Бальестерос сделал акцент на том, что вышеназванные кортесы были созваны не для того, чтобы «требовать с подданных податей», причиной было «стремление к справедливости», поскольку король «желал блага своим людям», избегая, таким образом, множества злоупотреблений со стороны сеньоров и королевских оффициалов. Историк заходит еще дальше, когда, оценивая содержание тетрадей, утверждает, что они «направлены на благо народа в духе здоровой демократии и в них предвещаются не привилегии, а городские льготы»[89].
Эвелин Проктер учла данные, представленные Бальестеросом, согласно которым Альфонсо Х покинул Севилью в ноябре 1252 г., чтобы направиться в Бадахос, как это отражено в итинерарии, а следовательно, невозможно, чтобы кортесы продолжали заседать в отсутствие короля. Она объяснила существование тетрадей октября 1252 г. и февраля 1253 г. либо созывом отдельных кортесов для Кастилии и Леона (как предположил Бальестерос), либо задержкой в канцелярии тетрадей, подготовленных для леонских консехо, вплоть до октября 1253 г. Заключила Проктер утверждением, что содержание тетрадей – «в основном, экономическое» – настолько схоже, что они вполне могли быть составлены во время одной и той же ассамблеи[90]. Что Проктер не приняла во внимание, так это различий между кастильскими и леонскими тетрадями, из которых последние включают примерно на тридцать соглашений процессуально- и уголовно-правового содержания больше.
О’Кэллэген, в свою очередь, допускает, что кортесы, проходившие в Севилье в 1252–1253 гг., в действительности являлись «региональными», то есть были созваны по отдельности для королевства Леон и королевства Кастилия, хотя затем он квалифицирует их как «полные кортесы»[91]. По мнению ученого, для Альфонсо Х это были «его первые кортесы», в ходе которых были установлены основы экономической политики, позволившие смягчить инфляцию, сохранить природные ресурсы и попытаться поддержать благоприятный торговый баланс.
Мануэль Гонсалес Хименес первоначально допустил, что ассамблеи, собравшиеся в Севилье в октябре 1252 г. и в феврале 1253 г., могут быть названы «кортесами»[92]. Однако позднее, рассуждая о том, можно ли считать севильские ассамблеи 1252–1253 гг. аутентичными кортесами, он признал ограничения, обозначенные Г. Мартинесом Диесом (к которым мы еще вернемся). Также он считает, что нельзя с точностью сказать, были ли созваны два собрания, отдельно для Кастилии и отдельно для Леона. Ученый склоняется к гипотезе о двух созывах, на которых присутствовали одновременно консехо обоих королевств, учитывая, что представители консехо Эскалоны присутствовали на собрании февраля 1253 г. Он оставляет подвешенным в воздухе вопрос о том, были ли договоренности, принятые в Севилье, утверждены на кортесах или на «простом, но многолюдном собрании»[93].
Хулио Вальдеон отметил существование «разногласий» по поводу собраний 1252–1253 гг., и потому не включил их в список кортесов, проводившихся в период правления Мудрого короля[94].
Для де Айялы и Вильальбы, основывающихся на известных тетрадях из Алькалы, Бургоса, Нахеры, Асторги, Ледесмы, Сантьяго и Эскалоны, первые кортесы правления Альфонсо Х – те, что были проведены в Севилье в 1252–1253 гг., – «не представляют собой проблемы». Они полагают, что заседания прошли отдельно для Кастилии (1252 г.) и для Леона (1253 г.), признавая при этом, что ни в одном из документов эти собрания не названы «кортесами». Наконец, решения, принятые в ходе собраний, исследователи определяют как «уложение» (ordenamiento)[95].
На фоне практически всеобщего признания севильских кортесов 1252–1253 гг., Гонсало Мартинес Диес отрицает, что они собирались в Севилье в правление Альфонсо Х.
Вместе с тем ученый допускает, что монарх составил некое уложение, которое было направлено в консехо королевства в течение последней трети 1252 г. и первых месяцев 1253 г. Мартинес Диес отмечает, что в то время как тетради Нахеры (изданные Бальестеросом), Бургоса, Алькалы-де-Энарес и Калатаньасора датированы 1252 г. и практически идентичны, леонские тетради Асторги, Сантьяго и Ледесмы (почти одинаковые между собой), помимо того, что они датируются 1253 г., содержат 27 новых договоренностей, поставленных перед скопированными (с некоторыми изменениями) положениями кастильских тетрадей. Эти обстоятельства заставляют исследователя думать, что речь идет о разных тетрадях, хотя в леонские включены договоренности, присутствовавшие в кастильских. Подтверждению этой гипотезы служит и тот факт, что тексты были утверждены разными людьми, и то, что Альфонсо Х в кастильских тетрадях упоминает своего прадеда Альфонсо VIII, в леонских же – деда Альфонсо IX[96]. Наконец, в качестве решающего аргумента Мартинес Диес ссылается на грамоту, пожалованную 4 марта 1254 г. Педро Нуньесом де Гусманом монастырю Санта-Мария-де-ла-Вид, в которой рядом с датировкой четко указано, что «тяжба» происходила «когда король Дон Альфонсо созвал первые кортесы в Толедо».
Несколько лет назад я посвятил исследование проблеме, связанной с различием подходов к понятию, которое сегодня мы могли бы обозначить как «теория закона», в «Зерцале» и Партидах[97]. К этому вопросу я вернусь позднее, но сейчас мне бы хотелось затронуть один аспект, тесно связанный с интересующей нас темой. Я имею в виду проблему «договоренностей» (posturas) и их определения с нормативной точки зрения в связи с кортесами.
Никто из вышеназванных авторов, изучавших кортесы эпохи Альфонсо Х, не уделял внимания договоренностям. Бальестерос в своей работе о кортесах 1252 г. упоминает их, но не вдается в детали. Он нигде не называет опубликованный им текст «тетрадью законов» («cuaderno de leyes»), хотя недвусмысленно дает понять, что признает его таковым[98].
Более радикальную позицию занимает Э. Проктер, отождествляющая договоренности с некими декретами Альфонсо VIII и Фернандо III[99]. О’Кэллэген, в свою очередь, не допускает подобной ошибки, и, комментируя преамбулу к кортесам 1252 г. относительно неисполнения договоренностей, установленных Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III, отмечает, отсылая к «Зерцалу», что, очевидно, «договоренности были неким контрактным соглашением между королем и его народом», однако тут же, ссылаясь на упомянутый юридический документ, без колебаний утверждает, что «договоренности, таким образом, были законами и в 1252 г. были обнародованы королем по совету и с одобрения кортесов»[100]. Гонсалес Хименес отождествляет договоренности с нормами уложений, обнародованных на кортесах в Севилье[101]. И, наконец, де Айяла и Вильальба[102], равно как и Мартинес Диес[103], определяют договоренности 1252–1253 гг. как уложения.
Изучая теорию закона в правовом наследии Альфонсо Х, я постарался проанализировать различные виды нормативных актов, встречающихся в этих документах, поэтому сейчас ограничусь ссылкой на соответствующую работу[104]. Однако необходимо сделать некоторые уточнения относительно договоренностей, с которыми мы сталкиваемся, когда речь идет о кортесах 1252–1253 гг.
