Мне должно было быть пофиг. Но не было.

Моя мать была жертвой абьюзера - моего отца. Она страдала Стокгольмским синдромом. Тогда я не знал, как это называется, но видел, что с ней происходило, в кого она превращалась, и меня это пугало.

Я был школьником, но те издевательства, которым папаша подвергал мою мать днями и ночами, навсегда остались в моей памяти. Впервые я налетел на него с кулаками, когда мне было одиннадцать лет. Получил от отца по мордасам, и меня отбросило к стене. А потом... а потом и мать добавила:

— Не лезь во взрослые дела! Без тебя разберёмся!

Я был ребёнком, плохо понимал, как устроен мир, как устроены люди. Тогда для меня всё было просто: чёрное - это чёрное, а белое - это белое, и никаких полутонов. Мне казалось, что это если мужчина бьёт женщину - это ужасно. Но я был мальчишкой...

Настал момент, когда в нашу жизнь вмешалась тётя. На правах старшей сестры она пыталась убедить мать уйти от упыря, которого она называла любимым мужем. Мать не ушла, а тётя под предлогом недавно открывшейся новой школы забрала меня к себе. Доля правды, действительно, была в её словах. Сам я родом из захудалой деревушки в Тверской области и в школе, где я учился, не хватало педагогов. Поэтому мать отпустила. У тёти в Твери я жил до окончания школы.

Хорошо учился, не доставлял ей хлопот, помогал по дому, а когда подрос, начал подрабатывать в мастерской её мужа, чтобы не сидеть на их шее.

Её муж как-то рассказал о секции кикбоксинга, куда он когда-то пристроил своего сына — моего двоюродного брата, а нынче - отца Лены. Местная шпана то и дело подкарауливала‚ Лёху, потому что тот был хлипким и боязливым, а занятия спортом научили его обороняться.

Я пошёл в ту же секцию, и со временем это принесло результаты: ни один пацан на улице ко мне не цеплялся, а ученики младших классов увидели во мне защитника.

Так пролетали мои школьные годы. Несколько раз в год я приезжал домой, навещал мать, и каждый раз видел то синяки, то ссадины.

Мама понимала, что я обо всём догадывался, пытался приструнить отца, но она каждый раз меня останавливала:

— Не лезь! Мы сами разберёмся.

Я терзался, меня разрывало на части: как не лезть? Это же моя мать! Он когда-нибудь искалечит её или вообще убьёт!

— Он раскается, он изменится, - уверяла она из раза в раз.

Из раза в раз... Из года в год. Как она не понимала, что этого никогда не случится? Не раскается.

Не изменится. Это иллюзия.

Почему она всё это терпела, я так и не понял. Ответ «Потому что любит» не принимал. Я искренне не понимал, за что можно любить моего отца.

пьяница, дебошир, то работает, то нет - он запомнился мне человеком, который никогда не улыбался, никогда не радовался. Он был недоволен жизнью, но и менять её в лучшую сторону не торопился. Помню его лежащим на диване с бутылкой пива, ругающим власть, соседей, друзей -

всех подряд. У него всегда всё было плохо. А ещё ему почему-то все были ДОЛЖНЫ. Ха! За какие такие заслуги?

Эгоцентрик и неудачник - комбо! Но этот неудачник регулярно самоутверждался, измываясь над моей матерью.

Я помню тот роковой день как сейчас. Лето, жара, мне шестнадцать. Я шёл к нашему дому и нес в руке мамин любимый «Киевский» торт. Рассчитывал на приятный вечер, думал, что проболтаем с ней до самой ночи, но, оказавшись у дома, я оцепенел.

Она открыла дверь и тут же начала закрыть, не желая меня впускать. Я сразу понял —беда. Силой надавил на дверь, ворвался в прихожую, и торт выпал из моих рук.

Мать стояла передо мной, опустив голову. Правой рукой укрывала от моих глаз левую.

Загипсованную.

— Что случилось? - спросил я тогда неживым голосом.

— Упала.

Ложь. Она врала мне! Боялась смотреть в глаза, боялась моего присутствия - она опять покрывала отца!

Подошёл, насильно поднял её голову, взглянул в лицо, покрытое синяками и гематомами. Это женщина... Женщина! Как так можно?

Я свирепел на глазах. Вообще дальнейшее помнил с трудом - всё было, как в тумане.

Ярость и желание вытрясти из мерзавца душу взяло верх, и я ворвался в комнату.

Он, как обычно, лежал на диване и пялился в телек. Он даже сына встретить не вышел!

Убогая тварь! Я налетел на него, мать завизжала, а дальше удар за ударом я выбивал из подонка всю дурь.

Это событие сохранилось в памяти вспышками, я даже не помню, что говорил. Да и вряд ли говорил, скорее кричал и матерился. Я сорвался. Ушатал его, отец даже защититься не успел.

Лежал на полу, хватаясь за части тела, и стонал.

Я не добил его, хотя мог. Меня остановил истошный крик матери:

— Перестань! Ты убьёшь его!

А потом она меня выгнала. Сказала, чтобы забыл дорогу домой. Нет у меня теперь дома, и матери тоже нет. Не нужен ей сын, который поднимает руку на отца.

Отца? Он давно перестал им быть. Он меня не воспитывал, не заботился, всё это ложилось на плечи мамы, а потом - тёти. В каком месте он отец? И уж точно он никогда не был для меня примером.

Я вернулся в Тверь, разбитый и совершенно потерянный. Рассказал обо всем домочадцам: брат повёл плечами и ушёл в сторонку, дядя пождал губы, осуждая и уверяя, что это отец, и так нельзя.

Одна тётя меня поддержала. Она не сказала, что на моей стороне, она вообще ничего не сказала, просто подошла, обняла, и в этом объятии я почувствовал столько любви, веры в справедливость, что это помогло мне не обозлиться на весь мир и остаться человеком.

Прошло два дня, и домой к тёте заявилась милиция. Мать написала на меня заявление.

Не отец. Мать.

Тётка смогла отмазать, чтобы не загремел по хулиганке, иначе прощай мечты о светлом будущем, учёба на юрфаке в Москве - всё бы полетело в тартарары. Я по сей день ей очень благодарен. За всё: что не бросила; поняла меня и мои чувства, мотивы; что смогла сохранить в семье нейтралитет.

После избиения отец ушёл от мамы. Самолюбие не позволило ему жить с женщиной, на глазах у которой его опозорили. Нашёл очередную сердобольную женщину и женился. Даже ребёнка ей заделал.

Мать погрузилась в депрессию, меня во всём винила. На тёткины аргументы «Сын спасал тебе жизнь» прилетал ответ: «А зачем она мне без мужа?»

Много лет прошло, я стал старше, мудрее, но многое мне до сих пор непонятно. Жизнь —штука сложная, а человек - ещё сложнее. Я до сих пор не могу ответить на вопрос: правильно ли я сделал, что наказал отца? С юридической точки зрения - конечно же, нет. А с моральной? Вернись я в прошлое, совершил бы я этот поступок? Да, однозначно. И ещё сотню раз бы повторил, если потребовалось, даже зная, какую цену придётся за это заплатить.

Сложнее было понять реакцию близких. Почему столкнулся с осуждением со стороны, казалось бы, нормальных, порядочных людей: дяди и брата? И только одна тётя меня поняла.

Я был подростком. Горячим и вспыльчивым. Но не это стало причиной моей ярости.

Я любил свою мать и не понимал, чем она заслужила к себе такое отношение.

Десять лет назад я узнал, что отец умер. Ничего во мне не ёкнуло, для меня он умер в тот день, когда впервые поднял руку на маму. Удручало другое: годы напролёт я пытался наладить контакт с матерью, вернуть её любовь - всё тщетно. Она ненавидит меня, не может простить, что, не выдержав позора, отец ушёл из семьи.

Я всего лишь любил её, хотел уберечь, а, в итоге, стал самым главным врагом в её жизни. Но как ещё я должен был поступить? Оставить всё, как есть, и ждать вестей, что мать скончалась от очередных побоев? Легче бы мне было от этого? Простил бы я себя, что когда-то не осмелился и не остановил этого тирана?

Она говорила мне, чтобы не лез. Но я влез. И получил за это по полной. Каково мне было все эти годы? Нет таких эпитетов, чтобы описать моё состояние. Было не просто больно, выть хотелось. Но время притупляет любую боль, сейчас уже просто тяжело, тоскливо.

Правильно ли я поступил? Кто-то скажет, что на это нет ответа. Слишком сложная ситуация. Может быть.