— Даже если Анджело об этом не узнает?

Он яростно скосил на меня глаза.

— Анджело во всем слушается меня! Его не касается, заплачу я этой старухе или нет!

«Ну, — подумал я, — если он действительно в это верит, он сам себя обманывает». А быть может, ему просто хочется верить в то, что до сих пор было правдой. Быть может, он и в самом деле не видит, что дням его власти над Анджело приходит конец.

«Ладно, — подумал я, — лишь бы этой власти хватило еще на два часа!»

Весенние вечера долги, но к тому времени, как мы въехали в Норидж, свет уже угасал, хотя полностью стемнеть должно было не раньше чем через час. Я въехал на улицу, где находился дом Кейтли, так, чтобы, когда я остановлюсь у тротуара, Гилберт оказался между мною и домом. Анджело видел мою машину у дома своего отца, и ее появление могло его вспугнуть.

— Пожалуйста, выйдите из машины, как только я остановлюсь, — сказал я. — Так, чтобы Анджело вас видел.

Он снова заворчал, но когда я остановился, он послушно открыл дверцу и предоставил всем, кто мог видеть нас из-за занавесок, наблюдать за тем, как он неуклюже выбирается из машины.

— Погодите, — сказал я, выходя из своей дверцы и обращаясь к нему через крышу машины. — Возьмите кассеты.

Я протянул руку через крышу и отдал их ему.

— Несите их в руке, — сказал я, — так, чтобы Анджело видел.

— Что-то вы слишком много командуете!

— Я доверяю вашему сыну не больше, чем он мне.

Он по-бычьи глянул на меня — к нему полностью возвратилась его самоуверенность, но все же повернулся и поднял кассеты, показывая их тем, кто был в доме.

А я, прячась за его спиной, наклонился и достал винтовку, завернутую в полотенце, прижал ее к себе и прикрыл полой пиджака.

Анджело открыл дверь и выглянул, прячась за нею.

— Войдите в дом, — сказал я Гилберту. — На нас могут глазеть из окон.

Услышав, что за ним могут подглядывать, Гилберт испуганно огляделся и поспешно пошел к своему сыну. Я проворно обогнул машину и пошел следом за ним, едва не наступая ему на пятки.

— Объясните! — настойчиво сказал я.

Он угрожающе вскинул голову, но тем не менее громко сказал Анджело:

— Телефон испорчен!

— Че-го? — удивился Анджело и приоткрыл дверь чуть пошире. — Не может быть!

— Телефон испорчен! — нетерпеливо повторил Гилберт. — Не валяй дурака! С чего бы я иначе поперся сюда, в Норидж?

Анджело отошел от двери и вернулся в гостиную, где стоял телефон. Я слышал, как он снял трубку, несколько раз нажал на рычаг, потом бросил ее.

— Но кассеты он привез, — сказал Гилберт, подходя к двери гостиной и показывая яркие коробки. — Я проверял их, все три. На этот раз они настоящие.

— Входи, ты, недоносок! — окликнул меня Анджело. Я поставил завернутую в полотенце винтовку на пол, дулом в ковер, прислонив ее к небольшому комоду, который находился на расстоянии вытянутой руки от двери в гостиную, и сам шагнул на порог.

Вся мебель в гостиной была передвинута. Сара и Донна сидели спина к спине в центре комнаты, связанные по рукам и ногам и прикрученные к стульям из столовой. По одну сторону от них стоял Анджело с «Вальтером» в руке, по другую, за спиной женщин, Эдди, двойник Анджело. Повсюду были расставлены стаканы и тарелки, и в комнате было сильно накурено. Сара сидела прямо напротив меня. Мы посмотрели друг другу в глаза со странным равнодушием. Я почти отстраненно отметил темные мешки у нее под глазами, обвисшее от усталости тело и глубокие борозды, которые проложили у ее губ боль и напряжение.

Она не сказала ничего. Несомненно, она решила, что я, как всегда, холоден и бессердечен: на лице ее отразились не любовь и облегчение, а облегчение и отвращение.

— Ступайте домой, — сказал я Анджело. — Вы добились, чего хотели.

Я молился, чтобы он ушел. Чтобы он удовлетворился, чтобы вел себя разумно, чтобы послушался отца, чтобы он оказался более или менее нормальным человеком.

Гарри Гилберт начал не спеша разворачиваться лицом ко мне.

— Ну вот, Анджело. Нам лучше уйти.

— Нет, — ответил Анджело, Гилберт остановился.

— Что ты сказал?!

— Я сказал «нет», — ответил Анджело. — Этот лох заплатит мне за все неприятности, в которые он меня втравил. Иди сюда, ты, ублюдок!

— Анджело, нет! — воскликнул Гилберт. Он сделал успокаивающий жест женщинам. — Довольно.

Анджело приставил свой пистолет с круглым глушителем на дуле к виску Донны.

— Вот эта бестолковая сучонка, — злобно сказал он, — несколько часов орала, что они сдадут меня в полицию!

— Они будут молчать! — поспешно сказал я.

— Ну еще бы! Я об этом позабочусь.

Смысл его слов был ясен даже Гилберту. Он в ужасе и отвращении замахал руками.

— Положи пистолет, Анджело! Положи немедленно!

Его голос гремел суровым родительским приказом, и давняя привычка пересилила: Анджело почти повиновался. Но тут же преодолел свой рефлекс. Я понял: теперь или никогда!

Я протянул правую руку, стряхнул полотенце и схватил винтовку — все это одним плавным движением. Мгновение спустя я уже стоял в дверях, целясь из винтовки в Анджело. Щелкнул предохранитель.

— Брось оружие! — приказал я. Все были ошеломлены, но Анджело, похоже, больше всех, потому что мне дважды удалось сыграть с ним одну и ту же шутку. Трое мужчин словно застыли на месте. На Сару я не смотрел.

— Брось пистолет! — повторил я. Анджело все еще целился в Донну.

Он не мог заставить себя бросить оружие. Настолько потерять лицо?

— Я тебя пристрелю! — сказал я. Он все еще колебался. Я поднял дуло к потолку и спустил курок. Грохот в маленькой комнате был оглушительный. С потолка посыпались куски штукатурки. Резкий запах бездымного пороха заглушил застоялую вонь сигаретного дыма, и все разинули рты, точно рыбы. Не успел Анджело шевельнуться, как я перезарядил винтовку и направил ее ему в сердце. Он смотрел в дуло ошарашенно и недоверчиво.

— Брось пистолет, — сказал я. — Брось, говорю!

Но он все еще колебался. "Мне придется стрелять в него! — подумал я.

— Не хочу! Ну почему бы ему не бросить этот треклятый пистолет! Все равно же он ничего не выиграет!"

В комнате, казалось, все еще звенели отголоски выстрела, как вдруг в тишине раздался голос Сары. С мрачной агрессивностью, которая была направлена не меньше на меня, чем на Анджело, она сказала вслух:

— Он победитель Олимпийских игр.

В глазах Анджело появилось сомнение.

— Брось пистолет, — сказал я ровным голосом, — а не то я прострелю тебе руку.

Анджело бросил пистолет.

Лицо его полыхало яростью и ненавистью, и я подумал, что сейчас он, пожалуй, способен броситься на меня, не задумываясь о последствиях. Но я спокойно смотрел ему в лицо, не проявляя ни гнева, ни торжества — ничего, что способно было бы разъярить его.

— Кассеты у тебя, — сказал я. — Садитесь в машину, все трое, и убирайтесь из моей жизни. Я вами сыт по горло.

Я шагнул назад, в прихожую, и кивнул им на входную дверь.

— Выходите, — сказал я. — По одному. Анджело первым.

Он направился ко мне. Темные глаза зияли, как дыры, на оливковом лице. В комнате было слишком темно, и свет не мог наделить их злобной живостью. Я отошел еще на несколько шагов назад и проводил его до двери черным стволом винтовки, как тогда, у меня дома.

— Я до тебя доберусь! — пообещал он. Я не ответил.

Он рывком отворил дверь, вложив в это движение всю свою ярость, и вышел на улицу.

— Теперь вы, — сказал я Гарри Гилберту. Он был почти так же зол, как его сын, но я приметил в его глазах легкую признательность за то, что я сумел остановить Анджело, когда он, отец, оказался бессилен, — хотя, возможно, мне это только показалось.

Он вышел вслед за Анджело на дорожку, и я увидел, как они открывают дверцы машины Анджело.

— Теперь ты, — сказал я Эдди. — Возьми пистолет. За глушитель.

Умеешь его разряжать?