Среди слов, которыми любят жонглировать люди с интеллектуальными амбициями, едва ли не первое место занимает слово «личность». Больше других его любят детские психологи, им нравится убеждать своих слушателей-читателей в том, что ребенок — личность. Так ли это? Определений личности существует множество, но все их авторы, я уверен, сойдутся в том, что личность — это совокупность индивидуальных психических, физических качеств и преломленного жизненного опыта. Только не следует под «преломленным опытом» понимать механическое воздействие жизни на психическую индивидуальность человека, поскольку это можно отнести вообще к любому животному. Нет, речь идет о проанализированном опыте, который не просто отложился в памяти эмоционально окрашенным впечатлением, не просто откорректировал характер, но был понят, и из него были извлечены осознанные уроки.

Так вот, человек получает возможность пользоваться третьим типом познания — анализировать собственный опыт — не раньше, чем ему исполнится двадцать один год от роду. Дело в том, что подобные интеллектуальные операции относятся к высшему уровню сложности работы мозга, они требуют не только полной готовности всех его «интеллектуальных» отделов, но и отлаженной координации между различными мозговыми службами. Последнюю функцию выполняют лобные доли коры, формирование которых заканчивается к двадцать первому году жизни. Именно этим обстоятельством объясняется тот факт, что в большинстве развитых стран совершеннолетие наступает в двадцать один год. До этого возраста молодой человек по объективным причинам не может стать взрослым — он еще не обеспечен нужным для этого инструментарием. По части репродукции, защиты и нападения — тут все в порядке, природа позаботилась оборудовать человека этими способностями в первую очередь, но что касается осознанного и ответственного поведения, тут она решила не торопиться.

Ваше дитя может быть гениальным шахматистом, музыкальным вундеркиндом, оно может поражать уровнем логического мышления при разборе математических задач, но при этом оно будет оставаться ребенком, потому что в силу своей сугубо возрастной физиологической неполноценности не способно будет избавиться от пресловутых признаков инфантильности. Если вы попытаетесь отрешиться от родительского умиления и как бы со стороны прислушаетесь к тому, что говорит ваш не по годам развитый ребенок, вы, несомненно, услышите в его рассуждениях перепевы с чужого голоса, хотя бы и с вашего. При достижении физиологического совершеннолетия ребенок получает от природы возможность стать взрослым. Дальше уже от него и от обстоятельств жизни зависит, станет ли он им.

Понятно, что группа личностей, как бы она ни была велика, никогда не превратится ни в толпу, ни в стаю, ни в стадо. Это всегда будет сообщество — то, что к армии никакого отношения не имеет, потому что солдатская среда — это стая. Как и вообще любой детский коллектив, с тем отличием, что этих детей все считают взрослыми, у них тяжелые кулаки, они находятся в экстремальных по сравнению со своей прежней жизнью условиях и у них оружие. То есть солдатская стая потенциально чрезвычайно опасна в силу своей детскости. В этом и состоит второй коренной аспект солдатского социума — детская стая.

Всякий человек появляется на свет диким животным с комплектом инстинктов и набором наследственных признаков. Это потом, живя и развиваясь среди людей, усваивая мораль, нравственность и этику человеческого общества, маленький человекоподобный зверек превращается в человека, становясь в той или иной степени продуктом своей социальной среды.

Подкорка человека — фантастика, да и только — содержит в полной сохранности почти все инстинкты, унаследованные нами от животных-прародителей (теория Дарвина отнюдь не противоречит идеалистическому мировоззрению: совсем не обязательно Господь сотворил человека, он мог ограничиться фрагментом ДНК, снабдив его способностью и условиями к эволюции). Наши прачеловеки были универсалами-собирателями, то есть и хищниками и травоядными, и большую часть времени проводили в поисках чего-нибудь съедобного у себя под ногами — рылись в траве, поминутно суя в рот все, что попало под руку. Понаблюдайте за собакоголовыми обезьянами (на телеэкране, разумеется): они все время что-то ищут в траве. А теперь обратите внимание на человеческого малыша ползункового возраста: любой незнакомый предмет он прежде всего тащит в рот — инстинкт собирателя нацелен на подбирание в первую очередь пищи, которую животное пробует на зуб, если запах незнаком.

В течение жизни этот инстинкт у всех нормально развитых людей будет оставаться заглушенным, разве что проявляясь слабым отзвуком в собирании грибов, но может в старости проснуться, если интеллект начнет сдавать позиции из-за прогрессирующего атеросклероза.

Другие инстинкты тоже периодически напоминают о себе (например, инстинкт хищника на охоте или на рыбалке, инстинкт жертвы во время внезапной опасности, не у всех, правда; оба к старости самоликвидируются из-за нехватки необходимых гормонов).

Интеллектуальное развитие ребенка среди людей, постоянное и непосредственное общение со взрослыми, гуманитарное воспитание (разумеется, при наличии такового) медленно, но верно усыпляют инстинкты, сохраняя в конце концов неукрощенными только три из них: материнский, половое и пищевое поведение. Именно усыпляют, а не убивают, потому что стоит человеку оказаться в условиях, угрожающих жизни, и пробыть в них некоторое время, как инстинкты вырываются из-под прессинга интеллекта и бросаются спасать тело (шкуру). К указанным трем неукрощенным надо бы добавить четвертый — стайный. Предшественники человека разумного были животными стайными, и программа поведения члена стаи живет по сей день в подкорке каждого из нас. Чтобы усыпить этот инстинкт, нужно приложить немалые душевные усилия.

Если принять, что в противовес социальному интеллекту (способности приспосабливаться к меняющимся условиям среды) существует интеллект, основанный на альтруизме (его еще называют «духовность»), и принять также, что духовность усыпляет инстинкты, то неизбежно придем к выводу о возрасте наибольшей открытости нашего животного происхождения — это детство. В особенности возраст полового созревания, когда в поддержку инстинктов поднимается вновь народившаяся волна половых гормонов. Когда подростков какая-то неизъяснимая сила тянет из дома на улицу в компанию сверстников. Когда в школе в классных коллективах появляются неформальные лидеры (вожаки), возле них образуется тесный круг приближенных, а все прочие распределяются по ранжиру значимости в глазах товарищей и не обходится без изгоев (в школах попроще их бьют, в школах с претензией на элитарность их игнорируют), — формируются стаи. На выходе из указанного возраста, в период гиперсексуальности, когда все агрессивные инстинкты наиболее обнажены, дети из школьных и дворовых стай перемещаются в армию, где образуют армейскую стаю. Отличие последней от ее гражданских аналогов в том, что на гражданке дети состоят в стае короткими периодами, перемежающимися временем, когда ребенок находится в семье, занят в кружках, спортивных секциях. В армии он будет состоять в стае двадцать четыре часа в сутки, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Здесь в условиях стаи социальный интеллект подомнет под себя духовность. Здесь неформальных лидеров дворовых стай заменят формальные лидеры армейской стаи — «деды». Здесь принцип ранжира в гражданских детских стаях — авторитетность заменит формальный принцип — по сроку службы. Здесь общие законы животной стаи проявятся с наибольшей силой и с наибольшей жестокостью.

Пожалуй, основной из стайных законов гласит: на одной и той же ступени социальной лестницы все одинаковы, различия внутри стаи только по ступеням, человеческая индивидуальность отсутствует (между прочим, по этому же принципу в нашей стране организована структура власти). Пройдет полгода службы, и вчерашний новобранец внезапно для себя осознает, что ему комфорт­но в таких условиях: жизнь гарантирует продвижение по ступеням. От него требуется лишь одно — терпение. Сколько раз на первом году службы я слышал от ребят одного со мной призыва: «Ничего, потерплю, зато потом наступит мое время». И наступало, и пользовались открывшимися возможностями, и новые «молодые» повторяли заклинание: потерплю.