– На мой взгляд, никакого особого значения это не имеет! А засвечен этот «макаров» на обычной «мокрухе», с год назад неподалеку от метро, в Измайлове, из него пристрелили местного авторитета Лукаша… Не то, чтобы шишка, но все же! Говорят, там разборка была. Стрелку кто-то кому-то забил – не помню… Это дело не я вел. Ну и что?

Александр Борисович смотрел теперь на своего посетителя с любопытством.

– Говорите, авторитет, но не шишка?..

– Во всяком случае, не «смотрящий». Незадолго до этого с зоны вернулся.

– Не знаю, как вы, но лично я плохо представляю, каким образом бандитский пистолет мог попасть к Строганову, тем более он утверждает, что в глаза его не видел, а оружия отродясь в руках не держал. Упомянутый «макаров», обнаружив труп, схватил автоматически, сам не зная зачем…

– А я вот, например, отлично представляю, как он мог к нему попасть! Бандюки паленые стволы сбывают, не мне вам об этом рассказывать! А пути, какими это делается, сами знаете, неисповедимы…

– Скажите, Строганов произвел на вас впечатление законченного идиота?

– Ну… Нет, конечно, однако довольно наивный тип…

– Ладно! – Александр Борисович поднялся, внезапно оборвав разговор. – Экспертное заключение я еще не видел, к делу только приступаем, так что не вижу оснований для дискуссии, спасибо, что поделились впечатлениями… Кстати, кто занимался убийством Лукаша?

– Не помню, но могу узнать.

– Буду обязан!

Проводив своего гостя, Александр Борисович некоторое время задумчиво бродил по собственному кабинету, потом, прихватив папку с бумагами, касающимися убийства Марии Краевой, отправился к своему шефу и другу Константину Дмитриевичу Меркулову, заранее настроившись на долгое ожидание в приемной: в последнее время посетители к Меркулову отчего-то шли косяком и попасть в его кабинет даже по срочному делу сотрудникам было нелегко.

Однако на сей раз Турецкий, к своей немалой радости, ошибся: шеф маялся в своем убежище перед экраном компьютера в полном одиночестве. При виде Александра Борисыча он состроил жалобную гримасу.

– Висит, сволочь! – обозвал он свой компьютер, с которым у Меркулова отчего-то никак не складывались отношения. То он у него «висел», как сейчас, то исчезал вдруг скинутый на дискету текст, то от с трудом сочиненной докладной ни с того ни с сего пропадала половина текста, хотя, как Меркулов клялся и божился, он «ни к чему не притрагивался».

– Я тебе сто раз говорил, верни назад свою печатную машинку, а компьютер к секретарше переставь, пусть за тобой набирает… У тебя, Костя, организм такой редкий – с электроникой несовместимый: недавно читал, так бывает, примерно один случай на миллион!..

Меркулов с подозрением посмотрел на Турецкого: не издевается ли, часом, над шефом?.. Но физиономия Сан Борисыча была абсолютно серьезной, даже хмурой.

– Да я бы с удовольствием, – буркнул Константин Дмитриевич, – вернул бы свою паршивенькую, но верную «Москву», да перед сотрудниками неудобно: скажут, на пенсию пора, мол, за современностью не поспевает…

– А и хрен с ними, пусть говорят! Нам не за современностью поспевать надо, а за бандитами, а они во все времена одинаковые!

– Не скажи… Кстати, ты чего хотел-то?

– Насчет строгановского дела, Костя. – Турецкий вздохнул и сел возле стола напротив Меркулова. – Выглядит все для него крайне хреново…

– Без тебя знаю, – снова буркнул Константин Дмитриевич. – Я бы тебя и не привлек, если б заманчиво выглядело… Так что ты конкретно-то хотел?

– Угадай с одного раза…

– Оперативников я тебе дам, следователя сам назначишь…

– Оперативников я у Грязнова и сам возьму, – усмехнулся Турецкий. – Но мне оттуда понадобятся вполне конкретные люди…

– Думаю, сами разберетесь… Что еще?

– Хочу, чтобы со стволом, из которого ее пальнули, покопались наши эксперты – ты знаешь, кого я имею в виду… Он оказался паленый!

В глазах Меркулова вспыхнула непонятная искорка, он прищурился:

– Интересно… Ты хочешь затеять дополнительную экспертизу, чтобы выяснить, в одном деле он запален или их там целая цепочка?

– Угу… – кивнул Александр Борисович. – Пока что это единственная «почти зацепка» для твоей мировой величины…

– Я даже не спрашиваю почему – цени! – Меркулов улыбнулся. – Ствол уже у нас?

– Все вещдоки прибыли еще утром, не считая кошки!

– Ладно, пиши постановление о дополнительной экспертизе, хотя ты и так – сплошное разорение… Погоди, какой кошки?

– Это я так, – отмахнулся Турецкий. – Не обращай внимания… Пошел писать и звонить Славе Грязнову!

– Ведь наверняка Романову попросишь? – хмыкнул Меркулов уже в спину Сан Борисычу.

– А что? – усмехнулся тот, оборачиваясь. – Галка отличный опер, капитана недавно получила… Пусть поработает! Не сомневайся: и Володю Яковлева выклянчу – чего бы это мне ни стоило!

– Ну-ну, дерзай!

Константин Дмитриевич взмахнул рукой, случайно задев какую-то клавишу на клавиатуре компьютера, и перевел взгляд на монитор.

Прямо на глазах не успевшего отбыть Турецкого лицо его шефа вытянулось и словно бы окаменело.

– Э-э-э… Костя, что с тобой? – встревоженно поинтересовался Александр Борисович.

– Нет, ты только глянь… Отвис! Саня, ты только глянь на эту сволочь – он отвис!.. И пусть мне кто-нибудь после этого скажет, что эти подлые компы не обладают сознанием… Ах ты, сволочь!..

Турецкий пулей вылетел в приемную и только здесь позволил себе расхохотаться.

Жизнь – гениальная обманщица. Никому и никогда, никогда и никому еще не удавалось ее перехитрить… С чего начинается она, эта катастрофа лжи?.. С едва осознанной детской уверенности, что впереди – долгие годы, наполненные счастьем и радостью? С ощущения этой радости, которой на самом деле не суждено сбыться?..

Он резко перевернулся на другой бок и прикрыл глаза. Нет, не нужно было вспоминать сейчас о детстве: слишком безмятежным и надежно-светлым оно было у него по сравнению с сегодняшней катастрофой, с тупиком, в который он загнан и из которого нет выхода… Еще одна красивая ложь, вычитанная им где-то и когда-то: «Выход из тупика там же, где вход в него»… И он, дурак, не просто запомнил – любил повторять это в назидание другим. Жене, сынишке, солистам, наконец… Однажды даже Аграновскому. Профессор тогда ничего ему не ответил – только посмотрел на своего лучшего ученика грустными и мудрыми глазами сквозь толстые «минусовые» стекла очков.

Нет, об Аграновском сейчас тоже нельзя. А о ком можно?..

Строганов горько рассмеялся, открыл глаза и резко сел на слишком широкой для него одного постели. Эту кровать «в стиле пятидесятых» где-то откопала и купила Лиза. Едва ли не в первый месяц их московской жизни. При виде громадного металлического чудовища, лишенного, с точки зрения Юрия, какого бы то ни было стиля вообще, он пришел в ужас, попытавшись объяснить жене, что ни в пятидесятых, ни в шестидесятых, ни в семидесятых никому бы и в голову не пришло не только спать – приобрести подобное уродство, занимающее треть дефицитной тогда жилплощади. Лиза обиделась, он махнул рукой, и кровать захватила их спальню навсегда.

Где теперь Лиза? В последний раз она звонила ему из Чикаго, просила его самого подать на развод. Слышимость была отличная, и рядом c Лизиным голосом звенел непрекращающийся, радостный щебет сына: Санька был таким же жизнерадостным ребенком, каким когда-то он сам, Юрий.

– Позови Сашку, – попросил он тогда.

– Нет, – сказала она и положила трубку.

Вот его мать никогда бы так не поступила с отцом, никогда! Она и не поступала так: родители разошлись, когда Юрию было чуть больше, чем сейчас Саньке. И все сделали для того, чтобы их сын от этого, как позднее говорила мама, «не пострадал». Это был очень интеллигентный и, как полагали родители, «гуманный» развод.

Каждый вечер отец приходил к ним с матерью ужинать, и постепенно ужины в их доме сделались гораздо вкуснее обедов, стали напоминать праздничные застолья: мама очень старалась… После еды еще около часа папа играл или гулял с сыном. Затем кто-нибудь из родителей сообщал Юрию, что папе пора – у него, к сожалению, «ночная работа»… О том, что «ночную работу» зовут Верой, что она моложе, красивее и неизмеримо стервознее его матери, Строганов узнал лишь спустя несколько лет… Было, конечно, что-то вроде шока, однако в раскладе «ужин с папой» ничего не поменялось – мама, как обычно, была на стороне отца. Она вообще всегда была на стороне отца. Лишь однажды, когда тот подряд раза два приносил Юрию какие-то игрушки, мама отозвала его на кухню для разговора, который их сын беззастенчиво подслушал.