Литмир - Электронная Библиотека

– Да уж, помотало.

– Почему сразу после армии не приехал?

– Да так, знаешь ли. Решил мир посмотреть.

– Неважный, прямо скажу, способ ты для этого выбрал.

– Какой уж мог.

– И не учился, видать, нигде?

– Может быть, ты изменишь тон?

Вадим раскурил новую сигарету, посмотрел на меня, усмехнулся.

– Извини.

– Ничего. Бывает.

– Да-а… Помотало тебя.

– А учиться, как говорят умные люди, никогда не поздно.

– Это точно.

Разговор перешел на Люсю и маленького Тольку, живущих временно до получения квартиры у тещи на материке, – балок он и есть балок, топить надо, а парнишка в общем-то болезненный, потом, словно бы ненароком, Вадим припомнил Юлию, сказал, что она живет в Полярном, что знаком с ее мужем, встречался несколько раз на комбинатской летучке, впечатление он производит приятное.

– Жалко. Хорошо у вас начиналось, – внезапно сказал Вадим. – Я даже завидовал. – Подумал немного и добавил: – Значит, ненастоящее. Ты им не мешай. Сломать не сломаешь, а по мелочи много заноз останется.

– И как же ты отличаешь настоящее от ненастоящего? – спросил я, задетый его словами, хотя и сказаны они были с искренним участием и сочувствием.

– Очень просто. Что стало жизнью, то и настоящее, а что не стало, то и мечта. Как студентка в белом платье на Тверском бульваре.

– Жизнью может стать всякое.

– Это от человека зависит. Ну, что? Спать?

– Можно и спать.

Наутро я оформился монтажником в бригаду Витахи Кузнецова, хотя Вадим предлагал мне оглядеться денька два-три, подобрать работу по душе, обещал даже устроить на машину. Но я не мог так жить несколько дней, не привык я к роли туриста, этакого знатного иностранца, наблюдающего быт и нравы аборигенов. Я привык работать.

2

Работа на монтаже копра понемногу шла к копну, при этом, как всегда бывает, обнаруживались все новые и новые недоделки, приближался срок надвижки, и все реже удавалось мне вырвать день, чтобы съездить в город. Но все-таки удавалось. Я уезжал с утра на рейсовом автобусе, а чаще на попутках, выходил на Комсомольской площади, шел по берегу Голубого озера, покрытого льдом по всей глади, кроме той части, где извергали плотные клубы пара горячие фонтаны, сбросы ТЭЦ, потом сворачивал на Ленинский проспект.

Я узнавал и не узнавал Полярный. В центре все было знакомо до мельчайших подробностей: тяжелые прочные дома с колоннами и лепниной, памятник Ленину у истоков проспекта, та же странная улица Севастопольская с южной, нелепой и все же чем-то щемяще-трогательной архитектурой своих, с открытыми лоджиями, зданий. Но стоило пройти по проспекту чуть дальше, как я попадал в незнакомые места. Раньше здесь стояли бараки, сразу за ними начиналась тундра, где на мшистых кочках росла мелкая голубика и мотались на ветру жарки. Теперь на тех местах все было сметено, разрыто, разворочено, и там, где еще не стояли красно-кирпичные стены, уже росли вверх, услужливо подставляли себя железобетонные сваи, готовые принять свинцовую тяжесть домов.

Как-то я выбрал время и поднялся на Зуб-гору. И когда глянул вниз, перехватило дыхание. День выдался тихий, солнечный, это было последнее солнце перед наползающей полярной ночью, и заснеженный город был похож на мираж. По черной ленте шоссе шли и шли тяжелые грузовики, стояли над трубами далеких заводов высокие дымы, вдали, на горизонте синели горы, а прямо передо мной завод железобетонных изделий.

Первое время я боялся, что вдруг, случайно, встречу Юлию и растеряюсь, но потом подумал: ведь прошло много лет, и она просто-напросто не узнает меня в меховом канадском пальтишоне – и уже ходил по проспекту без опаски. Из-под арок домов, из магазинов то и дело выходили женщины в цигейковых шубах, в пыжиковых шапках-ушанках, закутанные в морозы до глаз, до заиндевевших ресниц, и каждая из них напоминала мне Юлию, потому что и она тоже ходила в цигейковой шубе и ушанке.

Однажды, время было уже позднее, я вошел под арку того огромного тяжелого дома в самом начале проспекта, где я так давно не был. Остановившись в памятном для меня с той новогодней ночи месте, закурил. Ничего здесь не изменилось. Каменные гаражи, ржавые железные бочки, качели, там должна быть лодка с вырезанными буквами на сиденье, вон и окна Юлии. Раз, два, три. Они темны, зашторены, по стеклам шелестит, скребется снежная крупка. И вдруг понесло меня в знакомый подъезд, на четвертый этаж, на лестничную площадку с выщербленными плитами. Я долго стоял на площадке, облокотившись о перила, готовый в любой момент убежать, все равно куда, вверх или вниз, если вдруг знакомо чикнет дверной замок.

В тот же вечер, вернувшись домой, я нашел на столе оставленную Вадимом записку. В ней говорилось, что меня просили позвонить завтра в три часа дня, номер такой-то. «Она», – коротко комментировал Вадим и добавлял, что задержится на техсовете и чтобы я ужинал без него. Какой уж тут ужин! Я несколько раз перечитал записку, а номер телефона запомнился сразу, словно впаялся в голову. Несколько раз я начинал набирать номер, но всегда на последней цифре останавливался и осторожно клал трубку на рычаги. Завтра так завтра и ровно в три, ни минутой раньше, ни минутой позднее. Я разделся, лег в кровать, но заснуть не удавалось. Пришел Вадим, забрякал тарелками, покачал головой, заметив, что я ничего не ел, пробурчал: «А есть-то надо, Ромео…». Поглядывая на меня, закурил, окликнул, но я не ответил.

Назавтра, ровно в три, я позвонил. «Але», – раздался в трубке знакомый голос Юлии. У меня запершило в горле, и я не сразу смог ответить. «Я слушаю», – нетерпеливо повторила Юлия. «Здравствуй», – сказал я. «Здравствуй, Толя. Ты можешь ко мне приехать?» – «Когда?» – «Сейчас». – «Хорошо». – «Я буду ждать. Когда ты будешь?» – «Часа через полтора». – «Я живу в другом месте. Запиши адрес». – «Говори. Запомню». Юлия продиктовала адрес, еще раз повторила, что она очень ждет, и умолкла. Замолчал и я. В трубке ясно слышалось ее дыхание. «Что же ты молчишь?» – «А ты?» – «Приезжай скорее», – засмеялась Юлия и повесила трубку. Некоторое время я еще слышал короткие, резкие, словно SOS, сигналы, потом, бросив трубку, вскочил и, на ходу натягивая пальто, выскочил на улицу.

18
{"b":"92093","o":1}