Ведь король Иоанн был большим, плотным, высоким, сильным, храбрым и опытным в бою[452], так что его считали вторым Карлом[453], сыном Пипина. И когда в сражении он бил железной палицей направо и налево, сарацины бежали от лица его так, словно они увидели диавола или льва, готового пожрать их. И впрямь, в его время, как говорили, не было в мире воина лучше него. Вот почему и о нем, и о магистре Александре, который был лучшим клириком в мире, и был из ордена миноритов и лектором в Париже, была сочинена песенка, восхвалявшая их, частью на галльском, частью на латинском языке, которую я пел много раз. Она начиналась так:

Этот король Иоанн, собираясь идти в сражение, дрожал, как тростник в воде, когда на него надевали доспехи. И когда его спрашивали, почему он так дрожит, в то время как в сражении с неприятелями он выказывает себя могучим и сильным воином, он отвечал, что он не заботится о теле своем, но беспокоится о душе своей, чтобы она была в ладу с Богом. Это как раз то, о чем говорит мудрец в Притчах, 28, 14: «Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении; а кто ожесточает сердце свое, тот попадет в беду». О том же, Сир. 18, 27: «Человек мудрый во всем будет осторожен». Также и Иероним[454]: «Благоразумно бояться того, что может случиться». А грешники боятся тогда, когда нечего опасаться; когда же следует бояться, дабы не вызвать гнева Божия, они не боятся, как боялся Иов, который сам о себе говорит, 31, 23: «Ибо страшно для меня наказание /f. 225c/ от Бога: пред величием Его не устоял бы я». Таков был король Иоанн. Вот почему с ним случилось то, о чем говорит сын Сирахов, 33, 1: «Боящемуся Господа не приключится зла, но и в искушении Он избавит его». Воистину, так и было. Ведь он стал братом-миноритом и провел бы все дни своей жизни в ордене, если бы Бог продлил ему жизнь[455]. А принял его и облачил министр Греции, брат Бенедикт из Ареццо, святой человек.

Сей король Иоанн был дедом по матери короля Конрада, сына императора Фридриха. А вторая дочь короля Иоанна [Мария] была женой Балдуина[456], императора Константинопольского; после его смерти король Иоанн был регентом его империи вместо своего маленького внука[457]. Когда сей король Иоанн вступал в сражение и распалялся в битве, никто не осмеливался находиться пред лицом его, но, завидя его, поворачивал назад, ибо он был сильным и храбрым воином. К нему подходят слова, которые мы читаем об Иуде Маккавее, 1 Мак. 3, 4: «Он уподоблялся льву в делах своих и был как скимен, рыкающий на добычу».

И вот, получив письмо брата Илии, генерального министра, я ушел и жил в Тоскане 8 лет[458]: два года в городе Лукке, и два – в Сиене, и четыре года – в Пизе. В первый год моей жизни в городе Лукке от должности генерального министра был отрешен брат Илия, и стал им брат Альберт Пизанский; и в 1239 г., 3 июня, в пятницу, в девятом часу, как я видел своими глазами, было солнечное затмение.

А когда я жил в городе Пизе и был совсем молодым, повел меня однажды за подаянием некий брат из мирян, незаконнорожденный, с сердцем пагубным[459], родом пизанец; его, по прошествии времени, когда он жил в местечке Фучеккьо, братия вытащила из колодца, в который он сам бросился, не знаю, по глупости или от отчаяния. И потом, спустя немного времени, он исчез /f. 225d/, так что его никто нигде не мог найти. Вот почему братия подозревала, что его похитил диавол. Да увидит сам! Так вот, когда я был с ним в городе Пизе и когда мы ходили с корзинами, прося хлеба, на нашем пути оказался некий двор, в который мы оба вошли. Он весь был затянут сверху виноградными лозами, зеленая листва которых радовала взор, и тень от которых была не менее приятной для отдыха. Там были леопарды и множество других заморских зверей, которых мы долго с удовольствием рассматривали, поскольку они казались весьма необычными и красивыми. Еще там были девицы и отроки, в надлежащем возрасте, коих очень украшали и делали милыми красивая одежда и прелесть лиц. В руках у женщин и мужчин были виолы и цитры и разные другие музыкальные инструменты, из которых они извлекали сладчайшие мелодии и двигались в такт этим мелодиям. Никакого шума там не было, и никто не разговаривал, но все слушали в молчании. И песня, которую они пели, была необычайно красивой, и слова, и разнообразие голосов, и манера пения были такими, что сердце наполнялось радостью сверх меры. Ничего они нам не сказали, да и мы им ничего не говорили. Они, не переставая, пели и играли на музыкальных инструментах, пока мы там находились. А мы долго там стояли как завороженные и с трудом заставили себя оттуда уйти. Я не ведаю, один Бог знает, откуда явилось такое великолепие столь великого веселья, ибо мы и раньше никогда не видели ничего подобного, и позже не могли видеть.

Когда мы вышли оттуда, ко мне подбежал какой-то незнакомый человек и сказал, что он житель Пармы; он схватил /f. 226a/ меня и начал громко бранить и грубо поносить, говоря: «Уходи, несчастный, уходи! “Сколько наемников у отца” твоего “избыточествуют хлебом” и мясом (Лк. 15, 17), а ты ходишь, выпрашивая для пожертвования хлеб у тех, у кого его нет, в то время, как ты можешь наделить им в изобилии множество бедных. Ты должен был бы только гарцевать на коне по улицам Пармы и, участвуя в турнире, доставлять радость пребывающим в печали, дабы дамы тобою любовались, а гистрионы утешались. Ведь отец твой чахнет от горя, а мать твоя от любви к тебе почти потеряла надежду на Бога, ибо не может видеть тебя». Ему я ответил: «Уходи ты, несчастный, уходи! “Потому что думаешь не о том, чтό Божие, но чтό человеческое” (Мф. 16, 23). Ведь то, о чем ты говоришь, “плоть и кровь открыли тебе” (Мф. 16, 17), а не Отец Небесный. В самом деле, ты полагаешь, что, говоря подобное, ты даешь хороший совет, “а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг” (Апок. 3, 17). Ведь в Священном Писании говорится о грешниках мира сего, что они “пошли за суетою, и осуетились” (Иер. 2, 5). “Суета сует, – говорит мудрец, – всё суета!” (Еккл. 1, 2). И еще: “И погубил дни их в суете и лета их в смятении” (Пс. 77, 33). И еще: “Как нечаянно пришли они в разорение, исчезли, погибли от ужасов!” (Пс. 72, 19). И еще в другом месте Писания говорится, Иов. 21, 12–13: “Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели; проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю”. Но “душевный человек[460] не принимает того, чтό от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь” (1 Кор. 2, 14)». Выслушав эти мои слова, он, не зная, что на это ответить, удалился в смущении.

И вот, завершив сбор подаяний, стал я в тот вечер перебирать в уме все, что увидел и услышал, и думал о том, что если я проживу в ордене пятьдесят лет, нищенствуя таким образом, то у меня будет не только долгий путь, но к тому же постыдный и невыносимый, сверх меры, труд. И когда я с такими мыслями провел почти целую ночь без сна /f. 226b/, как было угодно Господу, пришел ко мне короткий сон, в котором Господь явил мне прекраснейшее сновидение, от которого моя душа преисполнилась утешением, очарованием и сладостью несказанной. И тогда я узнал, что «необходимо, чтобы Божия помощь присутствовала там, где отсутствует человеческая»[461]. Ведь мне приснилось, что я, отправившись, как обычно делала братия, просить хлеба для пожертвования, ходил по кварталу церкви Святого Михаила Пизанского со стороны Висконти, ибо с другой стороны у купцов Пармы было свое товарное подворье, где они останавливались, которое пизанцы называют фондако, и этой стороны я избегал, как из чувства стыда, ибо не был еще хорошо укреплен во Христе, «потому что кто боится Бога, тот избежит всего того» (Еккл. 7, 18), так и потому, что боялся услышать от людей отца моего слова, которые могли бы сокрушить мое сердце (ибо отец мой постоянно, до последнего дня своей жизни, преследовал меня и постоянно строил козни, чтобы извлечь меня из ордена святого Франциска, и, упорствуя в своей жестокости, так никогда и не примирился со мной). Когда же я спускался от реки Арно через предместье Святого Михаила, я посмотрел вдаль и неожиданно увидел, как из одного дома выходил Сын Божий, нес хлеб и клал в корзину. То же самое делали Святая Дева и воспитатель отрока Иосиф, с которым Святая Дева была обручена. И так они делали до тех пор, пока сбор подаяния не был завершен и корзина не наполнилась. В этих местах был обычай оставлять корзину, накрытую тряпицей, внизу, а брат поднимался к домам просить хлеба, относил и клал его в корзину. После того как сбор милостыни был завершен и корзина наполнена, Сын Божий молвил мне: «Я твой Искупитель, а это – мать Моя, а этот третий – Иосиф, названный Моим отцом; Я есмь Тот, Который ради спасения рода человеческого, покинул дом Мой, отринул наследство /f. 226c/ Мое, отдал возлюбленную душу Мою в руки недругов ее. Я есмь Тот, о Котором Мой апостол Павел писал, 2 Кор. 8, 9: “Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою”. Итак, не стыдись, сын Мой, просить милостыню ради любви ко Мне, дабы ты истинно мог сказать то, что написано: “Я же беден и нищ, но Господь печется обо мне” (Пс. 39, 18)». И я обратился к Нему со словами: «Господи, о Тебе написано слово сие, или о Твоих учениках?» И Господь в ответ: «И обо Мне написано, ибо Я истинно был беден и нищ, и о любом, кто просит милостыню ради любви ко Мне. И ты только что удостоверился, что Я позаботился о тебе, помогая в сборе подаяния и наполняя тебе корзину. Итак, сын Мой, “помысли о Моем страдании и бедствии Моем, о полыни и желчи” (Плач 3, 19). Помысли также о том, что написал твой отец Франциск, друг и возлюбленный Мой, в Уставе[462] братьев-миноритов: “Братья… словно странники и пришельцы в этом мире, в бедности и смирении Господу служащие, пусть без смущения ходят за подаянием, и не следует им стыдиться, потому что Господь ради нас сделался бедным в этом мире. Вот та вершина высочайшей бедности, которая вас, дражайшие братья мои, сделала наследниками и царями Царства Небесного. Да будет она той вашей долей, которая приведет к земле живых. Каковой предавшись всецело, возлюбленнейшие братья, во имя Господа нашего Иисуса Христа ничего другого вовеки под небом не желайте стяжать”». И ответил я и сказал Господу Иисусу Христу: «Господи, коль скоро мудрец говорит в Притче, 10, 3: “Не допустит Господь терпеть голод душе праведного”, – почему Ты не даешь в изобилии рабам и друзьям Твоим, славящим и благословляющим Тебя, дабы не вынуждать /f. 226d/ их просить милостыню с таким трудом и стыдом?»