Она относит бутылку Сэнди, вкладывает её в его ожидающую руку и наблюдает, как она снова приобретает те оттенки серого, которые она всегда знала.

Сэнди поднимает бутылку, встряхивает её, откупоривает и нюхает.

– Ну? – спрашивает Оливер, садясь у ног Сэнди.

– С лекарством всё в порядке, – говорит Сэнди, поднося бутылку к свету и рассматривая её одним глазом. – Всё как надо.

Хоуп внимательно наблюдает за ним. Хотя ей всего шесть лет, Сэнди уже научил её разбираться в людях. Он сказал ей, что людей читать гораздо проще, чем книги. Хоуп согласна. Слова – хитрая штука. Люди просты по сравнению со словами. История человека написана на его лице, теле и руках. Отражается в том, как он двигается. Быстрый взгляд. Лёгкое подёргивание головой. И это всегда говорит правду – даже когда рот человека пытается сделать обратное.

Сейчас она читает Сэнди. Она понимает, что он в ужасе, и это, в свою очередь, пугает её, ведь она никогда не думала, что Сэнди может чего-то бояться.

– Я сделала что-то не так? – спрашивает она.

– Ась? – Сэнди отрывает взгляд от пузырька с лекарством, смотрит на неё сверху вниз, и его плечи немного опускаются. – Нет, душенька, ты не сделала ничего плохого. – Он проскальзывает мимо неё, садится на край своей кровати. – Иди сюда.

Она садится рядом с ним. Он держит маленький пузырёк с лекарством на раскрытой ладони.

– Почему ты пьёшь это каждое утро? – спрашивает он.

Хоуп на мгновение задумывается.

– Потому что у меня особое… состязание.

– Состояние. – Сэнди кивает. – Ага. И что это значит?

Хоуп снова морщит нос, когда думает.

– Это значит, что со мной что-то не так?

Сэнди протягивает ей бутылку.

– Возьми её.

Она слушается, и как только пузырёк касается её изменившейся руки, жидкость внутри снова вспыхивает тёплым светом. Она ещё не знает почему, но это заставляет её думать о пчёлах, мёде и летнем утре.

Сэнди наблюдает за происходящим, и на его лице снова появляется страх.

– Это то, что со мной не так? – спрашивает она, поднимая руку.

Оливер запрыгивает на кровать и нежно тыкается мордочкой ей в бок.

– Я думаю, пришло время сказать ей, Сэнди.

Сэнди вздыхает.

– Я надеялся, что она станет немного старше, прежде чем я взвалю такой груз на её маленькие плечи. Но ты прав.

Хоуп переводит взгляд с одного на другого.

– Ты уверен, что у меня нет проблем?

– Да, душенька, я уверен. – Сэнди подбирает слова. – Ты была права, когда сказала, что наличие особого состояния означает, что что-то не так. По крайней мере, в обычных обстоятельствах. Твои обстоятельства необычны. Очень необычны. Послушай, Хоуп, с тобой всё в порядке. На самом деле с тобой всё отлично, а вот с остальным миром всё не очень хорошо.

Хоуп хмурится.

– Я не понимаю.

– Вот, – говорит Сэнди, беря её за руку. Когда их кожа соприкасается, его собственная рука тоже меняется, наполняясь красками. – Вот каким должен быть мир, Хоуп.

Она пытается понять, но его слова никак не укладываются у неё в голове. Всё ещё сжимая её руку, он выводит её обратно на улицу в высокую траву. Сэнди обводит свободной рукой поляну.

– Ты всегда видела мир таким. Но это ложь. Видишь свою руку? Ту странную штуку, которая наполнила её теплом? Это называется цветом, душенька. Цветом!

Он отпускает Хоуп, и тепло – цвет – исчезает с его собственной руки.

– Раньше он раскрашивал весь мир. Так много оттенков, что трудно поверить.

Сэнди бежит через поляну к деревьям, срывает широкий лист со свисающей ветки и возвращается. Он протягивает лист ей. Когда Хоуп берёт его, она видит, как яркий, ослепительный цвет наполняет каждую его частичку.

– Это, – говорит Сэнди, – зелёный цвет. Зелёный – это природа, Хоуп. Раньше весь этот лес был морем зелени – конечно, до осени, когда листья приобретали огненный оттенок. И посмотри сюда, душенька.

Теперь он довольно оживлён, снова уходит, на этот раз срывая нежный цветок с поляны среди высокой травы. Хоуп берёт его из раскрытой ладони. У цветка длинный стебель, который изгибается вверху, и с этого изгиба свисают около дюжины крошечных колокольчиков. Краска стекает с её руки на стебель, делая его зелёным, как и лист, но когда она достигает цветов, то наполняет их другим цветом, таким прекрасным, что у Хоуп перехватывает дыхание.

– А этот цвет голубой, – рассказывает ей Сэнди.

Хоуп не может оторвать взгляда от цветов, от их красоты. Что-то дёргается глубоко внутри её. Каким-то образом, в какой-то потаённой части себя, она знает, что это правильно. Именно так всё и должно быть.

– Голубой, – продолжает Сэнди, – это цвет летнего неба. Моря, озера, Кристальных прудов на западе. Голубые. Все они. По крайней мере, так было раньше. – Он присаживается на корточки рядом с ней, и Хоуп потрясена, увидев, что его глаза наполняются слезами.

Она никогда раньше не видела его плачущим. Она роняет цветок, протягивает руку и нежно касается обветренного лица Сэнди. Он закрывает глаза, из них текут слёзы, а она наблюдает, как краска разливается по его лицу, освещая кожу, губы, тёмные волосы и усы. Он открывает глаза, и она резко, удивлённо вздыхает, когда видит, что они зелёные.

– Почему весь цвет исчез? – спрашивает она.

Он сжимает её маленькие ручки в своих.

– Император забрал его, – говорит он.

Хоуп снова морщит нос, пока её маленький мозг пытается разобраться в происходящем. Конечно, она слышала об Императоре, в основном из разговоров людей во многих местах, которые они с Сэнди посетили. Император берёт с них что-то, называемое налогами, а взамен позволяет жить на его земле и обрабатывать её – хотя она не может понять, кто вообще решил, что земля принадлежит ему.

– Зачем он это сделал? – спрашивает она. – Он хотел, чтобы весь цвет принадлежал только ему?

Сэнди качает головой. Хоуп понимает, что эта тема его сильно беспокоит.

– Он сделал это из-за зависти. Видишь ли, Хоуп, Император родился в семье могущественных магов. Но он появился на свет в чёрном, белом и сером цветах. В нём не было ни единого цвета, и никто не мог помочь ему, даже его всемогущие мама и папа. Старые Император и Императрица спрятали его. Они пытались защитить его, понимаешь, потому что знали, что его никогда не примут, что люди будут бояться его – а страх и невежество могут заставить людей совершать ужасные поступки. Но он был одинок, и сердце его стало холодным и ожесточённым. Когда умерли его родители… – Сэнди замолкает, и Хоуп видит, что он дрожит. «Это печальная история», – думает она, но не может понять, почему она так действует на него. – Когда они умерли, трон занял мальчик, и он сделал свою тётю единственным советником. Она сильна в тёмном искусстве некромантии.

– Что это? – спрашивает Хоуп.

– Это когда кто-то вмешивается в то, во что не следует, – отвечает Сэнди.

– Во что именно?

Сэнди замолкает, и Хоуп видит, что он раздумывает, стоит ли ей говорить. Наконец он продолжает:

– Некромант использует магию так, как ему не следует. Некроманты разговаривают с мёртвыми. Они вызывают духов, демонов и им подобных. И никогда ещё не было никого настолько могущественного, как тётушка Императора. Вместе они использовали некромантию, чтобы украсть весь цвет и призвать армию Чёрных Мундиров и Псов-потрошителей, чтобы уничтожить любого, кто попытается вернуть цвет. Тебя могут посадить в тюрьму только за разговоры о цвете, Хоуп.

Она поднимает свою маленькую ручку, и её глаза расширяются. Живот скручивает от страха.

– Я не хочу в тюрьму.

– И я никогда не позволю этому случиться, – говорит Сэнди. – Вот почему ты принимаешь лекарство с самого детства. Оно скрывает твой цвет, Хоуп. Скрывает, что ты другая.

Она размышляет об этом.

– Почему я другая?

Сэнди стоит, засунув руки в карманы.

– Я не знаю, душенька. Хотел бы я знать. И хотел бы, чтобы тебе не приходилось это скрывать. Но ничего не попишешь.

Хоуп думает ещё немного. В её голове загорается новый вопрос: