Недовольных решением командира экспедиции специалистов успокоил Архип, обнадёжив их обещанием, что все смогут поучаствовать в изучении Золотой Сферы. Крепостью назвать её было нельзя, однако надежда на непогрешимость Реестра в душах космолётчиков жила, и все жаждали применить свои знания на поприще коммуникации с боевыми роботами.

Катер типа «голем», имеющий противоядерную полевую защиту, оторвался от корвета двадцать второго октября в девять часов утра.

Золотая Сфера имела странную атмосферу. Её самый плотный слой у поверхности песков, создающий почти земную плотность, был толщиной всего в километр, а затем сразу за ним начинался космос, судя по крутому падению давления. Никита первым обратил на это внимание, и Архип поблагодарил пилота за его интерес к деталям.

– Сейчас вы ещё больше удивитесь, – сказал он, – когда мы нырнём в пески.

Параметры среды знали все, однако они были интересны только специалистам.

На минуту зависли над концом одной из «вен» – вспухшей полосы мелкозернистого песка, утыкавшейся в купол Олимпа: место погружения выбрали ещё на борту «Поиска», и «голем» с небольшой скоростью проткнул носом золотистую «вену».

Через пару секунд в кабине наступила коричневая темь, сгущавшаяся по мере погружения катера.

Сидели молча, созерцая виртуальные панели датчиков, высвеченные вириалом управления.

Обычные пульты технических устройств, станций и систем выглядели одинаково, напоминая красивые крылышки бабочки. Но вириалы транспортных комплексов либо упаковывались в подлокотники кресел, либо походили на джойстики, воспринимающие команды, в том числе и мысленные, через ладонь оператора.

Никита сидел в кокон-ложементе в позе загорающего на пляже, не глядя на виомы систем визуального наблюдения (видеокартинки подавались пилоту непосредственно на синапсы глаз), и небрежно пошевеливал джойстиком. Но это была игра на зрителя. На самом деле парень не бравировал и не вёл себя как мажор, зная меру ответственности согласно кодексу СРАМ[7]. Иначе он не служил бы в команде корвета, принадлежащего Центру экстремального оперирования в космосе.

Плотность песков, преодолеваемых катером со скоростью идущего человека, увеличилась, однако не так кардинально, как можно было ожидать, если бы «голем» опускался под землю планет Солнечной системы. Никита снова вслух отметил эту особенность местной геофизики, и Архип сказал с удовлетворением:

– Заметили? Здесь очень необычные пески, товарищи десантники, и по составу, и по размеру песчинок, и по их форме.

– А с виду песок как песок, – проговорил Щёголев.

– Малыш, дай увеличение песчинок.

Компьютер «голема» развернул бесплотный шарик виома, внутри которого появилось несколько золотистых зёрнышек.

– Как вам форма?

– Калаби-Яу, – сказала Майя Романецкая.

– Верно, Машенька, идеальные структуры Калаби-Яу, только в масштабе колоссального увеличения. Объяснение требуется?

– Нет, – сказал Антон.

Физику космоса он изучал в общем порядке, как и все сверстники школьного возраста, да и потом заканчивал высшие учебные заведения, не связанные с научными основами Мироздания, хотя как профессионал в области космических походов обязан был знать законы космического природоведения и хорошо разбираться в терминах. Словечко «Калаби-Яу» означало вариант структуры квантовых флуктуаций вакуума и свёрнутых измерений. Так выглядели эти крошечные, планковского размера[8], удивительные возмущения. Но почему песок, покрывающий всю планету двухкилометровым слоем, имеет форму квантовых свёрток, Антон, естественно, знать не мог.

Впрочем, не знал этого и научный руководитель экспедиции.

– Впечатление такое, – сказал он задумчиво, – что слой вакуума над планетой по неизвестной причине подвергся внезапно инфляционному расширению, которое так же внезапно остановилось, когда структуры Калаби-Яу увеличились в триллионы триллионов триллионов раз. Хотя я могу и ошибаться.

Никто Архипу не возразил. Только Щёголев чуть позже пробормотал не менее задумчиво:

– Может быть, здесь было применено какое-то оружие на неизвестных нам принципах?

– Точно! – подхватил азартный Никита. – Враг подкрался к системе, грохнул по Золотой Сфере из штуковины, развернувшей локальную инфляцию вакуума, и все сооружения, поселения, города и даже горы превратились в пески! А первая планета после удара вообще распалась в пыль!

Майя засмеялась.

– Воображение у тебя, Ник, прекрасное!

– А что, такого не может быть?

– Может, – успокоил его Антон. – Но если это и в самом деле так, мы впервые сталкиваемся с оружием, вызывающим локальное инфляционное расширение пространства.

– Знаете, – сказал Архип с отчётливо прозвучавшим удивлением, – а ведь идея вполне работоспособна! С вашего разрешения, я просчитаю параметры такого процесса.

– Дарю! – весело откликнулся Никита, хотя идею первым подал Щёголев.

Впрочем, Вася спорить на эту тему не стал. Специалистом по физике развёртки вакуума он себя не считал.

На глубине километра Антон скомандовал остановить спуск.

Катер завис в толще «калаби-яуских» песков, плотность которых в этом месте была лишь в полтора раза больше плотности воды, в то время как на Земле плотность пород на глубинах ниже километра, даже не горных, а рыхлых осадочных, доходила до плотности глины и базальта. Здесь же с глубиной она продолжала падать, что могло объясняться тем, что крошечные песчинки не сдавливались плотно.

– Анализ!

– Плотность одна и две десятых грамма на кубический сантиметр, – доложил компьютер катера, имеющий только номер – 07. Космолётчики называли таких кванков Малышами. – Температура двенадцать, элементный состав: оксиды кремния…

– Достаточно. Глубина локации?

– Триста метров, – виновато, как показалось Антону, ответил компьютер.

«Голем» имел неплохие радары, использующие частоты от длинных радиоволн до ультракоротких в диапазоне «гамма», но песок глушил излучение, и видимость для его локаторов понемногу снижалась.

– Ничего не вижу, – пожаловалась Майя.

– Это даже хорошо, – пошутил Щёголев. – Было бы хуже, если б мы совсем рядом увидели какого-нибудь местного хищного крота.

– Или Вестника! – сказал Никита. – А с другой стороны, жаль, что его нет. Но даже если он был, тоже небось превратился в пыль.

– Вестники были защищены от любых катаклизмов.

– Он мог быть выключен.

Майя промолчала.

– Связь!

– Глухо, как в могиле! – с досадой бросил оператор. – На всех эм-диапазонах! Работает только гравик.

– Мостик, ответь!

– Слушаю, – прилетел голос кванка «Поиска».

– Новости?

– Всё в порядке, Антон Филиппович, – добавил капитан корвета Виктор Голенев. – Горизонт чист.

– Погружаемся дальше.

«Голем» снова двинулся в песчаные глубины. А замолчавший Антон вдруг вспомнил, что космолётчикам уже встречались планеты, полностью засыпанные песком и пылью, и на одной из них даже уцелел Вестник в виде облака искусственной нанопыли. Правда, за пределы своей планеты он, к счастью, выбраться не рискнул. Но что, если и здешние пески лишь форма ожидания местного «робота судного дня»? Что, если он очнётся и нападёт?

Усилием воли майор отогнал мысль.

– Ищем «гусеницы»!

Стены кабины превратились в розоватые мерцающие полотнища, в которых были видны полосы утолщений и тёмные пропасти. До твёрдой подложки песчаного океана было совсем близко, около ста метров, и она была видна как туманная фиолетовая бездна.

– Странно, что мы не видим вены, – заметил Щёголев.

– В смысле? – не поняла Майя.

– Наверху целые цепи песчаных валов, будто под ними проложены трубопроводы или тоннели. Почему же их нет на глубине?

– Возможно, вены – это формы движения песчаных масс под воздействием ветра, как барханы в наших пустынях.

– Но на Сфере и ветров-то нет сильных. Архип Владиленович?