– Тогда зачем же ты наврал, написав…

– Слушай, знаешь, с каким народом работаю? Потом, не я писал, они писали – свидетели! А я – не свидетель! Я просто шум унять хотел и ушел. Ты пойми меня, уважаемый, если я им навстречу не иду, они не идут навстречу мне. И тогда такой базар будет плохой, что мне приходится иногда вот так, да, идти на поводу у них. Подполковник это знает, я ему рассказывал ситуацию, в которой работаю.

– Я так и понял, что он знает, именно поэтому он и послал своих людей, чтобы немедленно нашли и задержали Антона, который не имеет никакого отношения к избиению и убийству, так, подполковник? Ну, говори, говори!

– Ну, не совсем так, все-таки удар был нанесен…

– А причину этого одного удара ты выяснил? – спросил Антон.

– Ну, конечно, напали там… начали выкрикивать шовинистские лозунги…

– Нет, все было не так, – возразил Антон. – Об этом написано в наших заявлениях. Ты достань-достань, и там написано, что двое азербайджанцев…

– Ты невнимательно читал постановление о твоем задержании. Не азербайджанцы, а абхазы, – поправил его Турецкий.

– Да какая мне разница, кто они там, не знаю! Они начали хватать за ноги наших женщин, тянуть их куда-то в подсобку. Мы этого им не позволили, а самый настырный, который полез в драку, чтобы защитить чужую даму якобы для себя, получил от меня по морде. И все, один раз ударил. Он улетел. А второй испугался и убежал. Где наши заявления?

– А… я их уже отправил следователю для возбуждения уголовного дела, – неохотно ответил Устинцев.

– Ну так достань из дела, – сказал Турецкий. – Достань, это легче, чем писать заново, ты ж сам понимаешь? Если будем писать заново, напишем много более серьезного для тебя, подполковник.

Устинцев вздохнул, залез в стол.

– Ах нет, не отправил, здесь они…

– Ну вот, видишь, как удачно у тебя получается? А ведь должен был уже отправить. Не отправил. Еще одно нарушение. Слушай, Устинцев, что это у тебя одни нарушения? Это никуда не годится…. Наверное, Петя, мне пора звонить в УСБ, а ты звони в МУР, вызывай своих. И надо наводить порядок с этими ребятами. Надо наводить! Они должны, наконец, понять принципы законности.

– Это запросто, – сказал Щеткин и взялся за телефон.

– Ну… давайте лучше закроем это дело, – пробормотал подполковник.

– То есть как закроем? Ты ж его еще и не открывал! Разве дело возбуждено? И как это понимать: ты возбудил, ты его закрыл! Ты что, Господь Бог? Делаю что хочу? Ты что творишь, Устинцев? Соображаешь? Послал своих, те арестовали человека по обвинению в двойном убийстве, соврали тебе про его сопротивление, но ты поверил и посадил его в «обезьянник», а теперь говоришь: ничего не было? Так за такое беспардонное вранье ты первый же и пострадаешь! Султанову – что? Добьемся и выдворят его из страны на родину. А где твоя родина, Устинцев? И потом, как это получилось, что прокурор подписал постановление о задержании? Ему-то что соврали?

– Так он это… как особо опасного… Ну, давайте напишу, что произошла ошибка, факты в заявлениях не подтвердились… Имела место проявленная неуместная национальная горячность… Чего еще?

– Сильно, может быть, волновались мальчики, – вставил с подобострастной улыбочкой Султанов, – горячие головы…

– Нет, этого мало. Ты, Устинцев, должен прежде всего принести официальные публичные извинения невинно пострадавшему от твоего бесчинства. А с прокурором мы уже по своей линии переговорим.

– Ошибка, зачем сразу бесчинство? Ну, я принесу… публично…

– Так приноси, чего ждешь?

Подполковник посмотрел на мрачного Плетнева и сказал не менее мрачным тоном:

– Приношу… публично… извинение за незаконное задержание, в связи с тем, что органы милиции были введены в заблуждение рядом фактов, не получивших подтверждение. Еще раз приношу извинение.

– Вот это другой разговор. Можно было бы и в письменном виде, для того чтоб ты запомнил надолго, но я думаю, ограничимся и так, да?

Петр нетерпеливо спросил:

– Так звонить, что ль, в МУР-то?

– Ну… не звони пока… – Турецкий сердито махнул рукой.

– А вы в УСБ, Василию Александровичу, будете звонить?

– Я? Да вот смотрю на Устинцева и думаю: устроить ему хорошую жизнь или дать время? Чтоб одумался? Как ты считаешь, Петя?

– Ну, не такой же он все-таки, наверное, понимает, о чем речь идет.

– Да вот не знаю. Устинцев, ты хоть понимаешь?

– Так точно, понимаю.

– И что?

– Оставьте на мое усмотрение, я… я сам разберусь. Я наведу порядок.

– И капитана того не забудь.

– Нет, капитан получит по всем статьям. Я вам обещаю, вот честное слово готов дать.

– Ну, раз готов дать, пиши, что Плетнев Антон Владимирович задержан незаконно, содержался незаконно, факты, изложенные в заявлениях, не подтвердились. Пиши, и мы поехали.

Подполковник, пыхтя, написал это и с глубочайшим вздохом проводил посетителей. А когда те вышли, он перекрестился, хотя никогда не носил креста.

А господин Султанов убежденно заявил, что тоже своими силами разберется с этими негодяями, которые ввели в заблуждение целое отделение милиции, прокуратуру на ноги подняли, вот какие мерзавцы! Нет, он этого так им не простит. А дорогие гости всегда могут чувствовать себя дорогими гостями в его заведении «Султан». Он всегда будет сам к их услугам, и свободный столик, и свежий шашлык, и бастурма, и все другое, что пожелают гости.

– Ну, хорошо, ладно, – кивнул Турецкий. – Машина-то есть?

– О чем говоришь? Любой такси возьмет, бесплатно довезет, знает, с кем работает.

– Ну вот, видишь, какая у тебя слава здесь? Это хорошо. Тогда мы поехали…

Впятером вышли из отделения милиции. Антон помахал перед носом дежурного «писулей» начальника, тот, видно, все понял и не стал возражать.

– Садитесь, ребята, и ты, Антон, садись, – предложил Турецкий. Филя снова забрался за руль, такая уж сегодня у него была роль – за рулем.

– Ты, Элка, не тех козлами обозвала. Вон, настоящий – тут! – Турецкий ткнул пальцем в сторону дверей милиции…

Они, конечно, не могли слышать, какой крик поднял господин Султанов, и не могли видеть, как нервно вздрагивал от этих криков подполковник. Но молчал, поскольку действительно отнесся к делу спустя рукава. А господин Султанов терпеть не мог разгильдяйства и халатного отношения к своим обязанностям. Именно за это все его и уважали. Он никогда не поступал несправедливо, и подполковник прекрасно это знал. Как же можно было так безобразно сесть в лужу?! Задержать – ни за что! Ни одного оправдания своим действиям не нашел!

И покинул здание ОВД господин Султанов, будучи рассерженным на весь белый свет. Подполковник, получив справедливые обвинения со всех сторон, только ежился. Он-то ведь знал: если чья-то фамилия прозвучала у Самойленко, дело может обернуться худо. Этот человек ничего не забывал. А Султанов этого не понимает. Не желает понимать. А сам даже родного племянника не мог обработать как следует! Воспитатель на мою голову, мать его…

Когда машина отъехала, Турецкий сказал:

– Ну, Антоша, ну что с тобой творится? Что с тобой произошло? И ведь не в первый раз!

– Не ругайте, Александр Борисович, – с чувством произнесла Элка, – у человека трагедия.

– Ах, трагедия опять? И в чем же суть ее?

– Ну, получилось так, что человек влюбился, а его обнадежили и потом фигу под нос сунули.

– Понятно, – улыбнулся Турецкий. – И ты его утешала…

– Как могла…

– Ну что ж, надо ценить женскую жертвенность. Ты – молодец. А тебя, Антон, куда? К женщине, которая будет оказывать тебе дальнейшую психологическую помощь, или поедешь, отмоешься? Ванну примешь после этого бомжатника?

– Ванну он может у меня принять, – живо вмешалась Элка, – у меня шампуни прекрасные и, в общем, все в порядке.

– Ну, хорошо. Но завтра на работу все-таки не опаздывай. Давайте, где мы вас высаживаем? Где твоя машина, Антон?

– Так она ж у Элки и осталась.