Дорога из Москвы в Петербург, равно как и обратная, каждый раз не похожа сама на себя. Петляя по Пулково или Ленинградскому вокзалу, прыгая с оранжевой столичной на оранжевую северную ветку метро, я отчетливо слышу голос Александра Васильева. Кажется, иной раз даже Бог не в силах сказать наверняка, сколько дорог ведет из дома домой.

Отношения с обеими столицами провели меня через все стадии принятия, все крайности от ненависти до бесконечной любви. Города и люди в них подарили мне огромное количество воспоминаний, чувств, мыслей – всего, что хочется сохранить в сердце и памяти. А нет способа лучше, чем облечь все это в буквы.

Я посвящаю эту книгу Лиле и Кондуктору, которых никогда не было и которые были в моей жизни последние десять лет – а значит, были всегда.

P.S. Все совпадения неслучайны.

Лучшие в Москве закаты – на ВДНХ. Ни набережная напротив Сити, ни бесчисленные парки и мосты не собирают над собой столько красок и огненных всполохов. Солнце бликует на скулах Рабочего и Колхозницы, отражается от арки главного входа, того и гляди – стечет прямо в ладони жидким золотом и осядет на коже бронзовым загаром. Да, все-таки переехать сюда было славным решением. Почти таким же логичным, как в один прекрасный день бросить старую жизнь и начать все с нуля.

Вообще бытует мнение, что Москва – город нервных и злых. Все куда-то вечно торопятся, несутся по головам и пробивают собой бетонные стены. Еще и не добиваются ничего. Расшибают головы в кровь и возвращаются в отчий дом с пустыми руками, кошельками и сердцами. Абсолютно стереотипная картина, с которой я в корне не согласна.

Столица может дать ровно то, чего ты от нее хочешь. Ни больше, ни меньше. Популярность и укрытие от любопытных глаз, миллионы и «лишь бы на еду хватило», бесконечную любовь и бесконечное одиночество, красоту и уродство, лоск и грязь. Но есть нюанс: она обязательно попросит что-нибудь взамен. Ничего критичного: время, силы, упорство, амбиции – словом, какое-то доказательство, что тебе это правда нужно. И это вполне равноценная сделка.

Есть, правда, и фрики – как и везде. Они отдают самое ценное: сердце, душу, любовь. Чаще всего это совершенно покалеченные люди, которые считают, что благодаря этой жертве смогут жить спокойнее. Смогут больше не чувствовать боль. Я когда-то поступила так же. Москва меня пожевала, пренебрежительно выплюнула, но подарила свободу. И с этой свободой в сердце я смотрю на самый красивый закат в городе, если не в целом мире, и жду трамвая.

Мой любимый маршрут – одиннадцатый. Многие восхищаются двадцать пятым: идет через лес, разве что ягод да сосновых иголок не хватает. Но лично по мне коротковат. Трамвай тем хорош, что создает ощущение полного безвременья, пока везет тебя из пункта А в пункт Б, мерно кренится на поворотах, покачивается на рельсах. Есть только ты, твои мысли и мелькающий за окном город. А еще в трамваях обычно сильно меньше людей, чем в метро, даже в час пик. Можно спокойно занять сиденье по левому борту – из тех, которые я называю местами для интровертов – и ехать час, а то и полтора, пока не окажешься на другом краю города. Эдакое маленькое путешествие, еще и очень бюджетное.

Одиннадцатый трамвай – самый редкий гость на ВДНХ. Один за другим мелькают семнадцатые, даже пара двадцать пятых уже пронеслась мимо. Но ожидание всегда стоит того: этому меня тоже научила Москва. Я улыбаюсь внутри себя, когда двери разъезжаются с электронным писком и салон встречает отрезвляющей прохладой. Да, кондиционеры – еще один неоспоримый плюс московского транспорта, как ни крути. Доведенным до автоматизма движением протягиваю правую руку с «Тройкой» к терминалу, сажусь, смотрю в окно. Закат не унимается и, если сильно повезет, самый красивый переход из розового в синий я застану уже в Измайлово. Делаю музыку громче. Делаю глубокий вдох. Медленно выдыхаю. Это моя персональная медитация длиной в тридцать четыре остановки. Никто и ничто меня не потревожит. Никаких уведомлений из соцсетей, никаких пустых разговоров, никаких мыслей о работе, знакомых лиц…

Когда надо мной нависает фигура в темно-синей форме и фуражке, я вздрагиваю. Сто лет не видела в трамваях кондукторов. В автобусах – да, особенно когда они под конец месяца выходят на рейды по отлову безбилетников. А вот в трамвае – это что-то чуть ли не диковинное. Особенно если человек не просто стоит со своим черным терминалом, а залез на переднее сиденье, как залезают излишне любопытные дети: сам на коленях, локти поставил на подголовник, одной рукой подпер подбородок. Поведение настолько неподобающее, что я не удивлюсь, если это просто городской сумасшедший, который спер форму в каком-нибудь депо.

Кажется, я пялюсь на него уже секунд пятнадцать. С открытым ртом. Медленно вытаскиваю один наушник, смотрю вопросительно. Кондуктора это, впрочем, только веселит. Не скрывая улыбки, спрашивает:

– Билетик есть?

Тянусь к сумке, воюю с замком, чертыхаюсь, еле как нахожу «Тройку» – и понимаю, что парень в форме отмахивается, а следом достает из нагрудного кармана маленький, чуть пожелтевший прямоугольник бумаги.

– Вот теперь верю, что есть. Билет здорового человека в трамвае здорового человека.

Верчу билетик в руках: сто лет такие не видела. В детстве, когда ездили с бабушкой по Ставрополю на автобусах, она научила меня искать счастливые номера. И вот я, без малого тридцатилетняя бабища, вглядываюсь в какую-то бумажку, а на ней «110011».

– Это розыгрыш какой-то? Скажите, куда смеяться, я посмеюсь, – рука с наушником уже почти касается уха, но в последний момент я замечаю, что взгляд человека напротив поменялся. Стал оценивающе-серьезным. – В чем дело?

– Скоро узнаешь, Лиля.

– Откуда…

Я не успеваю договорить: трамвай с сильным рывком останавливается. Впиваюсь в спинку кресла впереди, оглядываюсь и понимаю… Нет, пожалуй, я все-таки не понимаю. В салоне пусто: нет никого, кроме меня и Кондуктора. Вид за окном не похож ни на один из пейзажей вдоль одиннадцатого маршрута. Да что уж, он вообще мало на что похож.

– Добро пожаловать в трамвай «Иллюзия».

Растерянно смотрю в глаза, и где-то на самом краю сознания мелькает мысль: я их уже видела. Но где? То, с какой скоростью меня прошибло током, удивляет и непрозрачно намекает, что об этом пока лучше не думать. Да и в глаза не смотреть от греха подальше.

То ли на стекла кто-то наклеил пленку со светофильтром, то ли все вокруг покрылось внушительным слоем ржавой пыли. Абсолютно постапокалиптичный пустырь. Тут и там из земли торчат куски арматуры, по земле разбросаны листы металла. Вдоль горизонта тянутся силуэты бесконечного количества трамвайных вагонов.

– Знакомься, это кладбище трамваев.

– Это вообще не то место, где я планировала сегодня оказаться. Да и вообще в обозримом будущем. – Двери шипят, нехотя разъезжаются в разные стороны. Кондуктор жестом приглашает к выходу, а я украдкой щипаю предплечье, но почему-то не просыпаюсь, хотя хотелось бы. Это какой-то бред. Как там в заезженных стихах было? «Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса…» 1

– Трамваю не важно, что ты планировала. Все происходит так, как должно.

Нестерпимо жарко и нечем дышать. Пыль оседает в легких, я закашливаюсь, закрываю нос и рот руками, глаза слезятся. Сухой воздух пышет смертью и безвременьем. Так чувствуешь себя посреди калмыцкой степи, когда знаешь, что в тени сейчас плюс пятьдесят, но на километры вокруг нет не то что деревьев – даже захудалого кустика. Только седой ковыль щекочет ноги и шепчет, что времени нет. Не потому, что закончилось: его попросту не существует. Вот только в степях моего детства никогда не было кладбища трамваев. Да и в целом я кладбища недолюбливаю.