"Я хочу алилуить как весны Андрея,
как сорочьи пролетья, овчинные зимы.
На тебе, самоварное пузо — Рассея,
Мечут жемчуг и лал заревые налимы.
На тебе в хлеборобье по теплым овинам
Паскараги псалмят, гомонят Естрафили.
Куманике лиловой да мхам журавлиным
Эти свитки бересты, где вещие были…
Любо ассис творить, зеленец с полуярью,
— То начальные вапы "Сказанья о Сифе",
О лопарской свирели про тундру комарью.
Там олений привал, глухариные токи,
На гагарьем желтке ягелевый бакан,
Чтобы охрить икону "Звезда на Востоке"
Щиплет гуся на снедь — ледовитый туман.
Челмогорский Кирилл, Иринарх соловецкий,
Песнолебедь Макарий на Желтых Водах,
Терем красок невидимых, рубленный, клецкий,
С ароматом столетий в дремучих углах.
Имена — в сельделовы озерные губы,
Что теребят, как парус, сосцы красоты…
Растрепала тайга непокорные чубы,
Молодя листопад и лесные цветы,
— То горящая роспись "Судище Христово",
Зверобойная желть и кленовый багрец,
Поселились персты и прозренья Рублева
Киноварною мглой в избяной подавец.
……
Барабинские шляхи, бесследье Турана
Убаюканы лаптем, тверским бадожком
Есть икона: змея и глава Иоанна
Перевязаны розой, как брачным венцом…
Это отцет Руси: ложесна Даниила
С карим коршуном в браке — с Андрея брадой.
Про любовь-купину от Печоры до Нила
Ткут морянки молву, гаги — гам голубой."
Природа Клюева, русская природа понятая по-русски — это природа старообрядческая, потаенная, скрытая, исполненная бесконечной тоской, намекающая бездонностью красоты, насыщенности, плотности, чувственности и боли на мир иной, на Светлый Град, такой недоступный, но вместе с тем такой близкий.
Гениальная клюевская строка, суть эзотеризма России. Наша природа не просто прекрасна, ни с чем не сравнима, исполнена невероятной силы и таинственной мыслию. Она природа преображенная, богоизбранная, сохранившая со Святой Русью Спасения несравнимо больше связей, нежели светская культура десакрализованной Руси. Это не язычество, не пантеизм, не впадение в прелесть мира сего. Нет, это богословский факт, прямое следствие духовного пробуждения и преображения русского православного человека, тянущегося всеми силами души к осознанию бескрайней как сама Родина Истины, Истины Большого и Последнего Света, Света с Востока, Света Невечернего. Только русский ракитник рыдает о рае… Только русские осины так дрожат иудиной дрожью… Только русские ивы роняют в протоки и запруды слезы Вечной Скорбной и Счастливой Памяти…
Николай Клюев, выразитель мыслей и чувств тайной России. Не просто один из талантливых поэтов. Нет, именно русский христианский мистик, национальный харизматик, носитель Важнейшей Вести. Поэтому его судьба обладает архетипическим смыслом. Клюев ставший известным поэтом в начале века принимает Октябрьскую Революцию. Это не просто индивидуальный выбор. Это решение тайной Руси, без санкции которой, на самом деле, строго говоря, ничего никогда и произойти не может. Сквозь мутный язык большевизма Клюев провидел явный разрыв с Романовской Петербургской Россией, столь ненавистной всем радикальным народникам, славянофилам, органическим и страстным, а не казенным патриотам святой Родины. Клюев, как и Блок, Есенин, сторонники «скифства», национал-большевики, левые евразийцы и многие другие, утверждает, что в большевизме проявляется возврат к дониконовским временам. И действительно. В 1917 году восстановлено на Руси Патриаршество, отмененное Петром. И очень важно, что большевики переносят столицы снова в Москву, ведь Санкт-Петербург и был как раз выразительным осознанным реформаторами жестом по окончательному разрыву с традицией Москвы Третьего Рима. Даже цареубийство позитивно толковалось староверами как месть Романовым за отказ от великой миссия «катехона», «держащего», оси мироздания, от миссии, перешедшей к русским царям после падения Константинополя и попранной десакрализацией Алексия и особенно Петра Первого. Николай Клюев посвящает ленину цикл замечательных, потрясающих стихов.
"Есть в Ленине керженский дух,
Игуменский окрик в декретах,
Как будто истоки разрух
Он ищет в "Поморских ответах".
Мужицкая ныне земля
И церковь — не наймит казенный,
Народный испод шевеля,
Несется глагол краснозвонный."
В этой строфе — сущность отношения к Революции "второй России", тайной Руси. Она видела в вожде большевиков не реального, но мифологического персонажа, а в самой Революции распознавала за масками нигилизма Архаику и Великое Возвращения. А значит и сама Революция была сущностно Консервативной, лишь облаченной в современные формы нонконформистской экономической теории. Революция убила не нечто живое, но лишь поставило точку на затянувшейся агонии.
И далее:
"Куда схоронить мертвеца",
Толкует удалых ватага….
Поземкой пылит с Коневца,
И плещется взморье-баклага.
Спросить бы у тучки, у звезд,
У зорь, что румянят ракиты…
Зловещ и пустынен погост,
Где царские бармы зарыты.
Это важнейшее свидетельство о признании духовным христианством конечной правоты большевизма. Но важна в этом следующая деталь. Ленин в мифологии Клюева «Лев», "красный, пурпурный, багряный Лев".
"Багряного Льва предтечи
Слух-упырь и ворон-молва.
Есть Слово — змея по плечи
И схимника голова".
Образ парадоксален. Внешне — это зло, змея, дьявол, нигилизм, воплощение народного «Низги». Но в пространстве "второй Руси" все парадоксально и перевернуто — Система с ее моралью фальшь и зло. Правящий класс и романовская монархия — отчуждение и ложь. Это праведник с головой змеи. Против него идет обратный монстр — змея с головой схимника, большевизм, "багряный Лев" ленинизма. Но такой напряженный мистико-политический парадокс, балансирующий на грани между двумя безднами, обеспечивается еще одной фигурой — фигурой Пророка, хранителя парадоксальной ортодоксии, ортодоксии "параллельной России". Это — сам Клюев, "посол от медведя".
Заканчивая цикл о Ленине Клюев пишет о себе:
"Я — посол от медведя
К пурпурно-горящему Льву,
— Малиновой Китежской медью
Скупаю родную молву.
Китеж, Тайна, Финифтяный рай,
И меж них ураганное слово,
— Ленин — кедрово-таежный май,
Где и солнце, как воин, сурово.
Это слово кровями купить,
Чтоб оно обернулось павлином,
Я — посол от Медведя, он хочет любить,
Стать со Львом песнозвучьем единым".
