– Неужели церковники и аристократы, сидящие на шее трудового народа, откажутся от своих привилегий без революции? – ответила Эверина вопросом на вопрос.

– Простите, Эверина, я опять не понял ваш французский. Трудовой народ – это те, кто трудится, так ведь? Священники и дворяне трудятся ничуть не меньше, чем крестьяне. Чем выше человек стоит в общественной иерархии, тем больше у него разнообразных обязанностей.

– Я имела в виду Третичное сословие, – уточнила Эверина, – или правильно Третейское? Французские числительные лишены всякой логики, никак не могу их запомнить!

– Да, теперь я понял, – сказал Воронцов. – Правильно будет Третье сословие. На протяжении веков три сословия мирно взаимодействовали друг с другом, почему теперь нужно разрушать сословную иерархию?

– Потому что она несправедлива, – отрезала Эверина. – Сословные предрассудки мешают пробиваться наверх умным и талантливым людям из народа.

Лицо её в этот момент так и светилось искренней жаждой справедливости. Наверно, так же выглядел Люцифер, светлейший из ангелов, когда обдумывал планы рационального и справедливого переустройства мироздания и отмены нелепой небесной иерархии. «Что за жуткие сравнения приходят мне сегодня на ум, – сокрушённо подумал Воронцов. – Положительно, французская революция совершенно расшатала мои нервы».

Перед внутренним взором Эверины мгновенно развернулся полномасштабный проект разумного устройства общества. Как некогда архитекторы средневековых соборов представляли себе будущее здание сразу со всеми стенами, сводами и горгульями, так и она представила будущую победу революции во всех её социальных проявлениях. Во-первых, нужна единая система образования, общая для всех без исключений. Лучше всего сделать интернаты и обязать родителей отдавать туда детей с трёх лет. Тогда никакие религиозные и сословные предрассудки не успеют внедриться в неокрепшие умы будущих граждан. Все будут равны по воспитанию и образованию. Для особо одарённых можно устроить высшие школы, выпускники которых будут служить народу на ключевых государственных должностях. Во-вторых, нужна сильная и боеспособная армия. Пока революция не завоюет весь мир, ей будут угрожать внешние враги. Равные возможности и отмена сословных привилегий непременно принесут плоды в виде великих полководцев, военных инженеров и изобретателей. Революционная армия понесёт свободу и справедливость во все европейские страны, а затем и в другие части света. В-третьих, революции нужна мощная защита от внутренних врагов и предателей. Особая организация, куда войдут лучшие из лучших, будет изобличать врагов революции. Если враг не сдаётся – его истребляют. Это несуществующий библейский бог может себе позволить ад для грешников в надежде, что кто-то из них добровольно захочет выйти из ада. В революционном обществе не может быть ада. Смерть всем, кто не захочет войти в светлое будущее!

– Давайте согласимся не соглашаться, Эверина, – примирительно сказал Воронцов. – Мы с вами по-разному смотрим на революцию, но надеюсь, это не помешает нашим дружеским отношениям.

Его голос оторвал Эверину от восторженного созерцания революционного Нотр-Дама, через который справедливость придёт во все концы земли.

– Вы не любите революцию, – обвинила она Воронцова.

– Да, я не люблю революцию, – согласился он. – Но вы ведь не откажетесь поужинать со мной, несмотря на мои реакционные взгляды?

Он так тепло улыбнулся Эверине, что она на секунду забыла о революции. «Всё-таки он удивительно приятный человек, – подумала она. – Как жаль, что он одержим этими трансцендентными идеями. Эта его верность неизвестно чему и неизвестно кому совершенно ослепляет его».

Воронцов с надеждой смотрел на неё. Им овладело необъяснимое, но очень стойкое ощущение опасности, угрожавшей Эверине. Это никак не было связано с теми вполне естественными и здравыми опасениями, которые могла бы вызвать поездка молодой девушки в охваченный революцией город. Его страх был иррациональным и диким, как будто он искал выхода из пещеры со спящим драконом, и один единственный неосторожный шаг мог превратить пещеру в доменную печь.

– Мой дилижанс отходит через час, – ответила Эверина. Благодарю вас за чай, а поужинать я не успею.

Дракон приоткрыл один глаз, но Семён Романович не собирался сразу сдаваться.

– Эверина, если бы вы отложили свою поездку хотя бы на месяц, – просительно начал он, – то я мог бы улучшить ваш французский. А вы могли бы взамен научить меня тригонометрии. Вы же сами говорили, что умеете работать даже с самыми бесталанными учениками.

– Я не собираюсь произносить в Париже красивые речи, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Простым людям понятней простой язык. Я не могу ждать ещё месяц. Молчанием предаётся революция.

Дракон окончательно проснулся и жаждал боевой славы.

– Эверина, позвольте мне проводить вас, – предложил Воронцов. – Я сейчас прикажу заложить карету.

– Не стоит, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Здесь совсем недалеко, я хочу немного прогуляться. Свой багаж я уже отправила.

– Я очень надеюсь снова увидеться с вами через три месяца, – сказал Воронцов. – Пожалуйста, пишите мне. Если у вас возникнут сложности с выездом из Франции, я могу оформить нужные документы по российским дипломатическим каналам.

– Спасибо, Симон-Роман, – ответила Эверина, вставая. – Я напишу вам, как только устроюсь в Париже.

Воронцов тоже встал с кресла, собираясь проводить её к дверям. На душе у него было неспокойно, но он никак не мог её удержать. Эверине как будто передалось его волнение. У неё возникло странное чувство, что она вот-вот расплачется. Впрочем, она последний раз плакала, когда была совсем маленькой девочкой, поэтому сейчас не была уверена, что правильно интерпретирует свои ощущения. Она подумала о Мэри. Эверина оставила сестре все свои сбережения, их заведомо хватит на три месяца. Но что если Эверина не сможет вернуться вовремя? «Я всё рассчитала, – подумала она, – ничто не должно сорвать мои планы». Однако она была слишком честной и не могла солгать самой себе. Оставалась возможность, что планы её будут нарушены ходом революции. Этот риск нельзя полностью исключить.

– Симон-Роман, я хочу попросить вас об одолжении, – неожиданно для самой себя сказала она. – Если я не вернусь через три месяца, не могли бы вы навестить мою сестру и помочь ей деньгами? Я всё возмещу вам, когда вернусь.

– Разумеется, Эверина, – ответил Воронцов. – Я буду рад оказаться хоть чем-нибудь полезен вам и вашей сестре. Здесь на столе бумага и чернила, пожалуйста, напишите пару строк, чтобы ваша сестра отнеслась ко мне с доверием.

Эверина села за стол и написала письмо на дорогой мелованной бумаге – никакой бумаги попроще она не обнаружила. «Неужели он все письма пишет на такой бумаге, – подумала она. – Сколько же денег он на это тратит?»

– Пожалуйста, Симон-Роман, – она протянула ему письмо. – Я написал адрес сестры на конверте. У неё достаточно средств, чтобы безбедно прожить три месяца, поэтому обещайте мне… Что с вами?

Воронцов пошатнулся, лицо его исказилось от боли, и он опустился обратно в кресло.

– Опять колено разболелось, – ответил он через несколько секунд. – Я советовался со всеми известными врачами в Лондоне, и ни один так и не смог помочь мне. Это не укладывается в их медицинскую науку. Оно может заболеть совершенно неожиданно, а потом так же непредсказуемо пройти. Причём происходит это обычно в самый неподходящий момент. Никакие средства не помогают, чего я только не пробовал. Это началось пару лет назад, я даже пытался подробно записывать все случаи, чтобы найти какую-нибудь закономерность, но так ничего и не обнаружил.

– Вы не пробовали народные средства? – спросила Эверина. – Моей матери очень помог рецепт, которым с ней поделилась одна старая леди. Давайте я напишу вам его.

– Вы меня очень обяжете, Эверина, – благодарно ответил Семён Романович.

Эверина снова села за стол и записала рецепт, потратив ещё один лист дорогущей бумаги. «Какое расточительство», – подумала она.