- И сколько?

- 40 рэ. Килограмм кофе, кофемолка «Бош», турка. Еще «чирик» накинешь, дам еще кило кофе.

- Давай!

Парень опять скрылся в комнате. Через пару минут вернулся с пакетом.

- Смотри! – он продемонстрировал содержимое.

Тут из комнаты в прихожую вышла, виляя задницей, словно какая фотомоделька на подиуме, девица в коротенькой облегающей красной юбке и светлой блузе, через которую просвечивал темный лифчик. Длинные волосы были скручены в хвост на затылке. И, разумеется, вся в боевой раскраске – подведенные ресницы, искусственная синева на веках и под глазами, ярко-красные губы.

- Кеша, ну ты что там? – капризно протянула она. Голос показался мне знакомым.

- Юлька? – удивился я. – Когда ты из деревни успела вернуться?

- Антон? – Юлька замерла, широко раскрыла глаза. – Ты? Ты что здесь делаешь?

- Ушла в комнату! – рявкнул Иннокентий. – Сказали тебе, сиди и жди!

Он повернулся ко мне, неприятно осклабился:

- Хочешь её? Полтинник и она твоя!

Я оторопел.

- Кешка! – обиженно выкрикнула Юлька. – Сволочь!

- Сволочь? – парень злобно усмехнулся. – Ты когда мне бабки вернешь, коза?

Юлька убежала в комнату, хлопнув дверью.

- Давай рассчитаемся, - буркнул он мне. – С тебя 250 рублей.

Я вытащил деньги, отсчитал, протянул ему, помялся и спросил:

- Ты ее реально за полтинник отдаёшь?

Иннокентий поморщился, махнул рукой:

- Она считает, что я её парень. Она считает! Не я. Хитрожопая, аж песец. Набрала у меня тряпок себе на 480 рублей. Прикинь? И отдавать не хочет. Через месяц не отдаст, будем думать.

Он сунул деньги в задний карман шорт, хмыкнул:

- Если что надо будет, звони, заходи. Только без звонка не открою, имей ввиду.

И кивнул в сторону комнаты, опять осклабясь:

- Через месяц приходи. Может, и дешевле будет!

По дороге домой я зашел в гастроном, купил шоколад, бутылку «Каберне совиньон». Maman любила сухое красное. Посидим, обмоем обновку. Кстати, вчера на радостях maman тоже загорелась идеей гардероб обновить. Дубленку захотела и шапку норковую.

У подъезда на лавочке сидела тётя Маша. Я впервые увидел её такой – в сером брючном костюме, туфлях. Я плюхнулся рядом.

- Здрасьте, тёть Маш!

- Здоровей видали! – улыбнулась она и, поймав мой удивленный взгляд, поинтересовалась. – Что? Не видишь, старушка принарядилась! Ездила нынче УВД, в Совет ветеранов. О себе напомнила. Вот они глазенки вылупили, как меня увидели! Прям как ты сейчас.

Она хохотнула, потом вдруг нахмурилась:

- Антон, тут хмырёныш один ходит, лазает, трётся уже второй день. Вон там, - она слегка кивнула головой в сторону.

- Да не верти ты головой! – прошипела она. – Аккуратней, глазками одними стрельни, хоть и не девица…

Я глянул в сторону. На детской площадке поодаль на бортике песочницы сидел невысокий вертлявый парнишка в серых широких штанах, футболке неопределенного цвета и белой тряпичной кепке. Парень сидел, нервно покуривал папироску и, как мне показалось, всё время бросал взгляды в нашу сторону, тут же отводя их.

- Ну? Увидел? – тётя Маша вздохнула. – Вчера тебя спрашивал. Только не у кого-нибудь, а у малышни. Знакомый твой, нет? Знаешь его?

- Откуда? – удивился я. – Первый раз вижу.

- То тебя цыгане ищут, то шпана какая-то! – хихикнула тётя Маша. – Не можешь ты спокойно жить! Сейчас…

Она положила сумочку на лавочку, встала, решительно подошла к песочнице.

- Эй, молодой человек! – она цепко ухватила парнишку за плечо. – Ну-ка, встал! Ты кто такой? Чей будешь?

- Чего тебе, тётка? – огрызнулся тот. – Отцепись, сказал!

Он рванулся, но безуспешно. Тётя Маша его удержала.

- Не тётка, а гражданин полковник милиции! – отрезала она. – Ясно тебе, шантрапа?

Парнишка опять рванулся, извернулся, вырвался из ее рук (кажется, тётя Маша всё-таки нарочно ослабила хватку, позволив ему вырваться) и бросился бежать.

- Не дай бог еще раз тебя здесь увижу! – вдогонку крикнула она.

- Ты с уголовниками не пересекался последнее время? – тётя Маша вернулась к подъезду, села рядом. – Этот гражданин определенно из уголовной среды.

- Нет, - соврал я. Не говорить же ей про вчерашнюю стычку, в результате которой Грач отхватил от меня «проклятье». Тем более, что я им поставил блок на воспоминания обо мне.

Кстати, интересно было бы узнать, что там сотворил барабашка в квартире у Замятных. Целую ночь куролесил, а утром вернулся и по команде уснул в коробочке.

- Ты повнимательней будь, - посоветовала тётя Маша. – И замки смени. А лучше всю дверь целиком.

Глава 29

Инфекционная больница № 3.

Палата интенсивной терапии.

Вокруг кровати, на которой лежал молодой парень, накрытый до шеи простыней, стояли три врача.

- Ну, что коллеги? Осмотрели? – сказал один из них. – Пойдемте, обсудим.

Парень открыл глаза, застонал.

- Сестра! – позвал врач. – Сделайте ему укол димедрол с анальгином.

В палату зашла медсестра – в повязке, резиновых перчатках, наглухо застегнутом белом халате. Она откинула простыню и, едва сдерживая рвотный рефлекс, воткнула шприц в плечо. Пользуясь тем, что врачи вышли, она не стала смазывать место укола спиртом, быстро накинула простыню обратно и вышла. В палате стоял смрадный тошнотворный дух, который совсем не становился слабее, несмотря на открытое окно.

Врачи зашли в ординаторскую.

- Ну, какие будут идеи насчет диагноза? – спросил первый врач. Он снял маску, достал сигареты, закурил, выдыхая воздух в открытое окно.

- Я видел нечто подобное, - сообщил второй, пожилой, тоже доставая сигареты. – В Свердловске три года назад. К нам в областную больницу привезли облученного с АЭС. Вот у него почти такой же вид был – кожа гнила и слезала клочьями… Но здесь…

- У него еще перелом челюсти, - сообщил первый врач. – В двух местах. Сделали рентген, обнаружили. Хотели поставить сетку, но отказались. Смысла нет. Умирает парнишка.

- Его переводить надо в ОКБ, в ожоговую. Насколько я понял, случай совсем не заразный.

- Не заразный, - согласился первый врач. – Человек гниёт заживо. Причину установить невозможно.

- А сам он что говорит?

- Уже ничего. Первое время пытался что-то сказать, но со сломанной челюстью особо не поговоришь. Удалось только выяснить, что месяц назад прибыл из мест заключения, сидел за разбой, нигде не работает. Только паспорт успел получить.

- Ну, а смысл тогда что-то делать? – цинично хмыкнул третий врач. – Болячка не заразна. Лечению не поддается. Этот ЗэКа подхватил её на зоне, скорее всего, а сейчас болезнь активизировалась. Больной умирает. Мы ему помочь не в силах.

- Тогда так и запишем, консилиум пришел к выводу, что болезнь вызвана радиоактивным облучением, - предложил первый врач. – Другие предложения есть?

- Странно как-то, - сказал, затягиваясь сигаретой, второй. – Ни с того, ни с сего… А кто скорую-то вызвал?

- Друзья его. Причем из-за перелома челюсти и, очевидно, сотрясения мозга. А в скорой обнаружили прогрессирующие язвы по всему телу.

- Из-за такого диагноза придется ставить в известность органы… - заключил третий врач. – Радиоактивное заражение это серьезно. Надо что-то другое…

- Давайте напишем признаки ожога кислотой или щелочью? – предложил первый. – Типа, диагноз установлен консилиумом врачей. В любом случае ночь он не переживет, перевозить смысла нет. Да и проверять никто не будет. Ну, что ж? Распишемся в собственном бессилии… Ну, бывает…

- Согласен! – кивнул второй.

Выходя из ординаторской, второй врач задумчиво вполголоса, словно сам с собой, сказал:

- Говорят, что когда ведьма проклятье накладывает, то вот так же человек заживо гниёт.

- Какая ведьма? Какое проклятье? – отреагировал первый врач. Слух у него оказался отменный.