– Будда сравнивал человека с мотыльком, летящим на огонь. Похоже, некоторых привлекает адское пламя, ваше высочество.

– Запиши все, что мы сегодня услышали, Лин. Я позабочусь, чтобы они угодили прямиком в это адское пламя.

Улыбка исчезла с губ, брови нахмурились, пленительное лицо стало суровым. Юноша, похожий на павлина, смотрел прямо перед собой, его еще по-детски круглый подбородок напрягся. Это был не кто иной, как наследный принц Ван Вон. Его благородного спутника звали Ван Лин, он был третьим сыном Ван Ёна, высокопоставленного сановника из королевского рода, и лучшим другом наследного принца.

Эти двое, переодевшись, появились на улицах Кэгёна, потому что наследный принц захотел послушать, о чем говорят жители столицы. Сегодня друзья узнали, что самые приближенные к вану сановники открыто и бесстыдно обманывают народ. Довелось им услышать и сплетни о самом ване, который ничего знать не хочет, кроме охоты, а также о его жене, юаньской принцессе, которая играет с монархом, как кошка с мышкой. Чем больше проклятий в адрес родителей достигали ушей наследного принца, тем сильнее мрачнело его прекрасное лицо и тем реже на чувственных губах играла улыбка.

Внезапно Вон остановился и посмотрел на спутника. Слабая улыбка опять тронула губы, но брови остались нахмуренными.

Со странным блеском в глазах Вон так близко наклонился к Лину, что чуть было не уткнулся носом ему в лицо.

– Мы договорились, что ты не станешь называть меня «высочеством» во время прогулки, забыл?

– Простите, ваше высочество.

– Опять!

– Извини. Я буду осторожнее, – смущенно выдавил Лин.

Его неловкость развеселила наследного принца.

Лин собрался идти дальше, но Вон схватил его за рукав.

– И называй меня по имени.

– Я не могу.

– Неужели не знаешь, как меня зовут?

– Ваше высочество… – очень тихо, но твердо возразил Лин.

Когда Вон услышал отказ, его и без того узкие глаза превратились в две щелки.

– Я здесь не для того, чтобы весь Кэгён узнал, кто я такой. Мы друзья и должны называть друг друга по имени.

– Даже если это приказ…

– Нет, не приказ. Я не могу приказывать другу. Ты вообще меня слушаешь?

Наследный принц упрямо поджал красные губы. Пусть он и сказал, что это не приказ, было понятно, что лучше бы согласиться, если не хочешь несколько дней выслушивать упреки. Лин, прекрасно знавший характер принца, смиренно улыбнулся и уступил. Время от времени Лину становилось неловко за ребячество Вона, но еще чаще он поражался великодушию наследного принца, который действительно относился к нему как к другу, невзирая на свое высокое положение.

Почти сразу за мостом широкая улица, протянувшаяся от западных ворот Соныймун до восточных ворот Сунинмун, пересекалась с самой большой улицей города Намдэга, которая начиналась от главных ворот Кванхвамун и вела на юг. Участок от ворот Кванхвамун до перекрестка был торговым, деловым и культурным центром Корё.

На перекрестке юноши свернули на улицу Намдэга, по обеим сторонам которой теснились торговые лавки. В отличие от конной ярмарки здесь было не протолкнуться. Судя по всему, большинство пришло за бесплатной рисовой кашей. Ее получали в большом шатре, где стояли огромные глиняные горшки онги. Все сами накладывали или скорее наливали кашу – ее традиционно готовили жидковатой – для этого рядом лежали чаши и черпак. Кашу мог есть любой, независимо от социального статуса, и, конечно, это был самый желанный подарок для бедноты. Обычай существовал издавна: время от времени милосердие проявляли королевский двор и богатые буддийские монастыри. Однако сегодня благодетелем был лично Ван Вон. Наследный принц и его друг с удовольствием наблюдали, как люди идут и идут к шатру за бесплатной едой.

– Ваше высочество, разве мы не возвращаемся во дворец? – спросил Лин, когда его спутник неожиданно повернул на юг к мосту Нактхагё.

– Лин, ты опять забыл, – упрекнул его Вон, вместо того чтобы ответить.

Наследный принц юркнул в переулок, где теснились домики с соломенными крышами, и Лин, которому по-прежнему с трудом давалось обращение на «ты» и без титула, последовал за ним. Через какое-то время они дошли до большого красивого дома с черепичной крышей. Еще дальше прятались, словно крабы в песке, совсем бедные хижины. В Кэгёне можно было увидеть любое жилье, какое только умели строить в Корё; богатые дома и лачуги часто располагались совсем близко друг к другу.

Место, в котором оказались юноши, даже по меркам Кэгёна было слишком неприглядным и жалким. В основном тут жили одинокие старики и дети-сироты, потерявшие близких во время монгольских нашествий. Впервые друзья забрели сюда несколько месяцев назад. Наследный принц, которого до глубины души потрясло увиденное – особенно бледные и худые, точно скелеты, дети, – дал себе слово как можно чаще устраивать на рынке раздачу бесплатной рисовой каши. Сейчас он вернулся сюда, чтобы убедиться, что детям достается хоть немного еды.

Мимо юношей пробежала стайка детей. Их щеки раскраснелись, точно цветущие розы. На губах принца заиграла улыбка.

Лин, наблюдавший за ребятишками, но не выпускавший из виду и своего спутника, тихо сказал:

– Эти дети не голодны, но они поели не на рынке.

Наследный принц недоверчиво приподнял бровь, но Лин оказался прав: с той стороны, откуда прибежали дети, донесся запах еды. Похоже, что-то происходило в глубине переулка. Друзья быстро пошли вперед и вскоре увидели шатер, откуда выходили местные бедняки, державшие в руках миски с дымящейся едой. Вон раздвинул полы шатра и вошел внутрь, Лин не отставал от него ни на шаг.

Внутри шатер почти не отличался от тех, что устанавливали на улице Намдэга. Большой котел с кашей, груда деревянных мисок. Разница заключалась в том, что рис накладывала толстая приземистая женщина лет сорока, тогда как на рынке люди брали еду сами. Рядом с женщиной трудилась помощница, которой на вид было чуть за двадцать, – она следила за тем, чтобы каша немного остыла, и только потом вручала тарелки. Внутри шатра аппетитный запах еды мешался с кислым запахом, исходившим от тряпья бедняков. Толстая женщина сразу заметила необычных гостей, и ее маленькие глазки-фасолины уставились на вошедших. Взгляд был недобрым и подозрительным: женщина явно не верила, что юноши пришли за едой. Ее помощница, напротив, без колебаний вручила миски с рисовой кашей красивым юным незнакомцам.

Увидев, как Вон, не моргнув глазом, взял миску, толстуха проворчала, помахивая черпаком:

– На рынке не могли поесть? Зачем сюда приходить?

– Госпожа велела кормить всех, – ответила помощница, легонько толкнув женщину локтем.

Вон прихлебнул кашу и широко улыбнулся, девушка тоже расплылась в улыбке. Она не могла отвести от него глаз.

Вон добродушно спросил:

– Госпожа? Разве кашу раздают не благодаря наследному принцу?

– Его кашу раздают на рынке, а это пожертвование единственной дочери Ёнъин-бэка[7] из королевского рода. Когда старики и дети, живущие здесь, приходят на рынок, к ним не очень-то хорошо относятся: жалуются на запах, подозревают в воровстве. Так что получить там еду здешним жителям очень непросто. Поэтому госпожа отправила нас сюда. Мы приходим раз в три дня.

– А почему просто не оставить черпак и миски, чтобы каждый сам брал еду?

– Госпожа говорит, что старики и дети здесь такие голодные, что набросятся на горячее и сделают себе еще хуже. Она велела студить кашу и только потом раздавать. К тому же дети могут не справиться, еще обожгутся о горячий котел.

Губы Вона округлились от удивления.

Помолчав, он сказал:

– Ваша хозяйка поистине добра. Значит, дочь Ёнъин-бэка?

– Именно так. Госпожа устраивает раздачу пищи здесь, потому что люди не могут получить бесплатную еду, которую раздают по приказу наследного принца. Она поступает так всякий раз, когда на рынке кормят народ.

– Наша госпожа не хвастает добрыми делами, поэтому все и думают, что эта каша тоже от наследного принца. Если доели, идите отсюда, не мешайте кормить детей, – грубо встряла в разговор толстуха.