– Ваше высочество, ваше высочество!

В шуме человеческих голосов Цзяньмин смог отчетливо различить какой-то равномерный хлопающий звук, напоминавший звук капель дождя, падавших на клеенчатую ткань палатки. Вдруг все голоса стихли. Из-под тяжелой занавески медленно поползла тоненькая красная струйка. Она тянулась по всей ее поверхности и постепенно просачивалась наружу.

Цзяньмин сильно испугался и громко закричал:

– Брат Сюй! – Недолго думая, он открыл занавеску и вбежал во внутреннюю палатку.

Главный военный лекарь стоял около Чжунсюя и крепко прижимал к его груди целую стопку салфеток. Мужчине было около пятидесяти лет. Он весь трясся от волнения. Напрочь забыв про все нормы приличия, он без остановки повторял:

– Ваше высочество, ну что ж вы так?! Ну что ж вы?!

Фан Цзяньмин сделал шаг назад.

Чу Чжунсюй был белым как мел. Он очень осунулся и казался намного меньше, чем обычно. Все его туловище от шеи до пупка было полностью в крови, которая шла и шла без остановки. Рана уже покрылась почерневшим струпом, а сверху новым слоем его покрывала алая свежая кровь. Чжунсюй зашевелил губами, но все те, кто стояли хотя бы даже в паре шагов от него, уже не могли расслышать ни единого слова.

Цзяньмин бросился к изголовью его кровати. Он был так испуган, что не мог вымолвить ни слова.

Чжунсюй слабо улыбнулся ему и глазами показал подойти поближе. Цзяньмин подчинился и, видя, что Чжунсюй собирается что-то сказать, наклонился к нему. Фан Цзяньмин едва мог различить почти беззвучно, из последних сил сказанные слова своего друга:

– Видишь… умираю. Даже кукла не помогла.

Пораженный, Цзяньмин разжал правую руку Чжунсюя. В ней лежал окровавленный железный наконечник стрелы с совсем небольшим – в один цунь – отломленным древком.

В этот момент кто-то вновь заглянул во внутреннюю палатку и доложил, что князю Цинхаю прибыло письмо из округа Люшан. Услышав эти слова, Цзяньмин ощутил комок в горле. Формально он возглавлял округ Люшан, а его родной отец и братья были мертвы. Чу Фэнъи приказал полностью истребить род Фанов, а округ Люшан был захвачен мятежными войсками. Кто же тогда мог отправить ему это письмо?

У входа в лагерь, едва держась на ногах, стоял гонец и ждал его. Тело его было покрыто гнойными ранами, которые уже издавали неприятный запах. Увидев выходившего из палатки Фан Цзяньмина, гонец дрожащими руками взволнованно нащупал конверт у себя за пазухой. Вероятно, от пропитавшего его дождя и пота конверт стал слишком грязным, гнилым и мокрым. Он преодолел долгий путь в один месяц, проехав с северо-востока до юго-запада – от Люшана до Лиланя. Фан Цзяньмин вскрыл его. Внутри лежал тонкий лист бумаги.

Это был почерк покойного князя Цинхая Фан Чжии. Скорее всего, письмо было написано в спешке. Строчки с иероглифами были неровные, но оно по-прежнему было оформлено в благородном стиле по их семейным традициям.

Сначала Фан Цзяньмин подумал, что конверт был сделан из красной бумаги, которая просто поблекла за время пути. Но затем он увидел, что на письме было несколько кровавых отпечатков пальцев и само оно тоже наполовину было терракотового цвета. Тогда он понял, что и конверт, и письмо были пропитаны кровью.

Фан Цзяньмин знал, что его отец уже был мертв. Он принадлежал к знатному роду и с детства жил во дворце, где учился вместе с наследниками престола. Когда же отец приезжал в столицу на торжественные церемонии, он часто навещал его, но Цзяньмин все равно чувствовал себя чужим. Отец никогда не ругался на него. Он всегда спокойно улыбался, дарил одну-две игрушки и мог погладить по голове, если сын не уворачивался от отцовской ласки. Той осенью, когда ему исполнилось шесть лет, мальчик начал обучаться стрельбе из лука. Тогда отец подарил ему золотое кольцо на большой палец, покрытое светло-зеленой глазурью. Это было особое кольцо для стрельбы, чтобы при натягивании лука тетива не могла порезать палец. Оно было большого размера – на взрослого мужчину, – поэтому мама обмотала его изнутри зелеными шелковыми нитям, и кольцо стало как раз впору.

Сегодня, во время сражения, Фан Цзяньмин был полон решимости отомстить Чу Фэнъи и убить его, однако в глубине души он всегда понимал, что во многом все будет зависеть от удачи. Он знал своего отца как ласкового и доброго человека, но все говорили, что в юности он имел выдающийся талант к боевым искусствам. Кроме того, у рода Фанов было много потомков, которые противостояли мятежникам. Разве возможно, чтобы они просто так взяли и дали убить себя? Однако сейчас, держа это письмо в руках и собственными глазами видя белый лист бумаги, насквозь пропитанный кровью отца, Фан Цзяньмин наконец осознал, что все это было правдой.

Они все умерли. Их больше нет. Даже если он собственными руками отрубит голову Чу Фэнъи и принесет ее в жертву, это ничего не изменит. «Ничего не изменит», – он прокручивал эти слова в голове, и с каждым разом они все сильнее и сильнее отзывались тупой болью в душе.

Часть раненых уже перенесли в лагерь для оказания медицинской помощи. Повсюду был слышен их плач и крики. Эти звуки напоминали вой волков, потерявших своих детенышей; шум воздуха, выходивший из кузнечных мехов, – они напоминали все что угодно, но только не звуки человеческих голосов. Фан Цзяньмин приказал отнести гонца, который привез письмо, к лекарю. Взяв его под руки, солдат тихонько пробурчал себе под нос:

– Он не может защитить даже своих. Если бы эта проклятая восточная армия не начала атаку раньше срока, не погибло бы так много людей.

Солнце еще не взошло, но на востоке уже виднелись его первые лучи. Издалека было видно, что над Тунпином по-прежнему вздымается пламя. Фан Цзяньмин посмотрел на равнину, где недавно прошел бой. Он увидел, как его раненые солдаты заставляют пленников рыть ямы, чтобы похоронить своих соратников. Он увидел пленного мятежника, чья левая рука была привязана к руке другого пленного. Он копал землю этой самой рукой, в то время как его правая рука была сломана и висела без движения. Он увидел десятки тысяч человек, крепко спавших на грязной земле. Они все смертельно устали от бесконечного боя, длившегося почти сутки. Они были измождены от голода и холода и с ног до головы покрыты своей и чужой кровью. Он увидел двух покойников, которые были врагами при жизни и отчаянно сражались друг с другом. Лезвие меча одного все еще пронзало грудь другого. Они были похоронены вместе, став вечными соседями друг другу в этой холодной земле. Возможно, кого-то из них дома ждали родители, жена и дети. Но даже если они приедут сюда, чтобы найти хотя бы тело, то увидят лишь горы трупов, среди которых будет почти невозможно опознать своего папу, мужа или сына.

Фан Цзяньмин ни о чем не жалел. Он был еще молод, но уже имел большой опыт в военном деле, поэтому прекрасно понимал, что если бы проиграли они, то враг вряд ли проявил бы милосердие. Первые лучи солнца осветили кровавые воды реки Лилань. Десятки тысяч человек прищурили глаза от яркого света утренней зари. Большая равнина в десять ли засверкала красным. Это зрелище угнетало и вызывало скорбь.

Однако пролитой крови могло быть меньше, если бы не его роковая ошибка. Осознав это, Фан Цзяньмин внезапно пришел в себя, словно очнувшись ото сна. Он отвернулся, засунул письмо, которое держал в руке, под подол одежды и быстро побежал к основному лагерю.

Фан Цзяньмин остановился у костра и бросил в огонь деревянные обломки байси, которые все еще сжимал в своей ладони. Языки пламени мгновенно охватили куклу и поглотили полностью, превратив в безликую головешку.

Снаружи уже светало, но в палатке по-прежнему была глубокая ночь. Лицо Чжунсюя было мертвенно-бледным, салфетки на его груди меняли уже много раз, но кровотечение не останавливалось. Все это – его роковая ошибка. Если бы не он, то Чжунсюй не был бы сейчас в таком состоянии. Не случилось бы так, что в его венах почти не осталось крови.