Дед только посмотрел на меня. В этом взгляде было все:
— И возмущение. Дедушка, сильный и мудрый за него все решал. И ты, молодой и зеленый должен уже бежать и выполнять, а не бесполезно рассуждать. Армия, прежде всего, сильна дисциплиной и если ты этого не всосал, то я могу вбить кулаком;
— И сожаление. Я уже показал всем дедушкам, что я гораздо выносливее и крепче всех новобранцев. Да что там говорить, я и дедов бы обошел в большинстве, просто они сознательно выводятся за линию критики. И Малов это понимал, не зря он не только согласился, но и сам предложил меня в будущего старосту роты, хотя в ней и было несколько солдат постарше (немного, правда);
— И облегчение. Мутный я какой-то оказался. Испокон веков молодые салаги должны только слушать и выполнять. Так было всегда и даже дедушки когда-то (очень давно только) были зелеными и принимали мудрость своих дедов. А этот очень мудрый и очень шустрый. Буквально за несколько дней сумел окрутить офицеров, стать незаменим.
Виданное ли дело, не успел встать в строй, а уже получил ефрейтора, а потом вот сержанта. Малов чувствовал, что в дедах этот парнишка будет офигенным зубром и начнет строить новых молодых на ать — два. Ну а как его строить его дедам? Пусть идет, к богу, к черту, к перестройке.
Вот это он все выложил, но ничего не сказал, понял все-таки, что все слова лишние. Умный, гад, хотя и паршивец порядочный.
А мне осталось лишь козырнуть — старшина ничего не сказал, хотя поспорю сто рублей за один, что не сделай я этого, остановил бы, выговорил и сунул бы наряд вне очереди. А то и просто врезал в грудину, чтобы получше помнил.
Я теперь буквально висел в воздухе. С одной стороны, все вроде бы решено и я должен уехать в надлежащее место, там, где и должен быть профессиональный спортсмен — в армейскую спортроту. И, видимо, не в ГСВГ — здесь погода и природа, а вместе с ними и воинская структура не предназначены для лыжного спорта.
С другой стороны, ничего еще не решено и всякий винтик в воинской машине — от любого писаря, которых много, до офицеров — тренеров в самой спортроте могут решить: не достоин и все, приехали, рядовой, тьфу, ефрейтор, да что ты будешь делать, сержант Ломаев окажется в пролете.
А потому, раз офицеры — ни начальник учебного центра полковник Назаров, ни командир нашей, третьей роты капитан Гришин, ни, тем более, остальные отцы — командиры — меня не дергают, я сам реши, что должен постараться доучить солдатское ремесло. Не очень сложное, но сука, какое муторное и примитивное до одури. Но почти выучил. От шагистики, до знания стрелкового солдатского оружия, не только автомата Калашникова.
Одни проходил тщательно, например, РПК — ручной пулемет Калашникова, другое поверхностное — гранатометы. Подержал даже боевые гранаты в полной готовности. То есть на боевом взводе, когда чека вставлена в гранату и у ней выдернуто кольцо. Тут, главное, не жевать сопли, такая граната взрывается через несколько секунд и хорошо, если не в твоих руках.
И, конечно же, изучал воинскую бюрократию, в той части, которая касается солдата. Прежде всего уставов. Мудреные, разумеется, бумаги, такое чувство, что иногда авторы выходят за ранжир и начинают не понимать русский язык. Впрочем, документация в сфере высшего образования куда сложнее и, я бы так сказал, дурнее. Так что преодолел.
Будучи теперь сержантом, я занимал несколько особенное положение. Отделение, а тем более, взвод мне еще не давали, это сфера деятельности дедов. Но и до уровня рядовых меня не опускали. Не положено!
Ну а где-то через две недели, как раз вскоре Нового года, у меня произошли две неожиданности — одна, в общем-то, плановая, давненько уже ожидаемая, но не понятно когда и как. И вторая совершенно внезапная, но от этого не менее приятная.
Глава 21
По поводу обозначенной мною запланированной неожиданности, это, естественно, указанное официальное приглашение от запрошенной спортроты. Это еще до компьютерной эпохи XXI века, когда приходит серый листочек, на котором вначале напечатано типографским способом общий макет, потом конкретный текст печатной машинкой и, наконец, добавлено что-то важное обычной ручкой.
Назаров вначале был обрадован этому «письму счастью», ведь я уже считался своим, выкованным в учебном центре для армии и потому он хотел меня хоть как-то оприходовать. Но потом, вчитавшись, разочарованно посмотрел на меня взглядом армейского бюрократа.
— Так они же берут только кандидатом, — удивленно сказал полковник, — а если ты не подойдешь? Станешь кататься почем зря на государственный счет. В итоге и у нас ничему не обучишься, и там прошлындаешь!
Начальник учебного центра не собирался ничего делать. Это и не его сфера деятельности, и никак не затрагивает права и обязанности в центре. Он даже свыкся с тем, что столь ценный кадр уходит от него и перестал радоваться, что угроза дочери уходит.
Просто словесно даже не возмущается, удивляется и, значит, никак мне не навредит. Поэтому я спокойно ему ответил:
— Товарищ полковник, такая процедура принятия всех спортсменов. Если бы они не брали, то или никак не ответили. Или, скорее всего, ответили бы, что данная кандидатура их не интересует. А раз приглашают, то буду стараться. У меня есть заявление с грозной резолюцией Трижды Героя Советского Союза маршала авиации Кожедуба, есть все необходимые официальные документы для спортсменов спортрот Советской Армии.
Так что принять для испытательных испытаний они просто обязаны, а для меня это обычное дело, пройдем, товарищ полковник!
Назаров хмыкнул, но не саркастически, а как бы само собой разумеющееся. Моя победа с его дочуркой на шее (точнее, на руках, но это одно и то же) вырезали из его сердца любое сомнение. Раз и так победил, то без груза пройдет, на то он и мастер спорта международного класса.
Правда, какой-то намек на хитромудрые забавы в его хмыканье на втором плане прозвучал. Русские бы не обратили внимания, но у удмуртов так часто это звучало, что я насторожился. Удмурт я или нет, в конце концов?
И ведь не ошибся! Назаров, подождав немного, убрав со стола ведомственные бумаги, секретные или нет, черт его знает, вчера были не тайные, завтра станут супертайные. Заодно успокоив душу, она, чертовка, постоянно подпрыгивает по поводу и без повода.
Крикнул адъютанта найти женщину, что приходила к нему утром и была отсиживаться в комнате офицерского отдыха, смотреть пока телевизор. Вопреки названию, офицеры там не отдыхали. В штабе они работали, над этим он смотрел постоянно и зорко. А редкие официальные пьянки обычно проходили или в офицерском секторе столовой, либо в его комнате там же.
Я неуверенно улыбнулся. Что за женщина такая, которую ищут в моем присутствии? Вероника? Упаси боже! Да и не назовет полковник свою дочь так грубо. Она ведь замужем еще не была, так что хотя бы официально является девушкой. Машенька? Вероятность еще меньшая. Кто ее допустит в штаб воинской части за границей. А ГДР таковой формально является, хотя в народе и не считается. Другие дамы сюда тем более не проходят.
Назаров меж тем победоносно улыбнулся. Знает ведь, гад, но не торопится. Хотя мое сердце без всяких подпинывания со стороны хозяина тревожно забилось, когда послышались такие знакомые тихие шаги.
— Маша, Машенька, приехала все-таки ко мне, милая, родная!
Я не выдержал, схватил ее, закружил в объятьях. А моя удмуртская женщина и не собиралась болтать, лишь мило и многозначительно улыбалась.
— Вот что, молодожены, можете идти в комнату отдыха, там есть спальня. Сержант Ломаев, до нуля часов свободен. И благодари за это, между прочим, моего зама по политчасти полковника Бороздина. Он за твой переход из кандидатов в члены КПСС получил одобрительное похлопывание по плечу от самого первого члена Военного Совета ГСВГ. Народ-то чем дальше, тем больше начинает свинтить из партии, а ты тут демонстративно вступаешь. Молодец! А от меня, ты ведь все равно уже, по сути, не наш. Так что день так же твой. Можешь даже погулять с женой.
