В конечном деле подошел к Малову, который раздраженно не позвал — просто промычал. Но я не стал выкаблучиваться и показательно строить из сего дурака — все же и так понятно до проклятой икоты.
— Товарищ старшина, — доложил я, козыряя, — по вашему приказанию прибыл!
И что-то я сделал не так — толи громкость была небольшая, толи морда не через чур офигенная. В общем, Малов, сволочь эдакая, ответом врезал мне солнечное сплетение. Кто не знает — это сгусток нервов, вспомогательный пункт любого человеческого тела. Удар по нему всегда приводит к болезненному ощущению.
Но у меня существовали два смягчающих обстоятельства — и сержант бил не в полную силу, похоже, видел, что зря он меня бьет. А я, с другой стороны, предчувствуя такой карательный шаг деда, напряг грудной мышечный каркас.
И Малов только ушиб руку. Он ведь пытался бить коротко и внезапно, что делать больно, но без следов. А то если офицер, тот же самый капитан Гришин, увидит синяк на груди новобранца, когда он выходит топлес на зарядку, то мало не покажется, пусть возможный виновный старослужащий.
Офицеры нередко относятся к дедам мягче, чем к зеленым солдатикам. Но всему есть определенные рамки, особенно в советское время. Здесь к любому срочнику есть масса дисциплинированных наказаний, только ешь, не перелопайся.
Малов задумчиво и, похоже, злобно посмотрел на меня и поинтересовался:
— Ломаев, гад, заранее готовился к моему удару?
Не-не-не, надо сойти с этой темы. Потому как если он окончательно решит, что я делаю ему каверзу, то он обозлится. И ладно бы он еще раз ударит меня, стремительно и сильно, никаких грудных мышц не хватит. Так он еще подготовит мне настоящий ад, как в фашистском концлагере.
— Товарищ старшина, — умиротворенно сказал я, как вы знаете, я профессиональный спортсмен — биатлонист. У меня все тело в прочных мышцах, так нам положено. Иначе не фига не пройдешь десятки километров трассы.
Малов был обычный армейский дед. с различными прибабахами. И, как он думал, умный и сообразительный. И он вперился в меня в оба глаза. Дескать, мы уже говорили, но это совсем не подталкивает к новому разговору, сложному и тяжелому.
Глава 6
Я же стоял перед ним нарочито мягко и задумчиво. Старшина наверняка считает возможности двух вариантов. Первый — если я хитромудро (это по литературному контексту) попытаюсь его обойти. Но где доказательства? И офицерам ничего не скажешь в подтверждение, и свои же старослужащие не поймут и придется нечто нести в опровержение.
А ведь новобранца можно ругать, можно бить, если исподтишка, но гнобить просто так и сильно — это не по пацански.
Можно рассмотреть и второй вариант, он ведь действительно хороший спортсмен, Гришин сам лично читал официальные бумаги и твердо сказал, что им повезло. В ГДР, естественно, не сибирские морозы и возможности лыжных гонок совсем не велики, но тренированный человек сразу виден. А он сам видел, самолично, так бегал на полигоне, как жеребец!
Я наивно, но очень по-доброму посмотрел на Малова, как бы уже бесповоротно доказывая, что он не такой, каким товарищ старшина роты о нем подумал.
И старослужащий сдался. Он, естественно, все равно попытается спроворить мне бяку, ведь морально он сильно проиграл. Но тут уж ничего не сделаешь, поле для маневра у меня слишком малое. Придется быть в сплошном напряге, а то как бы не то.
Я по-прежнему стоял по стойке смирно, спокойный и благонравный, а сержант Малов уже вдумчиво спросил:
— Что там у вас произошло с полковником Назаровым?
Тут я уже сказал все в полном объеме, благо версия была разработана полностью и на том же Назарове пройдена на тест подлинности. Конечно же, чуть-чуть я не скажу, но товарищ сержант и сам должен понимать, что это государственная тайна.
Малов опять же немного рассердится, но это только пройдет на мою правдивость. Не может же он не понимать, что у государства не может быть секретов от своих граждан! Все же двадцатилетний старшина — не молокосос восемнадцатилетний, опыт у него охеренный, если даже он и не хочет.
Сержант действительно покружил головой на мой рассказ и лишь спросил:
— Откуда же ты так научился быть хорошим специалистом вычислительной техники? Ведь в характеристике личного дела написано, что ты сельский. Только не говори, что в глухом удмуртском селе есть школа с углубленным изучением ЭВМ!
Нет, естественно, — позволил я довольно нагло улыбнуться, — школа есть школа, такая же сельская. Но после, находясь уже на грани окончания среднего образования, пошел по спортивной карьере, уехал в Ижевск, там и прошел курсы ЭВМ на одном из предприятий. Там же потом и немного работал по специальности.
Честно говоря, я и не думал, что в меня в учебном армейском центре так вцепятся. Я ведь хороший биатлонист, вхожу, по крайней мере, в первую сотню спортсменов этого направления в СССР. А меня взяли за воротник, как специалиста по ЭВМ. Тут я тоже кое-что могу, но уже куда меньше.
Малов на мои философские рассуждения лишь глумливо изобразил что-то на лице. Мол, болтать мы все умеем, но делать будем лишь то, что от нас требуют. Понял, молодой, но порывистый?
Я с этим постольку — постольку был согласен. В прошлой жизни меня, как декана пединститута, сколько швыряли в грязь и merde, один только сплошной ужас. А уж тем более, когда зеленый первогодок. Стой по стойке смирно и козыряй, когда на тебя смотрит. Большего ты все равно не получишь.
— Товарищ полковник сегодня после обеда так сказать попросил тебя придти, — хитро улыбаясь, сказал сержант, — причем срочно и обязательно, что уж у него там случилось. Короче, приказ!
Молодой мой так сказать брат (точнее, реципиент)в моей душе, или я в его душе, бог его знает, кто у того находится, готовно был согласен отказаться. Ведь сержант был рядом. Целый сержант! А полковник оказался только где-то рядом. То есть он был в наличии, ведь и новобранец его видел и даже разговаривал. Но все равно, сержант для зеленого рядового был куда важнее.
Вот только сам сержант был явно умнее и так, наверняка, не считал. Поэтому, как решит на это молодой человек, даже и если в пользу своего непосредственного командира, все равно тот настучит по голове. А к него и так к ему очень неровные отношения. И ладно бы от НЕГО К НЕМУ, так еще и от ЕГО К ПОСЛЕДНЕМУ.
Поэтому престарелый (очень условно) Олег Николаевич вовремя заткнул молодого. Это ведь надо просто контролировать тело и ни в коем случае не допускать до оного. А вместо этого высказался уже сам и с умной мыслью:
— Товарищ старшина роты, поскольку вы мой непосредственный командир, то я поступлю, как вы прикажете!
Малов опять откровенно хмыкнул, но уже уважительно. Вот ведь… зеленый. А голова-то у него работает. И его, старшину, уважил и теперь уже он будет отвечать. Ха, но начальника учебного центра и полковника сержант никак не подвигнет. И даже не будет попытаться. Что он, полный губошлеп, то ли!
— Рядовой Ломаев! — почти казено сказал Малов, — надеюсь, вы больше никому такие мысли не толкали. А то мне еще жить хочется. Полковник Назаров и по должности, и по званию наш главный начальник!
Вроде бы и отругал, а сам все улыбается. Тут понятно, ласковое слово и кошке приятно, а тем более целому старшине. Вот вы, наверно, думаете, он уже того, перегибает. Не-ет, ребята, я по прошлой жизни говорю — похвалить можно любого начальника и он положительно на это отреагирует. Главное, какие льстивые слова говорить.
Так что тут старшине роты много не надо. Я и сам в XXI был повыше и сам говорил «добрые слова» гораздо выше. Хе-хе, цинично? Так ведь я и циничный уже старик, одно слово — дохлятина! Просто как-то умудрился жить вторую жизнь и брызжу во все стороны черным оптимизмом. Но про себя, между про чем, потому и еще жив, здоров и бываю обласкан похвалою.
Малов в заключение крепко стукнул меня по спине. Вот ведь… престарелый армейский дед! Так стукнул, словно по барабану ударил. И больно как-то телу-то моему. Ничего, явная ответка уже была. Органон мой так скоммутировал по руке сержанта, что тот, не ожидая этого, открыто смастерил гримасу боли. Или ему было все равно, вижу я или не вижу?
