Сегодня каждый был по-своему счастлив и думал только о будущем, в котором сами собой исполняются все заветные желания, и где нет места плохому. Максим вообще очень любил мечтать, но часто его наивные фантазии натыкались на суровую мрачную реальность, и этого он впадал в затяжную депрессию.
5
Леонид Федорович Петров за свою пятилетнюю работу в электромеханическом колледже стал куратором во второй раз. И, если с первой группой ему не повезло, там учились, как он говорил, «одни идиоты», да и опыта тогда у него было мало, то теперь он решил основательно взяться за свою новую группу и сделать ее образцовой, причем любой ценой. Тем более, накануне вышел приказ директора, по которому куратору группы, которая семестр оканчивала только на «отлично» и без дисциплинарных взысканий, выплачивалась кругленькая премия.
Ему было 37 лет. Десять лет назад он окончил физический факультет местного университета, после пять лет проработал в школе, а потом устроился в колледж преподавателем физики. С виду он производил впечатление аккуратного, строгого и педантичного человека, каким и был на самом деле. У него были холодные глаза, а на свежем и лощеном лице всегда была чуть заметна хитренькая улыбка. Смотря на человека, он словно считывал все его самые потаенные мысли, а потому как бы усмехался ему, наперед зная, что он затевает.
Никто из подопечных Леонида Федоровича, у которых он преподавал физику лишь семестр один раз в неделю, наверное, не смог бы сказать определенно: хорошим или плохим человеком он был. Он вполне доходчиво объяснял свой предмет, но был очень требовательным, а порой даже жестоким. «Это ваши проблемы, они меня не касаются!» – любил повторять он, когда какой-нибудь незадачливый студент, пытался объяснить ему, почему плохо подготовил задание. Впрочем, он всегда старался вести себя сдержанно и не кричать на своих подопечных, но был настойчив, строг и очень требователен.
Надо признать, что Леонид Федорович в душе недолюбливал свою работу, хотя иногда она все же приносила радость и чувство самореализации. С детства он мечтал посвятить себя науке, но не как какой-нибудь учитель, а как ученый, сидящий днями и ночами в своем небольшом уютном кабинете и пишущий заумные книги. Теперь же он был вынужден из года в год разъяснять одно и то же всяким прыщавым балбесам, – и получать за это сущие копейки.
Сегодня Леониду Федоровичу предстояло провести вводную лекцию и ознакомить свою новую группу с правилами внутреннего распорядка колледжа. Поднимаясь со своими подопечными по широкой лестнице на третий этаж, он тщательно обдумывал, как теперь будет выстраивать свой процесс воспитания. Как преподнести себя в этот день: быть покладистым или же жестким? Ведь от первого впечатления очень многое зависит, а потом его уже будет сложно исправить. Хоть он и не считал себя неуверенным человеком, в ситуациях, когда ему приходилось вести себя жестко, он волновался и боялся дать слабину. Он очень не любил эти переживания и беспокоился, чтоб кто-нибудь случайно не заметил в нем напряжения и не сделал трещину в его репутации строгого преподавателя.
На третьем этаже за группой МЭ-11-03 теперь был закреплен специально оборудованный предметный класс. На стенах здесь, почти у самого потолка, висели скучные черно-белые портреты великих ученых, под ними учебные плакаты, разные информационные таблицы и диаграммы. В глубине класса, в одном углу стоял старый шкаф со справочниками и энциклопедиями, а в другом – светился от солнечных лучей белоснежный компьютер.
Максим сразу сел на последнюю, пятую парту у шкафа. Отсюда хорошо было видно всех его новых знакомых, но сейчас он больше наблюдал за куратором, который, избегая смотреть в глаза, расположился за своим столом и строго, словно с экрана телевизора, сообщил:
– Что ж, еще раз хочу вас всех поприветствовать. Один семестр я буду преподавать вам курс физики, но на протяжении всех трех с лишним лет вашей учебы здесь я буду вашим куратором, то есть буду следить за вашим поведением, успеваемостью и исполнением ваших студенческих обязанностей.
Куратор сделал многозначительную паузу, как бы давая время переварить в голове его слова, осмотрел за столом свои щегольские новые туфли и, набравшись уверенности и большей строгости, стараясь теперь уже поймать взгляд каждого, предупредил:
– Моя задача сделать вашу группу образцовой, самой лучшей в колледже. Я обязательно этого добьюсь и потому хочу, чтобы вы сразу уяснили: хоть я и ваш куратор, попечитель и «второй отец», но поблажек я вам давать не буду. От вас же требуется немного: хорошо учиться и исполнять все мои приказы. У каждого из вас будут определенные задачи, которые нужно будет обязательно решать, а иначе мы будем с вами прощаться. Учтите, если кто-то подведет меня, то поверьте, моих возможностей хватит, чтобы любому из вас указать на дверь и отчислить. Очень надеюсь, что до этого у нас не дойдет…
Слушая спокойную и почти угрожающую речь этого человека, который с заметным усилием делал из себя самоуверенного и жесткого наставника, Максим невольно сравнивал его со своими школьными учителями, ставшими теперь для него еще милее и роднее. Сразу же возник светлый образ учительницы истории Клавдии Николаевны, которая с пятого по одиннадцатый класс была еще и его классным руководителем. Максим вспомнил себя совсем маленьким мальчишкой, когда впервые попал в класс к ней. Ее поседевшие волосы, добрые глаза и аккуратный, уютный кабинет истории, где всегда было много цветов, всегда вызывали у Максима умиление, но только сейчас он начал по-настоящему ценить ее любовь и беззаветное служение. Сейчас ему стало страшно от мысли, что теперь это уже стало прошлым, которое уже не вернуть никогда.
Смотря в окно, где игривое солнышко освещало желтеющие листочки на кронах высоких деревьев, Максим представил, как там, за новыми высотками жилых домов, пряталась его старая, добрая школа, а Клавдия Николаевна, в своем кабинете на первом этаже, сегодня снова принимает новых учеников и тоже ностальгирует о своих выпускниках.
«Господи, верни это время назад» – чуть не выкрикнул Максим. Под мерный голос куратора, который продолжал чему-то поучать, Максим, то и дело, зевая, стал засыпать: глаза слезились, ноги тяжелели, а все тело наполняла приятная слабость. Речь куратора звучала уже где-то далеко и скоро стала совсем бессмысленной. «Если так будет продолжаться и дальше, то эта бессонница меня доконает» – последнее, что мелькнуло сознании Максима, и он растворился в сером, очень зыбком и быстроменяющемся сне. Вот Максим, как и хотел, перенесся в свое прошлое: он один сидит в школьном кабинете истории и пишет конспект про восстание Спартака. Вдруг в класс заходит его старый школьный друг Костя, который утонул летом после восьмого класса. Загадочно улыбаясь, он садится рядом с Максимом и начинает безудержно реветь. «Ты что? Взаправду хочешь уйти от нас? Не-е-е-ет! – лицо Кости вдруг странно удлинилось и сузилось, сделалось красновато-темным, глаза стали узкими и весь он стал похож на маленького старичка-китайца. – Ты останешься здесь. Навсегда. С нами. Ты никуда не посмеешь уйти! Там плохо, а здесь хорошо. Это вот тебе – Костя достал откуда-то большую толстую книгу с черным кожаным переплетом и золотыми углами. – Я сейчас уйду, а ты открой ее. Хорошо? – и он громко засмеялся. Он незаметно очутился у двери, повозившись с замком, с жутким скрипом открыл ее, и в класс пробилось золотое свечение. Нет, это был огонь! Языки пламени, поначалу маленькие, неуверенные, быстро росли, смелели и пожирали все вокруг, превращая в черные головешки. Смех Кости превратился в крик, который быстро затих, а сам он исчез. Стало душно. Жарко. Горячо. Максим подвинул к себе книгу, вскрыл замочек на переплете и открыл… Желтый, страшный огонь окутал его, он почувствовал нестерпимую боль, будто бы тысячи острых ножей одномоментно воткнулись в него, а потом раздался мощный взрыв и Максим, громко вскрикнув, проснулся.
