– Варенька, там на сегодня у тебя никто больше не предвидится?

– Никого нет, Вячеслав Сергеич, – откликнулась секретарша – с виду вроде бы еще девчонка, но вытянувшаяся уже, крепенькая такая, старательная и наивная до умопомрачения. «Иногда, между прочим, этот хорошо, вероятно, сыгранный наив бывает очень уместен», – с удовольствием думал доктор.

– Тогда посмотри, если Ольга Ивановна не очень сейчас занята, скажи, пусть зайдет ко мне с теми документами, которые она приготовила на подпись.

– Хорошо, Вячеслав Сергеич!

А вот Ольга, старшая медсестра, с широченными бедрами, тяжелым узлом черных волос, гордо оттягивающим ее небольшую красивую головку, и с пухлыми, карминно-красными, жадными губами, всегда отлично знала свое дело. И умела его делать, и любила, в чем он не раз убеждался и от чего вовсе не собирался отказываться и в дальнейшем.

Пока старшая медсестра шла, доктор Баранов смахнул со стола в ящик все бумаги, достал из сейфа начатую бутылку коньяку, пару рюмочек, блюдце с нарезанным и посыпанным сахаром лимоном и отнес все это на круглый столик за ширмой, перегораживающий его кабинет надвое.

Эта высокая ширма с яркими золотистыми и алыми китайскими павлинами, резко контрастирующая с почти стерильной чистотой довольно бедного кабинета, всегда вызывала интерес, особенно у таких посетительниц, которая недавно покинула его кабинет. За ширмой просматривалась довольно широкая кушетка – для осмотра пациентов. И отдельные женщины поглядывали на нее – доктор это нередко замечал – с откровенным любопытством, словно представляя себе мысленно, что на ней могло происходить в отдельные моменты врачебного осмотра. И ведь они не ошибались. Именно для этой цели и держал в кабинете эту кушетку за привлекательной ширмой главврач диспансера. На случай, который, бывало, и не подводил. Но, как говорится, за неимением гербовой пишем на обычной! И Ольга полностью и отлично подходила под это определение.

Она быстро вошла, с любопытством окинула взглядом кабинет, будто собралась увидеть что-то необычное, шумно потянула воздух ноздрями, раскрыла яркие свои губы в улыбке и, обернувшись к двери, заперла ее на два поворота ключа.

– Уже накалился, да? – спросила весело. – И что это у нее за духи такие?

– С чего ты взяла? – недовольно и деланно озабоченно отозвался он.

– А я ее видела. Ничего бабенка, старовата, правда, для тебя, но если раскочегарить, как ты умеешь… Не пытался еще? – словно нарочно заводила она его. – А что, очень советую попробовать! – И непонятно было – всерьез она говорила или просто шутила.

– Не говори глупостей, – будто пойманный на чем-то неприличном, несколько смущенно отозвался он. – Налей нам по рюмочке. – Он жестом показал за ширму.

– Слушаюсь, мой господин! – так же весело отозвалась Ольга и, вызывающе покачивая широкими бедрами, удалилась за ширму.

Короткое время там что-то шуршало, стукалось об пол, – видно, падали сброшенные туфли, потом резко заскрипела кушетка – это старшая медсестра заняла наконец привычное свое исходное положение.

– Иди, я налила, – послышался ее голос, и доктор Баранов, стягивая с себя халат и небрежно кидая его на ширму, отправился к Ольге.

Кушетка заскрипела еще резче и ритмичнее, послышались глубокие вздохи, обрываемые короткими всхлипами, больше похожими на сдерживаемые с трудом вскрики, а затем разом оборвались, будто обрезанные долгим и протяжным, но едва слышным стоном. И непонятно было, чей это стон – мужчины или женщины…

Дважды коротко прозвенели и резко прерывались телефонные звонки.

Скрип кушетки то возобновлялся, то скоро прекращался. Наконец, поддергивая и поправляя на плечах подтяжки, из-за ширмы появился доктор. Короткое время спустя вышла и старшая медсестра, застегивая на себе белый, тесноватый для нее халат. Она подала доктору пиджак и помогла надеть его в рукава, затем взяла со стола бумажную салфетку, послюнила ее и, подойдя вплотную к Вячеславу Сергеевичу, вытерла ею щеки и крылья его ноздрей, убирая следы своей губной помады.

– Так что ты утром намекал насчет дневного стационара? – спросила усталым, но деловитым голосом.

– Я думаю, – так же серьезно ответил Баранов, – что возможность занять кресло главврача ведущей наркологической больницы, совместив ее с должностью главного нарколога, становится не такой уж несбыточной мечтой, вот что.

– На фоне недавних событий? А от кого исходит такое предложение? – Ольга, похоже, зрила в самый корень.

– Есть кое-кто, – неопределенно ответил Баранов, не желая раньше времени выдавать свою тайну – так он хотел, чтоб ей, во всяком случае, казалось. – Ты-то пойдешь со мной? Как решила? Или останешься здесь? Или, может, у тебя уже имеются более выгодные предложения?

– Чудак, – усмехнулась Ольга, – а куда я от тебя, вообще, денусь? И кто тебе будет постоянно обеспечивать нужный тонус и полное душевное спокойствие? Сам подумай!

– Да разве только в этом дело? Мне верные люди понадобятся. А их очень мало.

– Будет больше. Ничего, справишься. Ты, смотрю, бодрый, даже не утомился. Сейчас пойду Варьке скажу, чтоб она еще губками поработала, на дорожку тебе, хочешь?

– А сама?

– Могу, конечно, но я не по этой части, ты же знаешь. И потом, я вовсе не ревнивая, что тебе так же хорошо известно… Слушай, Слав, а чего это разговоры вдруг пошли всякие?.. Будто бы ты сам и заказал Артемову? Ты бы пресекал их? Зачем тебе нужна лишняя болтовня?..

Иногда она была не к месту догадливой, знал о таком ее качестве Баранов. Этакая, понимаешь, не в меру сообразительная барышня тридцати трех лет от роду. И в этом имелся как несомненный ее плюс, так и некоторый минус – никогда ведь не знаешь, куда повернет вдруг женская сообразительность!

– А что я могу поделать? Собака лает – ветер носит. На всякий роток не накинешь платок, так ведь говорят? Но что-то предпринять придется, ты права. Пока я выезжал, мне тут никто из важных людей не звонил?

– У Варьки все записано, ты же знаешь. А кто тебе нужен конкретно, мне разве известно? – прижимаясь к нему всем телом, мурлыкнула она.

– Да-а… Ну ладно, давай тогда отдыхай, прибери там только, – мотнул он головой в сторону кушетки.

– А ты Варьку разве не захочешь угостить? – лукаво усмехнулась Ольга.

– Ой, девки, и тяжело ж мне с вами!

– Так уж! – отрываясь наконец от него и снимая руки с его плеч, с ухмылкой сказала Ольга. Она с вызовом подмигнула доктору, чмокнула его в щеку и, снова покачивая бедрами и похлопывая себя пальцами по втянутому животу, пошла к двери. Обернулась, сказала: – А ты у меня еще молодец! Вполне, вполне…

И пока Вячеслав Сергеевич раздумывал над ее словами, в кабинет вошла Варвара – студентка-вечерница с медфака – и с вопросительной ленцой уставилась на него. Ее острый кончик языка медленно скользил по приоткрытым пухлым губам, а выпуклые голубые глазки блудливо перетекали с доктора на павлинов и обратно.

Этот совсем уже поздний телефонный звонок сразу показался доктору Баранову чрезвычайно неприятным. Во-первых, он застал Вячеслава Сергеевича в очень неудобный для него момент. Варька так старалась, да и он уже сам, по правде говоря, сомлел, поэтому пришлось прерываться, и девушка, помня о своих обязанностях прежде всего секретарши, сама принесла ему на кушетку телефонную трубку.

А во-вторых, звонок явно был необычным – тот, кто добивался доктора, определенно знал, что тот у себя в кабинете, и, более того, мог даже угадать, чем доктор в настоящий момент занимается. Поэтому, видимо, телефон и звонил долго, пронзительно и требовательно.

Вячеслав Сергеевич, прежде чем заговорить, постарался успокоить собственное дыхание и несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Варвара уже успела смыться в приемную – знает порядок, послушная девушка. А в трубке стояло напряженное молчание.

– Я слушаю, – медленным и утомленным голосом сильно занятого человека наконец спросил Баранов.

– Не притворяйся, лепила! – послышался наглый и грубый ответ.