– Пойдем внутрь. – Джордж взял ее за руку.

Когда они пошли по дорожке, дверь открылась, и риелтор вышла на крыльцо. Она была в тяжелом пальто с леопардовым принтом и высоких сапогах, с накрашенными оранжевой помадой губами.

– Доброе утро, – сказала она. – Вижу, вы благополучно добрались.

– Здрасте.

– Мэри Лоутон, – сказала женщина, протягивая руку Джорджу, потом Кэтрин. – Так приятно с вами обоими познакомиться. Пойдемте посмотрим. – Она открыла дверь, стекло было заляпано отпечатками ладоней, они вошли внутрь. – Простите за беспорядок. В таких обстоятельствах дома обычно не в лучшем состоянии.

– Что вы имеете в виду? – спросила Кэтрин.

Женщина посмотрела на них невыразительными глазами.

– Ну, у владельцев были трудные времена. Финансовые проблемы, что-то типа того.

Кэтрин надеялась, что она скажет больше, но нет.

– Сейчас вообще трудные времена, – сказал Джордж.

– Да, покупатель диктует условия на рынке. Только это и утешает.

«Дом выглядит каким-то грустным, – подумала Кэтрин. – Побитым жизнью. Но окна красивые».

– Оригинальные, – заметила Лоутон, увидев, что Кэтрин заинтересовалась. – Просто подарок. Освещение, виды. Такого больше нигде не найти.

Мэри провела их по первому этажу – столовая, гостиная и спальня, видимо, небольшой кабинет, в котором поселился мрак, словно невоспитанный гость. Лампочки под потолком мигали, и ветер бился в окна, словно покинутый ребенок в истерике. В какой-то момент ей показалось, что совсем рядом с ней в облаке холодного воздуха кто-то стоит. Она покачала головой, сложила руки на груди.

– Странно, – вслух сказала она. – Я думала…

Та женщина, Лоутон, и Джордж переглянулись, словно заговорщики.

– Что? – переспросил Джордж.

– Ничего.

Кэтрин вздрогнула.

– Старые дома, – сказала риелтор. – Маются от болячек, как и мы.

Джордж кивнул.

– Когда его построили?

– Где-то в тысяча семьсот девяностом, никто точно не знает. В любом случае очень давно. В этом месте есть что-то такое – чистота, что ли. – Глаза ее затуманились, словно у поэта в минуту вдохновения, и она со значением посмотрела на Кэтрин. – Это не для всех.

– Верно, – сказал Джордж. – Для такого места нужно обладать особым видением.

– Это же живая история. Только представьте, как давно он здесь стоит. Такие дома больше не строят.

Они втроем стояли молча с минуту. Потом Лоутон нарушила тишину.

– В таком доме любовь живет долго, – сказала она.

Кэтрин украдкой взглянула на Джорджа, расхаживавшего по периметру комнаты, потом встала у окна и выглянула на улицу. Ей стало интересно, о чем он думает. Она решила, что, при некоторых усилиях, здесь будет хорошо.

– Наверху еще три спальни. Поднимемся?

Лестница была узкая, отвинченные от стены перила болтались, она ухватилась за них – холодная древесина, шероховатая от грязи. Картины убрали со стен, и на выцветшей краске остались темные квадраты. Наверху она остановилась посмотреть из окна. Она увидела вдалеке пруд, перевернутое в грязи ветхое каноэ и старый грузовик на бетонных блоках, вокруг него – инструменты и тряпки, будто кто-то чинил его, но устал и все бросил. Она пошла за Джорджем и Мэри по коридору в хозяйскую спальню. Стоя там, она чувствовала, как тянет холодом в щели между досками. Риелтор объяснила, что внизу гараж.

– Не то чтобы очень удачная идея, – сказала она. – Конечно, можно отремонтировать, и при подсчете стоимости это учли. С другой стороны, вот тут хорошая просторная комната.

В комнате напротив было три кровати. Она заметила под одной забытый носок, и ей отчего-то стало грустно.

– Там внизу еще одна спальня, – сказала Мэри. – Может получиться неплохая детская или комната для шитья. Вы шьете, Кэтрин?

– Да.

– Сейчас можно добыть отличные выкройки, верно?

Они снова спустились и вышли во двор посмотреть хозяйственные постройки. В коровнике стояло множество пустых стеклянных бутылок. Они, казалось, пели на ветру.

– Сколько бутылок, – удивился Джордж.

– Держать молочную ферму непросто, – пояснила Мэри Лоутон. – Есть множество причин, почему дела на ферме могут пойти плохо. Бывает, просто не везет. Ну, некоторые с этим справляются, другие – не очень.

Она вывела их из коровника на белый снежный свет. Кэтрин обмотала голову шарфом, защищаясь от снегопада. Они вышли по грязной тропинке в поле, поднялись на холм.

– Подождите, сейчас увидите, какой здесь вид, – сказала Лоутон. – Идите сюда.

Они молча поднимались, преодолевая ветер. На вершине они посмотрели вниз, на ферму, стоя в почтительном молчании, будто в церкви. Земля простиралась. Словно океан, показалось ей, а дом был одиноким островом.

– Двести акров, – сказал Джордж. У него немного лихорадочно блестели глаза. Она почувствовала себя виноватой, потому что не хотела здесь жить.

– Не знаю, Джордж, – мягко сказала она.

– А вот я знаю, – ответил он. – Мы без проблем можем себе это позволить.

Некоторые дома трудно продать. Уж такая у нее работа. Люди суеверны, будто чужую неудачливость можно подхватить, как простуду. Даже развод смущал покупателей. Но смерть… самоубийство? Такие дома «зависают» надолго.

Мэри буквально выросла на этой работе. Ее отец состарился, но успел научить ее всему, что только знал о недвижимости. Люди доверяли им обоим, у них была хорошая репутация. Даже городские. Дачники. Наездники. У нее были самые разные клиенты. Богатые и бедные – и со всеми она вела себя одинаково.

Чозен был создан вручную, люди вместе строили его. Главную улицу прорыли лопатами, потом лошади таскали по ней бревна, чтобы разровнять землю. Посреди городка стояла церковь Св. Джеймса, окруженная железной оградой. Летом двери всегда были открыты, и ветер, словно пальцы ангелов, ерошил волосы. В полдень неизменно звонили колокола. Проезжая мимо, можно было заметить во дворе отца Гири, беседующего с кем-нибудь так тихо, что собеседнику невольно приходилось вслушиваться. Высокие клены протягивали ветви над дорожками, липкими от семян, которые детишки клеили себе на носы. Придешь домой – а семена эти даже в ботинки набрались.

У каждого дома была своя история. Она узнавала людей по тому, как они жили. О них можно было понять всё по неубранным кроватям, необжитым кухням. Их слабости копились в темных подвалах среди ржавых водогреев, цистерн, сломанных бойлеров, почерневших унитазов и тяжелых раковин. Мера их отчаяния читалась во дворах, уставленных машинами-развалюхами, которые еще не успели вывезти на свалку. Они выдавали себя тем, что сумели нажить, что с гордостью выставляли на полках. Было сразу понятно, что имеет значение, а что – нет. Они выдавали с головой, в чем здесь нуждались, чего боялись и что пережили. Она не просто продавала дома. Она была исповедницей, хранительницей тайн и надежд.

Она побывала буквально во всех домах как минимум по разу, на свадьбах, поминках, крестинах и игре в бридж. Она вязала пинетки для новорожденных, пекла пироги на день выборов, организовывала благотворительные ужины, церковные базары и распродажи. Она сама продавала пеленальные столики, комоды, мопеды, книжки с картинками, велосипеды. Продала и свою первую машину, желтый «мустанг» с вмятиной на капоте после того, когда она единственный раз в жизни сбила оленя. Она выросла здесь, в те времена, когда это был просто маленький замкнутый городок, и родители отправили ее к Эмме Уиллард в Трой, надеясь, что она познакомится с парнем из Политеха, и так оно и случилось. Она вышла за Трэвиса Лоутона сразу после школы, тогда он обладал нескладным «колючим» обаянием, против которого было не устоять. Они познакомились на школьной вечеринке, он отвел ее в сторону под тихую музыку, и они целовались всю ночь под перезвон цымбалов.

Тем мартовским утром небо было мрачным, ветер быстрым и холодным. На выцветшей лужайке распустились крокусы. Мэри приехала рано, как всегда, когда надо было показывать дом, чтобы подстраховаться от неожиданностей. Когда дом долго пустовал, такое случалось – разбитые окна, лужи, дохлые мыши. Подъезжая к ферме в то утро, она невольно вспомнила старую подругу Эллу. Дом стоял такой белый, излучая достоинство старинной простоты. Она отперла дверь ржавым железным ключом, представляя, что внутри будет сырость и сквозняк, и пошла включить отопление. Печь ожила, и батареи зазвенели. Ей показалось, что это похоже на оркестр, настраивающий инструменты перед концертом. Довольная, она прошла по дому, открывая ставни, впуская свет. Ее внимание привлекли деревья снаружи. Ей показалось, что чутье у нее сегодня особенно острое. Она слышала, как дребезжат стекла, шуршат жалюзи, летают по крыльцу сухие листья. Ненадолго показалось, что время остановилось, и она может просто так простоять весь день – но потом потянуло сквозняком, где-то открылась и захлопнулась дверь. Боже мой! Это напугало ее до полусмерти. Проблема в том, что ветер не остановить. Он чуть качнул медный светильник. Она посмотрела, как он поворачивается и как мигают лампочки. Проклятые старые дома.