Мумия была большой. Вероятно, не более семи футов от конца до конца, по форме напоминающая большую мясистую бочку, которая сужалась на каждом конце и была усеяна высокими вертикальными гребнями, идущими вверх и вниз по всей ее длине. Кожа маслянисто-серого цвета, как у акулы, с крошечными трещинами и мелкими шрамами. По средней линии была пара придатков, которые разветвлялись, как ветки дерева, а затем снова разветвлялись на тонкие сужающиеся усики. В нижней части туловища находилось пять мускулистых щупалец, каждое из которых не превышало четырех футов в длину. Они были странно похожи на хоботы слонов... хотя и не морщинистые, но гладкие, твердые и мощные. Заканчивались они плоскими треугольными лопатками, которые в другом мире можно было бы назвать ступнями.

А лед продолжал таять, вода продолжала капать, и странная вонь тухлой рыбы начала исходить от этой штуки.

- Что это там? - спросил Линд. - Это... это голова?

- Да, - сказал Гейтс, - должна быть.

Может быть, для биолога, но не для Хейса или Линда. Они стояли вокруг, как плакальщики, желая закидать ее грязью. На верхней половине туловища существа виднелась дряблая тупая шея, которая походила на скомканный шарф или крайнюю плоть. На ней было что-то похожее на большую пятиконечную морскую звезду грязно-желтого цвета. Радиальные лучи звезды состояли из сужающихся обвисших трубок, на конце каждой из которых красовался выпуклый красный глаз.

Хейсу показалось, что существо было очень быстро заморожено, мгновенно заморожено, как один из тех мамонтов в Сибири, о которых вы читали. Потому что оно выглядело... ну, почти испуганно, как будто было застигнуто врасплох. По крайней мере, так он думал, но чем больше таял лед и чем больше обнажалась голова и пять ухмыляющихся красных глаз, тем больше ему казалось, что оно выглядело раздраженным, надменным, высокомерным, что-то вроде этого. И каким бы ни был этот взгляд, он уж точно не был дружелюбным.

"Вам не захочется встретиться с этим парнем однажды, - подумал Хейс, - не говоря уже о его злобном взгляде".

И, думая об этом, он просто не мог представить, как что-то подобное могло ходить. Ибо оно было испорченным и дегенеративным, созданным для того, чтобы ползать, а не ходить прямо, как человек. Но согласно тому, что Гейтс сказал Брайеру, оно определенно стояло и ходило.

- Держу пари, это что-то вроде крыла, - сказал Холм, указывая на дугообразную трубчатую сеть, похожую на кости, на левой стороне существа, которые были свернуты друг к другу, как восточный веер. Даже в сложенном виде можно было увидеть тонкую сетку между трубками. - И еще одно здесь. Определенно.

- Господи, ты имеешь в виду, что оно могло летать? - спросил Линд.

Гейтс что-то нацарапал в своем блокноте.

- Ну, на данный момент мы выбираем какую-то морскую адаптацию... может не крылья, а возможно плавники... хотя, пока мы не сможем их изучить, я только предполагаю.

В своем воображении Хейс мог представить, как эта штука летает вокруг, как какая-то цилиндрическая горгулья, ныряя вниз над остроконечными крышами. Этот образ, по какой-то причине был очень четким в его сознании, как будто это было что-то, что он видел однажды или, может быть, видел во сне.

- ЛаХьюн уже видел это?

Гейтс сказал, что нет, но что он очень взволнован перспективами открытия. И Хейс почти мог слышать, как ЛаХьюн сказал именно это: "Господа, я очень взволнован перспективами этого колоссального открытия". Да, именно так он и сказал бы. Хейс покачал головой. ЛаХьюн, он был таким. Деннис ЛаХьюн был администратором NSF, который руководил станцией Харьков летом и зимой. Его работа заключалась в том, чтобы все работало, чтобы ресурсы не тратились впустую, чтобы все было правильно и ясно.

Ага, подумал Хейс, местный укротитель, педант и мудак из NSF. Это был ЛаХьюн. Директор, управляющий кучей непослушных, свободомыслящих студентов, так сказать. У ЛаХьюна было ненамного больше индивидуальности, чем у обычного витринного манекена.

Линд сказал: "Не могу поверить, что он не пришел посмотреть, что у нас здесь. Это вроде как его работа".

- Да ладно, Линд, - ответил ему Хейс, - у него есть дела поважнее, например, считать карандаши и следить за тем, чтобы мы не использовали слишком много скрепок.

Гейтс усмехнулся.

Вода, текущая с этой неправильной глыбы льда, собиралась в ведра, помеченные для последующего изучения. Кап, кап, кап.

- Пробирает, не так ли? - спросил Линд, - Как в том фильме... ты видел этот фильм, Хейс? Там, на Северном полюсе, а может быть, это было на Южном, нашли инопланетянина в куске льда, и какой-то долбоеб накинул на него электрическое одеяло, и он оттаял, бегает по лагерю и сосет у всех кровь. Думаю, тот парень играл в Gunsmoke^[6].

Хейс сказал: "Да, видел. И как бы пытаюсь не думать об этом".

Гейтс улыбнулся, отложил цифровую камеру в сторону. Со своей большой косматой бородой он больше походил на горца, чем на палеонтолога. - О, мы тут нашего друга размораживаем, парни, но это будет не случайно. И не волнуйтесь, это существо уже очень давно мертво.

"Знаменитые последние слова", - сказал Хейс, и все засмеялись.

Кроме Линда.

Они потеряли его где-то по дороге.

Он застыл, глядя на существо во льду, слушая как капает вода, и это, казалось, производило на него такое же впечатление, как зов сирены: его глаза были неподвижны и широко раскрыты, губы шевелились, но слов не было. Он простоял так минут пять, прежде они заметили это, и к тому времени он выглядел так, как будто был в трансе.

Хейс спросил: "Линд... эй, Линд... ты в порядке?"

Он только покачал головой, его верхняя губа приподнялась в ухмылке: "Этот чертов ЛаХьюн... думает, что он главный, но у него нет яиц прийти и посмотреть на это... это чудовище. Ублюдок, вероятно, на линии со своим начальством NSF в МакМердо, хвастается, рассказывает им все об этом. Но что он знает о нем? Если вы не стоите здесь и не смотрите на него, не чувствуете, как оно смотрит на вас, как вы можете знать об этом?"

Хейс положил руку ему на плечо: "Эй, расслабься, Линд, это просто окаменелость".

Линд стряхнул руку: "О, и это все? Ты хочешь сказать, что не чувствуешь, как эта штука смотрит на тебя? Иисус, эти глаза... эти ужасные красные глаза... они проникают прямо внутрь тебя, заставляют тебя чувствовать, заставляют хотеть что-то делать. Ты говоришь мне, что не чувствуешь его здесь? - он тер виски, месил их грубо, как тесто, - Разве ты не чувствуешь, о чем оно думает? Разве ты не чувствуешь, как оно проникает в твою голову, желая украсть твой разум... желая сделать из вас что-то, не то, что вы есть? О господи, Хейс, это... эти глаза ... эти чертовы глаза... они открывают вещи в твоей голове, они..."

Он остановился, тяжело дыша, задыхаясь как выброшенная на берег рыба. Лицо было мокрым от пота, глаза вылезли из орбит, жилы натянулись на шее. Он выглядел так, будто был на грани полной истерики или, может быть, старого доброго инсульта.

"Тебе лучше отвести его в жилой блок", - сказал Гейтс.

Они все смотрели на Линда, думая о чем-то, но не говоря ни слова. Из мумии выпал кусок льда, и Хейс напрягся от звука. Этого было достаточно, ей-Богу, более чем достаточно.

Он помог Линду надеть парку и подвел его к двери. Когда Хейс собрался открыть ее, Линд повернулся и посмотрел на ученых: "Я не сумасшедший, мне все равно, что вы думаете. Но вам лучше слушать меня, и слушать хорошо, - он ткнул дрожащим пальцем в мумию, - Что бы вы ни делали, что бы ни делал любой из вас... не оставайтесь наедине с ней, если желаете себе добра, не оставайтесь здесь наедине с ней..."

Затем они вышли наружу.

"Что ж, - сказал Брайер, - хорошо".

Ветер сжал хижину в кулак, встряхнул ее, заставив замигать верхние фонари, и почти на секунду они оказались в темноте вместе с этой штукой.