Милях в пяти к югу от фермы живет община квакеров, мерзких и постных. Да у реки сторожка паромщика. От смены к смене там попадаются балагуры, доморощенные философы и безотказные собутыльники. А квакеры… Они смахивают друг на друга, как помойные крысы, и настолько же располагают к себе.

Не успел я додумать эту мысль, как Леоне подобрал принесенный предмет и зашагал к крыльцу.

Я вышел навстречу. Сперва показалось, что на ладони у Джузеппе покоится грибная шляпка. И тут я понял: никакая это не шляпка, а… человеческое ухо.

Мы шли целую вечность. Лес казался бесконечным. С каждым шагом сосны обступали нас плотнее. Порой приходилось пробираться через густой кустарник или бурелом.

Леоне двигался так уверенно, будто вырос в этом лесу.

«Тоже мне следопыт из племени гуронов!» – думал я, но шел за ним. Не спорить же. Под сенью деревьев было темно. Над головами нависали хвойные ветви. Тропа уходила на восток, туда, где первые лучи солнца озаряли небо. В рассветном сумраке блестел ствол ружья, которое я нес перед собой. И хотя ружей у меня было целых три, Леоне наотрез отказался вооружиться.

Неподалеку стучал дятел. Монотонно и тоскливо. Будто вколачивал гвозди в крышку гроба.

Из груди моей вырвался хрип. Я знал, что впереди нас ждет бездонная хлябь. Но это не особенно смущало. Куда хуже приходилось от мысли, что мы идем искать труп! Владельца отгрызенного уха.

Признаться, я не был уверен, что это такая уж превосходная мысль. Как далеко предстоит идти? В какую сторону? Может, эта чертова дворняга оттяпала ухо неделю назад? У мертвого бродяги из соседнего штата…

Хотелось бы в это верить.

Попробовал было поделиться сомнением с папашей Леоне, но он только дернул плечом. Мол, не мешай думать. Зубы мои заскрипели. Господи, как можно быть таким самоуверенным кретином?

Наконец лес расступился. Болото встретило нас тишиной. И замечу, пугала она сильнее, чем любые звуки.

Пытаясь не смотреть в непроницаемую темную воду, я предостерег:

– Осторожнее, Джо, здесь гиблые места. Если угодишь в болото, оно попытается тебя прикончить.

– Многие в этой жизни пытались меня прикончить, – буркнул Леоне. – Если что-то и делает мир ужаснее, то уж точно не болота.

Прыгая с кочки на кочку, я жевал пересохшие губы. Хотелось пить. Где-то шумела незримая отсюда река.

Я заметил труп не сразу, поскольку с самой хляби ступал по следам Леоне и смотрел ему в спину.

На поляне лежал перевернутый «понтиак», а неподалеку, в трех шагах – разорванный человек. Его разделили на две половины. Руки и верхняя часть тела были привязаны к огромному дереву. Из живота торчали внутренности, над которыми деловито сновали мухи. В нос ударил приторно-сладкий запах.

– Так я и думал, – пробормотал Леоне, опустившись перед покойником на колено.

Меня замутило. С утробным рыком бросился в канаву и расстался с завтраком. Затем вынул из кармана платок и вытер слезившиеся глаза. Лучше бы мне этого не делать. Опустив взгляд, обнаружил нижнюю половину туловища: таз и ноги. К щиколоткам была привязана толстая веревка. Стало особенно жутко, когда я заметил, что у мертвеца слетела одна туфля. Белый носок на фоне осенней листвы казался чем-то неуместным. Словно канделябр в сельском сортире.

Рвотный позыв повторился. Голос папаши Леоне прозвучал над самым ухом и как-то обыденно:

– Перед смертью его пытали.

– Вижу, – отозвался я, пытаясь взять себя в руки, – тело разорвали машиной.

– Нет, – пожал плечами Леоне. – Это была казнь. Следы пыток на лице. Видишь сигаретные ожоги? На веках, на губах… А еще отрезаны оба уха.

С этими словами он вынул из кармана страшную находку и бестрепетной рукой приложил к ране. Выпрямившись, оглядел поляну и скомандовал:

– Уходим, Ллойд. Здесь больше нечего делать. Они могут вернуться.

– Кто?

– Те, кто его убил. Разве не слышишь?

Я затаил дыхание. Где-то вдалеке, но не со стороны шоссе, тарахтел мотор. Черт! А что, если эти ребята и впрямь решат приехать сюда и замести следы?

Обратно мы двигались едва ли не бегом. Не помню, как преодолели болота. В голове стучала мысль: «Скорее домой! Скорее!». Не хотелось стать жертвой чужих разборок.

Леоне остановился неподалеку от фермы. В просветах между деревьями угадывалась знакомая крыша.

– Что такое? – спросил я, согнувшись пополам и уперев руки в колени. Из горла вырывался страшный свист.

Джузеппе молча указал куда-то вниз и вбок. Я присмотрелся – в зарослях малины распростерлась девушка. На изодранной блузке кровь. Прострелянная грудь медленно вздымалась, а изо рта едва заметно шел пар. Жива!

Рядом лежал пистолет-пулемет системы Томсона – грозное оружие, которое трудно представить в девичьих руках. В траве поблескивало. Что это?

Мой спутник наклонился, и в его пальцах сверкнул маленький необработанный бриллиант.

– Возьмем ее с собой, – сказал я и сам удивился, насколько твердо прозвучал мой голос. После минутного молчания папаша Леоне виртуозно выругался.

На закате долгого дня мы с Джузеппе склонились над девушкой, что лежала на кровати. Гадали, как ей помочь. Ясно одно: если не извлечь пулю, дамочка умрет. Я считал, наша гостья не доживет до утра, а папаша Леоне, лучше разбирающийся в анатомии, заявил, что она не протянет и пары часов.

– Ближайшая больница в Байвуде, если ехать всю ночь… – начал я и осекся.

Леоне покачал головой. Без слов было понятно, о чем он думает: перевозить раненую в таком состоянии опасно. Не довезем. Ехать за доктором не вариант, упустим время! Да и к чему втягивать славного мистера Дженкинса?

– Послушай, – мрачно сказал Джузеппе. – Оставим как есть. Для того, что мы собираемся сделать, нужен навык. Одно неверное движение и…

Я пришел в ужас:

– Как ты можешь быть таким чурбаном, Джо? Не попытаться спасти человека, дать ему умереть – все равно что спустить курок.

В глазах Леоне блеснуло пламя.

Казалось, мои слова развеяли его сомнения. Нашли болевую точку. Старый разбойник попросил нагреть воды, принести тряпки, острый нож и керосиновую лампу. И хотя внешне он сохранял спокойствие, было заметно, что ярость едва не выплескивается наружу. Дай ему волю, и Джузеппе придушил бы нас обоих: незваную гостью и меня, единственного друга.

Спустя четверть часа всё было готово. Мы, тяжело дыша, словно глубокие старики, перенесли полуживую девушку в столовую. Обеденный стол вместил маленькое хрупкое тело.

Наблюдая за умелыми действиями папаши Леоне, я впервые смог рассмотреть ее. На дамочке была черная короткая юбка (как по мне, ужасно неприличная) и блузка в мелкий горошек. Лицо исполнено утонченной нежности, словно у «Леди Лилит» с картины Россетти. Супруга любила его работы. Но самое примечательное – прическа. Богом клянусь, прежде не видел у молодых девушек столь короткой стрижки. Точь-в-точь как у морпеха!

Леоне снял стеклянный колпак с лампы. Я заворожено глядел, как он раскаляет над пламенем нож.

Не в силах сдержать любопытство, воскликнул:

– Зуб даю, эта баба замешана в преступлении. «Томпсон» – гангстерская машинка. Она настоящая кровопийца!

Губы Джузеппе слегка дрогнули, он заметил:

– Не хочу тебя расстраивать, но не все бабы – кровопийцы, и не все кровопийцы – бабы.

Неужели шутка? Я не поверил ушам.

– Рубашку проще разрезать, – сказал Леоне и взял со стола ножницы.

Затаив дыхание, я смотрел на белоснежную атласную ткань. Если верить газетам, объемный рукав-капор и остроконечный воротник скроены по последней моде. Сейчас всё это угодит под нож. Чтобы отвлечься, я начал считать горошинки на блузке.

Ножницы Леоне скользнули вниз, до самой юбки, открывая взору розово-белые груди. Не успел осознать происходящее, как мой взгляд машинально отметил застарелый шрам под левым соском. Четыре точки… Сердце забилось, будто птица в клетке, что подвесили над камином.