Пожалел я об этом уже через секунду.

– Ты какого хрена делаешь? – спросил Данил, наклонившись ко мне.

Я глянул на него, приподняв одну бровь. Надеюсь, это шутка, которую я пока что не догоняю, иначе Данил потеряет несколько очков в моих глазах. У него их много, но не стоит ими разбрасываться. Заслужить очки моего доверия гораздо труднее, чем их потерять.

– О чем ты?

– Это Даше был тот огромный букет?

Я молча смотрел на него. Какое ему дело, кому я какие букеты ношу?

– Получается, это ее крики были?

Я еще больше нахмурился. Не похоже, что он издевался. Впрочем, от него очень редко можно ждать серьезные речи, поэтому я чувствовал подвох, хотя пока его не понимал.

– Какие крики? – спросил я, вглядываясь в честные, словно младенческие глаза Данила.

– Как какие? – сказал он. – Из-за сцены которые раздавались только что… Что-то типа… Щас… «Да! Андрей! Глубже!»

Я отвернулся, едва не рыкнув, и сложил руки на груди. За моей спиной Данил булькал от смеха, а я невидящим взором смотрел вперед.

– Не смешно? – спросил Данил, чуть успокоившись.

Каким же он бывал идиотом.

Повернувшись, я позволил Данилу насладиться моим злым лицом. Он угрозу не почувствовал – точно идиот. Вместо этого он, уперев руку в бок, заговорил:

– Я бы ничего тебе не сказал, но, кажется, три дня назад примерно такие же крики раздавались из гостевого туалета, но там была не Даша, а Лиза, вот я…

Данил не договорил. Он то ли захрипел, то ли закашлялся. Просто я, резко развернувшись, схватил его за горло и сжал ладонь. Пальцы впивались в его мясистую шею. Данил понемногу пятился, но больше сил он прикладывал к тому, чтобы отодрать мою руку от себя.

Да какое право он имеет говорить о таких вещах? Где его совесть? Разве это адекватно, так просто шутить, особенно учитывая, какое мое положение… особенное.

Во мне вскипела такая злость, что испуганный, молящий взгляд Данила я увидел лишь когда та стала понемногу рассеиваться.

Данил мне ничего не сказал. Он бы не смог, да и не успел бы. Я тут же отпустил его, и шагнул назад, едва не завалившись.

Какого хуя я делаю?

Я тяжело дышал. Прижимая руки к груди, словно пытаясь нащупать свое сердце, я все не мог его отыскать. Разумеется, только бессердечные могут просто взять и начать душить человека в людном зале казино.

Поймав свой тревожный пульс – значит, сердце еще при мне – я выдохнул от облегчения, и поднял взгляд. Данил дышал так же часто, как я. Он весь покрылся бардовыми пятнами, что бывало с ним часто. Однако от удушья – никогда.

Это я сделал.

О боже, это из-за меня он так судорожно дышит, так крепко стискивает край покерного стола, из-за меня походит лицом на перезрелый томат. Я не мог смотреть в глаза Данила, но и оторваться от них не мог. Он был до смерти напуган. Мною.

На нас смотрели люди. Нет, не на нас. На меня. Тут слишком многие меня знают и, если это заметили в сторожке… Будь я на десять лет младше, меня бы так выпороли, что я бы еще неделю не мог сидеть. Но сейчас… Что папа придумает сейчас? Если, конечно, он это заметил.

Но я уже нес наказание. Мне было жутко стыдно. Это не пустые слова. Я себя не узнавал, и я себя боялся. Как это вообще так получилось, что я стал душить Данила? Его слова не так уж меня оскорбили. Хотя… Нет. За такое душить нельзя. Вообще ни за что душить нельзя.

– Прости, – сказал я.

Но горло першило, так что вряд ли Данил разобрал это простое слово. Я прокашлялся и повторил:

– Прости, пожалуйста.

Данил медленно кивнул. К нему возвращался прежний цвет лица, и люди вокруг переставали на нас пялиться. Будь на моем месте кто угодно другой, он бы уже вылетел из «Эмпирея» обратно в геенну мирскую. А я… Мне это сойдет с рук. Я надеюсь. Но лучше я все-таки не буду сегодня попадаться на глаза папе.

– Прости, – говорил кто-то. – Прости, прости, пожалуйста, прости…

– Андрей! – вдруг услышал я.

Подняв голову, я снова наткнулся на глаза Данила.

– Что?

Данил смотрел на меня со страхом. Еще немного с жалостью, но все же по большей части со страхом. Затем он едва слышно произнес:

– Я тебя не узнаю.

Я покачал головой. Сначала мелко, едва заметно. Потом все шире и резче.

– Я не менялся, – сказал я.

И я искренне в это верил. Этот гнев во мне всегда был. Просто он спал.

– Ты изменился за последние…

– Хватит! – воскликнул я.

Чтобы не видеть больше страх в глазах Данила, и чтобы не показывать ему свой, я резко развернулся и пошел в «передохную». Что там эта Даша делает? Неужели переодеваться так сложно?

Я влетел в служебный коридор и замер в середине. А потом привалился спиной к холодной стене. Я запрокинул голову и часто задышал. Резкий белый свет доставал меня даже сквозь закрытые веки. Какое-то странное чувство копошилось где-то между моими ребрами и легкими. Оно разрывало изнутри, оно искало выход, будоража пульс, и делая дыхание рваным, словно я только закончил бежать марафон.

Не помню, как я спустился спиной по стене и сел на пол. Но именно там меня нашла Даша.

– Андрей! – воскликнула она.

Я испугался по большей части ее испуга. Распахнул глаза и увидел ее фигурку, возвышающуюся надо мной. Ее крепкие ноги, лишь немного прикрытые сверху короткой юбкой, ее тонкие запястья, которые колечками обняли браслеты. Они чуть сверкали, шевелясь от того, что Даша от нервов ковыряла ногти.

– Тебе плохо? – спросила она.

Я качнул головой. Мне правда не было плохо. Уже. Я протянул к ней руку и, когда она взяла мою ладонь, потянул ее на себя. Даша садиться не хотела, но и руку не отпускала. Она чуть сопротивлялась, а потом все же села рядом со мной, придерживая другой рукой юбку.

Едва она опустилась, я обнял ее согнутую в колене ногу, так что юбка все же катастрофически задралась, и уткнулся лицом ей в шею. Меня обдал знакомый запах чистоты и свежести. Мне ужасно сильно нужно было почувствовать сейчас что-то хорошее. Что-то, что напоминает о добре, детстве, невинности, свете, и любви. Даша для этого годилась.

Правда, было что-то еще в ее запахе. Что-то неприятное, резкое. Но я пока не мог понять, что именно – не задавался такой целью. Меня переполняла собственная горечь. Наверное, это ее я на самом деле чувствую, и Даша ни при чем.

Она понемногу пыталась меня оттолкнуть. Ворочалась, суетилась, пыталась одернуть юбку. Однако я держал ее крепко, не желая отпускать, пока не восстановится сердцебиение.

Примерно так же я ощущал себя, когда… ударил Лизу. Я ее ударил. Избил. С ее губы текла кровь. Кажется, из носа тоже. Я бы никогда не подумал, что могу кого-то ударить. Именно что от страшной злости. Но… о боже, я сделал это, и, чем больше проходило времени, тем чаще это повторялось.

Лизу я трижды ударил по лицу. Данила раз пытался придушить. Что дальше?

Это пугало до дрожащих ладоней. Я почувствовал, как мокнет лицо, и удивился. Почему Даша плачет? У нее ведь все хорошо.

Только подняв взгляд, я понял, что плачет не Даша. Даша в испуге смотрит на меня. А слезы мои. Я никогда не плакал при женщинах. Я и сам с собой редко плакал. Поэтому сейчас… Это было так… Не знаю. Интимно?

Даша хотела что-то спросить. Но, к счастью, из ее приоткрытого ротика так и не вышло ни единого звука. Она заправила за уши короткие пряди волос. А потом крепче меня обняла.

Я был ей благодарен.

Уже через пятнадцать минут мы зашли в ресторан «Эмпирея». Я знал, кто виноват в моей слабости, и не собирался пускать ее на тормоза. Вместо горячей ненависти в моей душе теперь леденело спокойствие. К счастью, никто, кроме Даши, не застал мгновение перелома. Трезвость и холод – вот чем теперь я собирался руководствоваться. Хотя, конечно, даже мне самому сложно было сказать, как я стану себя вести, когда снова увижу эту женщину, когда посмотрю в ее глаза, когда вдохну ее запах.

Она стояла спиной к нам у семнадцатого стола. Наверняка нумерацию столов я знаю лучше, чем она, хотя лишь пару раз подменял официантов. Она такая никчемная и такая жалкая. Особенно в этой форме, хотя многим она идет. Я наблюдал, как ее разрисованные руки сгребают грязную посуду, как она пытается сдуть прядь челки со лба. Я бы, наверное, до конца ее смены там стоял. Но Даша потянула меня за локоть и сказала: