Я был счастлив, что делаю то, что хочу, но при этом огорчался, что неспособен на такой простой и вежливый жест, как присутствие на свадьбе коллеги, почти друга.

Я прибавил звук и опустил стекло.

Мало что дарило мне такое ощущение свободы, как пение в машине и ветер в лицо, к тому же в мае воздух такой чудесный!

Чем дальше я уезжал, тем меньше ощущал за собой вину, напевая звучавшую по радио песню Пола Янга, которую уже очень давно не слышал^[1], и, выставив руку в окно, дирижировал.

К концу песни я почувствовал себя замена тельно, музыка стерла и все сомнения, и чувство вины.

«Вот так и следует жить!» — сказал я сам себе.

Вскоре я оказался поблизости от своего любимого кафе-мороженого.

Остановился, купил себе огромную трубочку и, выйдя на улицу, опустился на скамейку.

Рядом сидела девочка, болтая ножками. Через несколько секунд появилась ее мама и протянула ей такую же трубочку.

— Хотите присесть тут? — спросил я.

— Нет, спасибо, нам нужно идти, — улыбнулась женщина.

Девочка соскочила со скамейки и, уходя вслед за мамой, обернулась и помахала мне ручкой — чао!

Время года было такое, когда люди еще не знают толком, как одеваться. Некоторые ходят в одних футболках, другие — в легких свитерах, а кто-то — даже в куртках.

Но больше всех обращал на себя внимание я, потому что оказался единственным в нарядном, как на бал, костюме.

— Тут свободно? Можно присесть?

Я поднял глаза и увидел ЕЕ.

Ничего прекраснее не встречал за всю свою жизнь, даже голова закружилась.

Это не была идеальная, ослепительная красота, просто это оказался мой тип красоты. Темнокаштановые волосы, распущенные по плечам, светлая сияющая кожа. Джинсы и белая блузка с V-образным вырезом.

— Конечно, — ответил я.

Она села рядом со мной. В голове мелькнула мысль, заставившая улыбнуться: «Вот ее я уж точно увлек бы в туалет при ресторане».

Я смотрел на нее, и она заметила это. Мне хотелось сказать что-нибудь умное, но ничего не приходило в голову.

— Обычно, чтобы съесть мороженое, я так не одеваюсь. Стараюсь быть менее нарядным. — Произнеся эти слова, я тут же представил, что подумала она: «А мне совершенно все равно, как ты одеваешься, чтобы съесть мороженое».

Но она с улыбкой ответила:

— Я как раз удивилась этому.

— В самом деле?

— Нет.

Ее мгновенный ответ заставил меня расхохотаться.

— Так почему же ты так одет? — уточнила она.

— Я только что сбежал со свадьбы.

— Надеюсь, не со своей.

— К сожалению — да. Передумал в последний момент.

Мы переглянулись, она пыталась понять, шучу ли я.

— Наверное, невеста очень огорчилась.

— Не исключено. Я из тех мужчин, кого трудно забыть.

Она улыбнулась.

Я рассчитывал, что моя штука поможет завязать долгий разговор, однако он сразу же оборвался, и я не знал, как его продолжить.

И тут заговорила она:

— Ты, конечно, не похож на человека, который очень огорчен. Возможно, тебе просто хочется побыть одному и немного поплакать.

Я подыграл ей:

— Даже если бы захотел, не сумел бы, я не умею плакать.

— Я тоже. Плачу, только когда смотрю кино, иногда.

— Такое со многими бывает, это из-за музыки.

В фильмах всегда звучит волнующая музыка.

Она взглянула на меня с интересом и произнесла:

— Никогда не думала об этом.

— И сейчас, если бы звучала какая-нибудь музыка, все казалось бы куда ярче, не находишь?

— А что бы ты поставил?

И хотя я любитель музыки, мне ничего не приходило на ум.

— Подскажи что-нибудь, — попросил я.

Она подумала немного и сказала:

— «For What It’s Worth»^[2]. Знаешь такое?

Я просиял. Встретить женщину, которая знает эту песню, редкий случай. Это все равно что получить приз в игровом автомате. Я буквально услышал, как зазвенели монеты, и с волнением ответил:

— Буффало Спрингфилд.

Она с удивлением посмотрела на меня — похоже, я произвел впечатление.

Некоторое время мы молчали. Не знаю, о чем думала она, я же расхваливал сам себя. Ничто не доставляет такого удовольствия, как возможность при случае поважничать: «Да, знаю». Ради выпендрежа я порой даже привираю, будто видел такой-то фильм или читал такую-то книгу.

Я обратил внимание на ее руки, у нее были длинные тонкие пальцы.

— Вижу, ты, однако, не успела сбежать со свадьбы, — заметил я, кивая на обручальное кольцо.

— Скорее, это он был в нерешительности, а я в то время ни в чем не сомневалась. — Она поднялась и ушла за бумажной салфеткой, дав мне возможность хорошенько рассмотреть ее — красивая походка, изящная фигура.

«Как жаль, что она замужем», — подумал я.

Когда она вернулась, мы снова принялись болтать и говорили без умолку, беспорядочно перескакивая с темы на тему.

Посмеявшись, она сказала:

— Знаешь, в каких случаях я действительно волнуюсь, глядя фильм? Когда смотрю его в самолете.

— Это из-за давления, которое прессует тебя, вот слезы и выходят.

Она рассмеялась.

Ура! У меня получалось держать удар!

Мы явно затевали какую-то игру, ища способ выразить свои эмоции, которые не могли передать словами.

— А летать боишься? — продолжил я.

— Нет, но всегда немного волнуюсь. И прежде чем подняться на борт, звоню подругам и стараюсь говорить с ними легко и весело, чтобы у них осталось хорошее воспоминание обо мне.

Теперь рассмеялся я.

Мы опять помолчали, а потом я задал новый вопрос:

— Какой фильм тебя тронул больше всего?

Мне хотелось понять, вспыхнет ли в разговоре о кино та же искорка, что возникла, когда мы говорили о музыке.

Она ответила не сразу, мне показалось, не слышала меня, и возникшее между нами волшебство погасло. Но спустя какое-то мгновение мы посмотрели друг другу в глаза так, словно видели один другого впервые.

Обнаружить, что на свете существует человек, который понимает тебя с полуслова, без всяких усилий, это маленькое чудо. Чувствуешь себя не таким одиноким.

Длилось это ощущение всего несколько секунд, но было столь сильным, что они показались мне вечностью. Потом все встало на свои места.

— Мне пора, — сказала она и поднялась.

Я хотел удержать ее, но не знал, как это сделать, и просто попрощался.

Она пошла к своему велосипеду, оставленному неподалеку, но прежде, чем нажать на педали, посмотрела на меня и произнесла:

— Позвони своей бывшей будущей жене. Если ты искренен, она поймет, — улыбнулась в последний раз и покатила прочь.

Направляясь к машине, я вдруг понял, что даже не знаю, как ее зовут.

Я обернулся, желая еще раз увидеть ее, но она уже исчезла.

Перед тем как тронуться с места, я отыскал в Интернете «На всякий случай». И хотя это протестная песня, первые ее слова точно отражали нашу встречу: «There’s something happening here, what it is ain’t exactly clear»^[3].

Я ехал домой, всю дорогу без конца с улыбкой слушая эту музыку.

Меня переполняли образы прекрасной незнакомки — вот она смеется, вот жестикулирует своими тонкими руками…

Мне хотелось вернуться и найти ее там, увидеть, что она ожидает меня. Хотелось говорить с ней. Хотелось вновь увидеть ее.

ТРИ

Она все время, словно наяву, стояла у меня перед глазами, везде, где бы я ни находился. Или вернее, мне казалось, будто я вижу ее повсюду.

Желание встретить девушку было столь сильным, что мое воображение рисовало ее образ в магазине, на улице, в баре, однажды даже в подъезде.

Наяву наша встреча произошла только три недели спустя.

Утром я открыл глаза за несколько минут до звонка будильника и включил плей-лист «Пробуждение». Я всегда слушаю случайный выбор, поэтому никогда не знаю, какой песней начнется мой новый день. В тот раз это оказалась «Hazy»^[4] Рози Голан и Уильяма Фицсиммонса.

Я поднялся и открыл окно, выходящее во внутренний двор. Стоял прекрасный июньский день, я кожей ощутил солнечное тепло, лучи солнца пробивались сквозь густые ветви сосны, возвышающейся напротив дома.