами, и...

— Лукан, — сказала Шафия, устало поднимая руку. — Это срочно. Просто показывай дорогу.

Глава

2

БОЛЕЕ ДЕШЕВЫЙ СОРТ ОБЕЩАНИЙ

— Что ж, — сказала Шафия, стоя в дверях и оглядывая комнату. — Это...

— Вонючая дыра? — предложил Лукан, вставляя зажженную свечу в фонарь, висевший на поперечной балке. Фонарь качнулся, когда он отпустил его, отбрасывая тусклый свет на потрескавшуюся штукатурку стен.

— Я собиралась проявить милосердие...

— Это совсем на тебя не похоже.

— ...и сказать уютно.

— Кажется, с возрастом ты стала более великодушной. — Лукан зажег еще две свечи на столе в центре комнаты, и пламя затрепетало на сквозняке, проникавшем через разбитое окно. — Я бы предложил взять твой плащ, — добавил он, задувая свечу и ставя ее на стол, — но ты, вероятно, не захочешь его снимать. Однако я могу предложить тебе что-нибудь выпить.

— Как любезно с твоей стороны, — ответила Шафия, закрывая за собой дверь. — Мне бокал красного парвана, урожай 17-го года.

— Подойдет ли 19-й, если я не смогу найти 17-й? — Лукан взял бутылку, стоявшую на тумбочке у кровати, и два грязных стакана. — У меня есть только джин. Это не серебряный парван, но он тебя согреет.

— Подойдет.

Он налил джин в оба стакана и протянул один Шафии. Они посмотрели друг на друга в тусклом свете. Лукан поднял свой.

— За...

— За то, что я нашла тебя живым, — сказала Шафия с легкой улыбкой. — И, как всегда, склонным к неприятностям.

— Тогда за неприятности и за твой язык, — ответил Лукан, усмехнувшись в ответ. — Острый, как всегда.

Они чокнулись и выпили.

— Ты прав, — сказала Шафия, поморщившись, когда сглотнула. — Совсем не похоже на серебряный парван.

— После четвертого или пятого бокала становится терпимым. — Лукан поднял бутылку. — Еще?

— Милосердие Леди, да.

Он снова наполнил их стаканы, и они сели за стол.

— Итак, как ты меня нашла? — спросил Лукан.

— С некоторым трудом. Тебя нелегко найти.

— Я постоянно в движении, не задерживаюсь на одном месте слишком долго. Решил, что так я смогу убежать от прошлого. — Он выдавил улыбку и наклонил свой стакан в сторону Шафии. — Похоже, я ошибался.

— От прошлого не убежишь, Лукан. Оно — наш спутник на всю жизнь, всегда рядом с нами.

— Ты и твои талассианские изречения. Кое-что никогда не меняется.

— Да, — ответила Шафия, оценивающе глядя на него. — Они не меняются.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— У меня все еще есть контакты в каждом городе Старой империи.

— А, ну да, конечно. Твоя старая разведывательная сеть. Значит, ты следила за мной?

— Насколько могла, с тех пор, как ты покинул Академию.

— Ты имеешь в виду, после того, как меня вышибли из Академии за убийство Джорджио Кастори.

— Я вижу, годы не уменьшили твоего гнева.

— Чертовски верно, — ответил Лукан, и его голос стал тверже. — Это был несчастный случай. Я выиграл дуэль. Он напал на меня, когда я стоял к нему спиной, и... — Он вздохнул, отмахиваясь от собственных слов. — Неважно. Ты знаешь, что произошло. И ты знаешь, что я был прав.

— Я знаю, — сказала Шафия, — но я надеялась, что...

— Я оправился от этого? Что я смирился с тем, что вся моя жизнь разрушена?

— Да, что-то в этом роде. — Женщина на мгновение замолчала. — Я подумала, что... Сколько лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз — шесть?

— Больше семи.

— Я надеялась, что, возможно, ты смог оставить это позади. — Она снова замолчала, тщательно подбирая слова. — И что, возможно, тебе удалось простить своего отца…

— Простить его? После того, как он принял решение Академии, не оспаривая его?

— Лукан, давай не будем...

— После того, как он пресмыкался у ног Кастори и отдал все, что осталось от нашего семейного состояния, в качестве компенсации? Компенсации, ради всего святого. Джорджио Кастори напал на меня, и все же я тот, кого заклеймили как убийцу и от кого отрекся мой собственный отец...

— Лукан.

Он вздрогнул, когда голос Шафии прозвучал как удар хлыста, а ее свирепый взгляд заставил его замолчать, как это часто случалось в его молодые годы.

— Хватит, — твердо сказала она, и выражение ее лица смягчилось. — Я на твоей стороне. И всегда была.

— Я знаю. Я... мне жаль. — Он стиснул зубы, чувствуя себя глупцом — не мудрее того человека, которым он был, когда они виделись в последний раз. — Просто...

— Те события до сих пор глубоко ранят.

— Вот именно. И как бы я ни старался, я просто не могу... — Он покачал головой и махнул рукой, словно отгоняя эту мысль. Если бы только это было так просто. — Забудь об этом. Что ты хотела сказать?