Annotation
Лесик (с ним знакомы те, кто читал «Случайному гостю», первый роман Алексея Гедеонова) стал старше. Ему пятнадцать. Он развил способности — свой дар, но пользуется им не всегда во благо, а ради выгоды, что наказуемо. В остальном — это обычный подросток: прогуливает школу, читает, ходит в кино, влюбляется, выясняет отношения с окружающими, с родственниками и с волшебным миром в придачу.
Изменилось и место действия — это легко узнаваемая древняя столица. Город, где сплелись исторические и мифологические сюжеты, автором реконструированные, воссозданные, а порой и созданные вновь. Мифы — нордический, языческий, христианский — сплетаются в романе и отражаются в судьбах его героев.
Время действия — осень 1987 года, когда всё ещё по-старому только внешне.
Будет занятно, весело и немного страшно — даже интересно, чем всё закончится…
Алексей Гедеонов
A.D. 1987
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
XXIV
XXV
XXVI
XXVII
XXVIII
XXIX
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
190
191
192
193
194
195
196
197
198
199
200
201
202
203
204
205
206
207
208
209
Алексей Гедеонов
Дни яблок
Конец теплу.
Еда из яблок.
Кто выйдет с нами поиграть?
Все мы странствуем поневоле. Как беглецы, как беженцы.
Покуда легок шаг — мы живы. Спешим спасаясь, спим вполглаза, едим не досыта, не знаем устоев, притворяемся, нарушаем и не верим.
Мы слушаем ветер. Читаем знаки. И отводим взгляд — чужой, особо пристальный, недобрый. Ведь что угодно может быть.
Мы являемся на свет с врождённой любовью к безделицам и барахолкам, умеем выторговать даже у судьбы — хоть ненадолго. Лишнего не просим, говорим, что знаем или половину правды — ведь все шутки из рая, и даже насмешки, если не со зла.
Люди повсюду желают знать — и спрашивают… Верят ответам, боятся их, считают нас опасными, смешными или убивают, когда всерьёз.
Нам снятся пожары и отступления, мы быстро собираем скарб и уходим, не оглядываясь. Прочь от знания и Дара. Травы и сосны вдоль дорог приветливы к нам, и путь не страшен, но рано или поздно всё возвращается на старый круг — от снов не спрячешься, от себя не сбежишь.
Мы не кочевники, не иноверцы, не инородцы — мы беглецы. Это у нас в крови.
Милосердная Матерь Божия Остробрамская, Радетельница странных, помилуй нас.
A.D. 1987
Она дожидалась меня в подъезде. На площадке, у окна, уткнувшись лбом в пыльное стекло. В очередной раз я пожалел, что чёрного хода в доме больше нет, давным-давно, ещё с войны.
Она была похожа на всех остальных — серое лицо, тусклый взгляд, растрёпанные волосы, нервно подрагивающие руки.
— Ты, — сказала она мне, оторвавшись от созерцания облетающего садика за окнами, — ты Саша? Из тридцатой школы, за базаром? Колдун, да? — И она ухватила меня за куртку.
— Допустим, Саша, — ответил я ей, — и школа тридцатая. Всё остальное немного не так. Дайте пройти.
— Я от Фаины Борисовны. Ты должен мне помочь, — продолжила она. — Он за мной ходит.
Я помолчал. Она поправила волосы, судорожно вздохнула и прошептала:
— Ходит за мной. Зовёт. Плачет. Я не сплю, мучаюсь, седуксен пью — только хуже стало. Фая Борисовна говорит — ты в силах что-то с таким сделать. Помоги. Я хорошо заплачу.
— Ну, ладно, — сказал я, — пойдёмте…
Мы поднялись на один пролёт вверх, домой, я открыл первую дверь, вторую — по ногам здорово сквозило. Сам по себе коротко тренькнул дверной звонок. У меня начало ломить запястье. Где-то рядом обретался призрак, неупокоенная душа, игош[1], суть.
— Проходите, — сказал я женщине. — Прямо по коридору, там увидите, кухня. Садитесь на стул с круглой спинкой. Ничего не трогайте…
Я зашёл на кухню вторым. Уж очень меня беспокоили двери, входные.
Женщина сидела прямо, словно палку проглотила, серая пелена отчаяния укутывала её так плотно, что черты лица выглядели смазанными. Я обошёл стол и уселся напротив гостьи.
— Спрашивайте, — сказал я.
— Что мне делать? — встрепенулась женщина и сразу как-то обмякла. — Что с этим делать?
— Неправильный вопрос, — хмуро сказал я. — Подумайте ещё.
— Чего он хочет? Чего? — отчаянно зашептала женщина. — Боюся, что… — И она заплакала, крупными такими слезами, совершенно пыльного цвета.
Я подождал, посмотрел за спину тётки, глянул в окно — через час в «Лире» киношка.
— … Снится каждую ночь, — продолжала женщина, — и зовёт, и плачет: «Мама, — говорит. — Тут так темно! Забери меня, мама!» Не могу больше. Раз в два дня к нему бегаю, шоколадки любимые его ношу, цветочки посадила, барвинок, попа звала — не помогает ничего… Всё снится. Зовёт и плачет. Сердце разрывается…
Рядом с нею, кляксой невнятного дыма заклубился огрызок её отчаяния, из серого, клубнеподобного сгустка начали вытягиваться тоненькие ростки — ручки, ножки. Женщина глухо и тоскливо взвыла:
— Сыночка, — всхлипнула она и заплакала.
Игош, марение, призрак, неживая суть её ребёнка, проросшая из тоски и страха, колебалась у стола. Фантому было тяжело. Не каждый день такие, как он, лицезреют таких, как я.
Тень мальчика протянула к матери полупрозрачные руки.
— Господи, — пробормотала та, — холодно-то как у вас. Так чего он является? Не успокоится никак…
— Хороший вопрос, — отозвался я. — Помогу вам, — и дар жаркой волной ударил мне в голову. — Только стоить будет дорого. Просто так не отстанет. Раскормили вы покойника.
