След улыбки застыл на ее лице пшенично-золотого цвета. Рукава рубашки надулись, а черные шелковые волосы раздул ветер.

Человек, стоявший в дверном проеме, вероятно, тоже был немного ошарашен. Его лицо выглядело удивленным, и даже шрам в уголке губ вытянулся в прямую линию.

Хайши всегда одевалась в мужскую одежду, которая фактически полностью скрывала ее женственную красоту. Но сейчас, впервые увидев эту невинную девушку, облаченную в прекрасный наряд, даже несмотря на то, что рубашка была криво застегнута, а пояс на талии был повязан неровно, он не смог сдержать удивления. Эта искренняя, чистая красота полностью захватывала дух. Неужели в юности его собственные иссиня-черные глаза были такими же глубокими, когда в них отражалось сверкающее сияние серо-голубой стали?

– Отец? – тихим голосом произнесла Хайши.

Особый свет, озарявший глаза Фан Чжу, исчез. Они вновь стали не просто тусклыми, а полностью безжизненными, словно окутанные беспросветной тьмой, неотделимой от первозданного хаоса. Время к нему было всегда милостиво. В возрасте тридцати шести лет он выглядел не больше чем на двадцать семь – двадцать восемь. Его внешность – все было безупречным. Все, кроме выражения глаз, которое было уже никогда не вернуть. Нет, оно не было пугающим, но всегда каким-то отстраненным или даже пустым. Далекое прошлое, где он некогда был лучезарным юным генералом, осталось просто сном, словно это уже был не он. Голос Хайши привел его в чувство.

– Ты действительно выросла. – Он тяжело вздохнул, а затем тихим голосом сказал в шутку: – Я вижу, что ты уже собралась замуж. Ну что ж, это определенно лучше, чем сражаться с утра до ночи.

Хайши внимательно посмотрела на него. На ее лице отразилось сомнение. Казалось, она не понимала его, словно он говорил на иностранном языке.

– Если у тебя уже есть кто-то в сердце, то мы вычеркнем тебя из списка офицеров и переоденем в девушку. Ты пробудешь тут, в поместье Цзифэн, полгода-год, пока отец все не устроит, – с улыбкой сказал он.

Фан Чжу и сам понимал, что его слова были жестокими, но продолжал свою насмешливую речь, глядя на чистое и светлое лицо Хайши, которое с каждым словом становилось все печальнее и печальнее. Казалось, он будто снова – как раньше, в юности, – оказался на поле боя. Проткнув своим мечом грудь врага, он вонзал его все глубже и глубже, отчетливо чувствуя, как разрывается изнутри его живая плоть. Стоило только вытащить меч, как тут же кровавый туман заполнил бы собой все вокруг. А он по-прежнему продолжал говорить с усмешкой:

– Даже сыновья из знатных семей станут для нас легкой добычей.

Между бровями Хайши прорезалась глубокая морщина, на губах застыла натянутая улыбка. Она произнесла:

– Ты же сам все знаешь, зачем так? – и замолчала, словно оставшаяся часть фразы застряла у нее в горле.

– Иди спать. Мне нужно возвращаться во дворец. Ты становишься очень раздражительной, когда долго находишься в одиночестве, – бросил он и, развернувшись, пошел обратно. Он уходил не спеша, но шаги его были большими.

Хайши резко закрыла лицо руками. Спустя время она подняла голову. На ее ладонях мерцали маленькие слезинки, отражая сияющую жемчужную надпись «Лан Хуань».

На следующий день Хайши вместе с главнокомандующим дивизиона Тан Цяньцзы отправилась на аудиенцию к императору Сюю. Поскольку Хайши застрелила короля хуку Цзопудуня, ей было даровано денежное вознаграждение, прекрасный роговой лук с железным корпусом и сотня стрел из пера кречета. Хайши поблагодарила его величество и уже собралась уходить, когда император вдруг заговорил с ней:

– Подожди. Подними голову. – Благозвучный, чистый и ясный, словно сама молодость, голос стал похожим на звуки расстроенных в течение долгого времени струн: такой же болезненно-глубокий и устало-дрожавший. Именно так звучал голос императора Сюя.

Хайши нерешительно подняла голову. В самой глубине тронного зала возвышался императорский трон. Он был роскошно украшен драгоценными камнями и портьерами и напоминал алтарь храма. На трон в конце зала никогда не падал свет. Лица императоров, скрытые в тени, никто никогда не мог увидеть. За слоями парчового атласа был виден лишь их силуэт.

Хайши узнала человека, облаченного в синие одежды, который стоял за полупрозрачным занавесом у императорского трона. Сначала он не входил в свиту императора, но благодаря его осторожности и предусмотрительности в течение стольких лет все жители поместья Цзифэн были его верными слугами. Тайная стража императора имела глаза и уши по всему свету, а придворные не решались распускать сплетни за его спиной. Сегодня императора посетило более сотни гражданских и военных чиновников, но ни один из них не видел лицо человека, который был рядом с императором. Единственное, что было всем о нем известно, – это был тот самый силуэт, что всегда стоял в тени у императорского трона.

Однако Хайши знала его. Ей не нужно было подходить ближе, не нужно было никаких доказательств. Если перед тобой стоит человек, по которому тоскует сердце, нет нужды видеть его лицо или пытаться уловить знакомые черты. Ты просто знаешь, что это он, узнаешь его даже по мимолетным движениям, которые сможешь увидеть издалека. Ты узнаешь его даже из десятка миллионов человек.

Мужчина, сидевший на троне, обратился к стоявшему около него силуэту:

– Это тот самый мальчишка, которого тогда спасла русалка нага?

– Да, – тихим голосом ответил Фан Чжу.

– Он действительно очень красивый парень. – Уголки губ мужчины, сидевшего на императорском троне, приподнялись. Он говорил очень тихо – почти шепотом, – словно не хотел, чтобы другие люди услышали его.

Стоявший рядом с ним евнух почтительно склонил голову, словно никогда не слышал ничего подобного. Широкие рукава его синего одеяния тяжелой, идеально прямой тенью свисали вниз.

Внезапно в тишине главного зала раздался слабый треск. Все чиновники, сидевшие в несколько длинных рядов, скосили свои глаза в сторону звука. Принц Чан с несчастным лицом выковыривал из-за пазухи промокшую, грязную и вязкую желто-белую шелковую вату. Он держал вату в руках, не понимая, что с ней делать. С нее все продолжал стекать на пол полупрозрачной струйкой яичный белок, перемешанный с разбитой скорлупой. Слуга подбежал к нему, принес влажные полотенца и быстро убрал все. Увидев эту картину, чиновники едва сдержали смех. Больше всего на свете принц Чан любил смотреть на выступления боевых соколов, поэтому часто приглашал к себе во дворец дрессировщиков из Цзянху. На обучение каждого сокола требовалось несколько лет. Рано утром во всех уголках его резиденции птицы поднимались в небо, исполняя всевозможные трюки. Это зрелище впечатляло даже больше, чем выступления городских музыкантов и певцов. В последнее время ходили слухи, что принц Чан узнал новый способ, как приручить зеленого сокола. Говорили, что, если хозяин лично сможет высидеть яйцо, тогда новорожденный птенец станет считать его своей мамой и будет понимать без слов. Принц Чан был вне себя от радости, когда услышал об этом, и действительно начал высиживать яйцо. Слушал ли он музыку, выезжал ли на природу, ложился ли спать, он всегда носил у себя за пазухой соколиное яйцо. Принц даже не разрешал любимой наложнице приближаться к нему, опасаясь, что она раздавит яйцо. В столице уже все начали посмеиваться над ним.

Принцу Чану была дарована непыльная должность управляющего окрестностями столицы, поэтому, согласно обычаям, ему нужно было принимать участие в императорских церемониях. Однако принц обычно до полуночи слушал музыку и пел песни, а затем ленился просыпаться рано утром, поэтому, как правило, два дня из трех он придумывал себе какие-нибудь отговорки и не являлся на встречи. Сейчас же он, вероятно, задремал во время церемонии и случайно раздавил соколиное яйцо, которое носил у себя за пазухой.

Хайши, стоявшая на коленях за главнокомандующим дивизионом Тан Цяньцзы, покосилась на него и не удержалась от легкой улыбки. В ее образе мужественного воина начинало смутно проявляться очарование юной девушки.