– Виктор Петрович! – Валера все это время сидел как на иголках и только дожидался паузы, чтобы вставить свои соображения. – Чую сердцем, это он! Я же говорил – моряк срочной службы в грязной бескозырке не ходит. Этот Карагодин – одинокий мужик, за ним нет никакого женского пригляда. Но раз он такой любитель женского пола, да к тому же бескозырка пропала в новогоднюю ночь… Ну не может быть такого совпадения! Брать его надо! Мы спросили у Виктора, как выглядит Карагодин. Он его и описал: рост сто восемьдесят, волосы темно-русые, жидкие… Проведем комплексную медико-криминалистическую экспертизу и прищучим гада! – Глаза Валеры светились вдохновением, и всем своим видом он показывал, что немедленно готов арестовать убийцу.

Гоголев некоторое время молчал, обдумывая полученную информацию. Потом решительно придвинул к себе лист бумаги:

– Что ж, у нас есть все основания просить санкцию прокурора на обыск в квартире Карагодина.

В десять часов утра опера стояли под дверью квартиры № 45 и ждали, когда хозяин соизволит открыть дверь. В том, что он был дома, сомнений не возникало, в глубине квартиры слышались какие-то звуки – что-то гремело, иногда с грохотом падало. Потом мужской голос с кем-то заговорил. Может быть, и с самим собой, потому что ответных реплик не слышалось. Валера нажал кнопку звонка еще раз и не спешил убрать с нее палец. Наконец шаги послышались уже у самой двери и злой мужской голос спросил:

– Чего надо?

– Откройте, милиция, – придав голосу побольше твердости, требовательно произнес Валера.

– Вот еще, разбежался! Какая такая милиция? Может, вы жулики, обманом хотите ко мне проникнуть! Хрена вам!

– Откройте, Карагодин, – подал свой голос Салтыков. – Некогда нам тут шутки шутить!

Услышав свою фамилию, Карагодин открыл дверь и нехотя посторонился, пропуская следователей в прихожую.

– Чего надо? – нелюбезно встретил он незваных гостей.

– Пока поговорить. А там видно будет, – спокойно ответил Салтыков и пошел в комнату. Карагодин, недовольно бурча, двинулся вслед за ним. Маленькую процессию завершали Крупнин и Гоголев.

– Что это вас так много? – поинтересовался Карагодин, независимо разваливаясь на диване. Дескать, мне бояться нечего, я человек честный.

– Несколько вопросов надо задать. – Салтыков не посчитал нужным объясняться с Карагодиным.

– Валяйте, – согласился Карагодин, придвигая ногой к себе черепаху. Она замерла, высунув из-под панциря голову и медленно поворачивая шеей из стороны в сторону, будто пыталась что-то разглядеть. Валера с детским изумлением взирал на нее. Он никогда еще не видел так близко черепаху. Увидев ее маленькие злобные глазки, он покачал головой и подумал: «Вот страхолюдина, и на фига держать такую? Небось, еще и кусается…»

– Вы Игорь Карагодин? – Уточнил Салтыков, открывая блокнот.

– Ну, да! – невозмутимо ответил Карагодин, почесывая проплешину на голове.

Валера уже забыл о черепахе, которая на мгновение отвлекла его внимание, и теперь сосредоточился на происходящем.

– Год рождения?

– 1959, город Петербург.

– С кем проживаете?

– Один…

– А с кем разговаривали?

– Когда?

– Когда мы звонили, а вы долго не открывали дверь. Мы слышали ваш голос.

– А, понял. Я гантели поднимал. Уронил одну. Она покатилась, а тут Поручик выполз. Я его и заругал, чтоб не шлялся под ногами. А то зашибу ненароком…

– Странное имя для черепахи, однако… – удивился Валера.

– Моя черепаха, как хочу, так и называю, – не слишком вежливо ответил Карагодин.

– Где вы были тридцать первого декабря с двадцати двух до двадцати четырех часов ночи?

Карагодин помрачнел и задумался.

– Я тогда выпимши был… Гулял по Питеру, искал себе компанию на Новый год. Ну, с девушкой хотел какой-нибудь познакомиться, чтоб не скучно было.

– И как, нашли?

– Нет, одиноких не было. Либо с подругами – а на кой мне две? Либо с мужиками.

– Так-таки и не было одиноких? – уточнил Гоголев, строго глядя на опухшую помятую рожу Карагодина.

– Не было, – замялся Карагодин. – я потом замерз и домой пошел.

– В каком районе вы гуляли?

– Cначала по Лиговскому проспекту, дошел до Площади Восстания, потом завернул на Невский, оттуда на Литейный…

– А в чем вы гуляли?

– Понятно в чем – как обычно. В шинели и бескозырке, – бесхитростно ответил Карагодин, не чувствуя подвоха.

– Вы можете нам показать свою одежду, в которой гуляли?

– Cмотрите, коли вам интересно.

Карагодин принес из прихожей шинель и бросил ее на кресло. Салтыков взял шинель в руки, стал ее внимательно рассматривать.

– Вы говорили, что были в бескозырке. А где она?

Карагодин угрюмо насупился и буркнул:

– Потерял я ее… Спьяну.

– Обстоятельства помните?

– Чего? – Карагодин непонимающе уставился на Гоголева.

– При каких обстоятельствах вы потеряли бескозырку?

– Не помню, я же пьяный был, поддал сильно, для сугреву.

– Вы сможете опознать свою бескозырку, если мы вам ее покажем?

– А что, вы ее нашли? – обрадовался Карагодин. – Я свою бескозырку завсегда узнаю.

– Тогда одевайтесь, проедем с нами.

Сидя на заднем сиденье между Гоголевым и Крупниным, Карагодин все не мог поверить:

– Это ж надо, нашли! А я все переживал. Она же мене дорога как память, я в ней на Балтфлоте сколько служил…

В кабинете Гоголева Карагодина усадили на стул, и Валера вручил ему бескозырку, которую вытащил из пластикового пакета.

– Точно моя, – радостно воскликнул Карагодин, повертев ее в руках. – Я ж говорил – сразу узнаю!

А чего это вы ее в пакете держите? Прямо как ценность какую…

– Вещественное доказательство всегда в пластик кладут, для сохранности, – невозмутимо пояснил Салтыков.

– Не понял! Что за вещественное доказательство? Вы мне толком объясните…

– Карагодин, может, хватит дурака валять? Уголовный розыск потерянными вещами не занимается. Вы лучше припомните, где оставили бескозырку. – Салтыков сурово смотрел на глупо улыбающегося Карагодина и не мог решить – то ли тот действительно не понимает, чего от него хотят, то ли притворяется.

– Да я же говорил уже, что не помню. Выпимши сильно был, а когда забрел в тот двор на Литейном, отлить приспичило, потом еще выпил – замерз очень.

– А дальше что было? Выпил, отлил, опять выпил… Это мы уже усвоили. Продолжайте, Карагодин, что вы делали дальше?

– Cпать захотел, домой пошел… – Лицо Карагодина покрылось испариной, и он рукавом вытер лоб.

– Так, Карагодин, вижу, вы не хотите говорить. Тогда я вам напомню, где вы потеряли бескозырку.

В лифте. Рядом с трупом девушки!

– Каким трупом?! Какой девушки? Гражданин следователь, я никакого трупа не видел! Ну привязалась ко мне какая-то девка, я пьяный был, ничего не помню… – Карагодин растерянно переводил взгляд с Салтыкова на Крупнина, потом на Гоголева.

– Девушка к вам сама подошла? Ей захотелось познакомиться с такой пьяной рожей? Вы слишком высокого мнения о собственной персоне, Карагодин. Надо же какой неотразимый! Кончай, Карагодин, лапшу на уши вешать. Не понимаешь, что тебе грозит? – Салтыков перешел на «ты». Комедия, которую разыгрывал допрашиваемый, ему уже порядком надоела. – Колись, запишем явку с повинной. Твоя бескозырка рядом с трупом изнасилованной девушки валялась. Тут уж не отвертишься…

– Изнасилованной?! – В глазах Карагодина появился страх, он обхватил голову руками, пытаясь что-то вспомнить.

– Девушка была… Да… Я не хотел говорить, стыдно было. Здоровый мужик, а она меня так исколошматила… Она мне чуть яйца не отбила! – Обиженно вспомнил он.

– Я б тебе их вовсе оторвал! – Салтыков стал закипать. – Давай по порядку. Я тебе помогу вспомнить твои подвиги. Где ты там пил и отливал? Помнишь?

– Я зашел в подворотню, в арку такую. Там справа во дворе садик – кусты, я там стоял. А тут она идет в шубке, – вспоминал он с трудом события четырехдневной давности. – Я к ней подошел, а она в подъезд. Я за ней. А она лифт вызвала, а меня обзывать стала. Идиотом обозвала. Ни за что.