Гиподидаскулус. Пαράφθεγµα ἀπρоσδίόνυσоν (ответ, чуждый замыслу?). Я хотел бы другого решения моих вопросов. О, если бы мы имели теперь какого-нибудь Палемона [90] или Варрона, которые могли бы эти вопросы в основном решить.

Магистр. И не лучше ли даже Аристотеля или Платона? У тебя есть что-то другое [сказать]?

Гиподидаскулус. Вчера я увидел, что совершено тяжелое преступление. Школьный учитель, зловоннее козла, с Прямой улицы, который в своей школе учит в грязи и зловонии грошовых слушателей, произнес три или четыре раза volucres с ударением на предпоследнем слоге. Я, право, удивлен, что земля под ним не разверзлась.

Магистр. Что другое пристало говорить о таком школьном учителе? Он вообще в грамматических правилах очень слаб. Но ты слишком взволнован легкой вещью и делаешь трагедию из комедии или скорее мима [91].

Гиподидаскулус. Право же, я выполнил свою обязанность, теперь твой долг, скажи ты в свой черед что-то за обедом.

Магистр. Я не хочу, чтобы ты снова отвечал несуразно (необдуманно). Эта подливка (jussulenta) уже замерзла, принеси жаровню (foculum mensorium), подогрейте немного, прежде чем обмакнете хлеб. Эта редиска несъедобна, тем более она жесткая, не таковы ли и корешки в подливке?

Гиподидаскулус. Жесткие [овощи и корни] наверняка доставили не с продовольственного рынка, но получили [их] здесь, из нашей кладовой; нет ничего более неподходящего для кладовой, чем эта комната. Не знаю, в чем дело, сюда всегда приносят кости, лишенные костного мозга.

Магистр. Кости имеют мало костного мозга в новолуние.

Гиподидаскулус. А в полнолуние?

Магистр. Самое большое.

Гиподидаскулус. Но тогда наши кости имеют минимум [его] или, вернее, ничего.

Магистр. Не луна поглощает у нас костный мозг, но наша Ламия [92]. Она положила сюда слишком много перца и имбиря, и в этой подливке и во всем винегрете слишком много мяты, петрушки, шалфея, дикой капусты, настурции, иссопа. Нет ничего столь вредного для тел детей и юношей, ведь эта пища раскаляет внутренние органы.

Анторакс. Из каких тогда трав, на твой взгляд, это должно быть изготовлено?

Магистр. Из какой-то смеси латука, огородной буглоссы, портулака, петрушки. Эй, Гинголфе, не вытирай губы рукой или рукавом, но как губы, так и руку вытирай полотенцем, ведь потому оно тебе и дано. Кусков мяса касайся лишь в той части, какую возьмешь себе. Ты, Дромо, не обращаешь внимания, что твои рукава испачканы мясным жиром? Подверни их, если они широкие, до плеч, если нет, собери или подверни до локтя, если они будут скатываться, прикрепи ниточкой или, что тебе больше подходит, колючкой (иглой). Ты, изнеженный господинчик (dominaster) [93], лежишь за трапезой? Где ты этому научился? В каком хлеву? Эй, подложите ему под локоть подушечку. Распорядитель, смотри, чтобы не погибли эти остатки, убери их в кладовую, унеси прежде всего солонку, затем хлеб, потом чашки, круглые блюда, полотенца, наконец, скатерть. Пусть каждый очистит свой ножик и уберет его в чехол. Эй ты, Цинициол, не царапай зубы ножичком, ведь это вредно. Сделай себе зубочистку из крылышка или тонкой заостренной палочки и осторожно соскреби, чтобы не надрезать десны и не вызвать кровь. Поднимайтесь и мойте руки, прежде чем будет оглашено изъявление благодарности. Уберем еду, призовем служанку, чтобы подмела метлой этот пол. Воздадим Христу благодарности, пусть подскажет слова тот, кто освятил трапезу.

Флорус. За временную пищу воздаем временные (преходящие) благодарности Христу Господу, сделай так, чтобы благодаря бессмертию мы получили их вечными. Аминь.

Магистр. Идите поиграйте, побеседуйте, погуляйте, кому что будет угодно, пока светло.

Нуго, Граккулуc, Турдус, Бамбалио [94], надзиратель

Нуго. Сядем на это бревно, ты, Граккулус, спереди на ту каменную стену, только чтобы не мешал нам видеть проходящих мимо. Погреемся у этой стены, замечательно открытой солнцу. Какой огромный пень! И для чего он нужен?

Турдус. Чтобы мы здесь сидели.

Нуго. Должно быть, дерево было очень высоким и толстым.

Турдус. Какие бывают в Индии.

Граккулуc. Оттуда ты знаешь, ты что, был в Индии с испанцами?

Турдус. Словно ты не можешь так или иначе знать что-то о стране, если не был в ней. Но я предъявлю тебе моего писателя. Плиний пишет, что в Индии растут такие высокие [деревья], что [до их вершины] не может долететь стрела лука [95]; а народ тот не медлит, беря колчаны [со стрелами], как говорит Вергилий [96].

Нуго. Плиний также пишет, что конный отряд (турма) умещается под ветвями [таких деревьев].

Турдус. Никто этому не удивится, кто посмотрит на тростник (scirpus) той страны, который бедные и богатые используют при ходьбе.

Граккулуc. Послушай, который час?

Нуго. Никакой. Ведь колокол теперь сброшен [на землю]; ты присутствовал?

Граккулуc. Не осмелился, говорят, что это опасно.

Нуго. Я был и видел, как беременные женщины перепрыгивали через русло, которое возникло под землей [от падения колокола].

Турдус. Я слышал, что это для них целительное средство [полезное для здоровья].

Граккулуc. Эта философия прялки, как говорят [97]. Но я спрашивал о времени.

Нуго. Зачем тебе время? Разве лишь желаешь что-то делать, пока есть удобный случай, есть час [для этого]. Но где твои дорожные часы?

Граккулуc. Недавно я потерял их, когда бежал от собаки огородника, у которого оборвал сливы.

Турдус. Я видел из окна, как ты бежал, но, куда ты вернулся, разглядеть не смог, так как мне мешал висячий сад. Его прикрепила там мать; хотя отец не желал этого и сильно протестовал, мать же, настойчивая в своем намерении, упорно настаивала на том, чтобы сад не был уничтожен.

Нуго. А что ты? Молчал?

Турдус. Плакал молча. А что другое я мог сделать, когда самые дорогие мне люди расходятся во мнениях? Однако мать приказала мне не вставать на сторону отца и усердно кричать [вместе с ней], но мне вообще не по душе было выступать против отца. А потому разгневанная мать послала меня в школу на четыре полных дня. Она клялась, что я не от нее рожден, но подменен кормилицей, за что, по словам матери, она привлечет кормилицу [к суду] уголовного судьи.

Нуго. Какая власть у такого судьи? Разве не всякий судья обладает правоспособностью?

Турдус. Почем я знаю? Так она сказала.

Граккулуc. [Смотрите], кто те люди, одетые в дорожные плащи и защищенные поножами?

Нуго. Галлы [98].

Граккулуc. Что? Разве не мир [сейчас]?

Турдус. Они рассказывали о будущей войне, притом жестокой.

Граккулуc. Что они приносят?

Турдус. Вино.

Нуго. Многих развеселят.

Граккулуc. Надо думать, не только вино веселит, но мысль и воспоминание о вине.

Нуго. Повсюду пьяные, а для меня, пьющего воду, это безразлично.

Граккулуc. [Тогда] ты никогда не споешь доброй песни.

Турдус. Ты знаешь эту женщину?

Граккулуc. Нет. А кто она?

Турдус. С ушами, заткнутыми хлопком.

Граккулуc. Почему так?

Турдус. Чтобы ничего не слышать, потому что слышит плохое.

Нуго. Сколь многие [женщины] слышат открытыми и хорошо просверленными (пробуравленными) ушами наихудшее.

Турдус. Думаю, что к этому можно отнести то, что сказано у Цицерона в «Тускуланских беседах»: «Глуховат был Красс, но хуже то, что он плохое о себе слышал»[99].