Но семейные проблемы – не единственная причина, по которой она сегодня нервничает и мается бессонницей, признается себе Бреда. Если честно, ей не по себе с тех пор, как она услышала, что Барри возвращается домой. Самой не смешно? Барри Маклафлин, точнее отец Барри Маклафлин, – ее первая любовь. Ее чувства сейчас так же живы, как и больше сорока лет назад.

Последний раз она видела его на своей свадьбе.

Это был ее способ отплатить ему – пусть увидит, как все любуются ею, как она сияет в роскошном свадебном платье, как прекрасный жених ждет ее на верхних ступеньках церковной лестницы, и пусть поймет, чего лишился. Но когда она взяла протянутую руку отца, чтобы сделать шаг к алтарю, то поняла, что это ошибка. Никого этим не обмануть, тем более Барри, который вовсе не выглядел потерянным, каким она рисовала его в своих мечтах в свете этого важного дня. Напротив, Барри был исполнен внутреннего спокойствия, как человек, который уверен, что выбрал правильный путь, нашел свое истинное призвание. Он печалился о ней, Бреде, но только потому, что понимал, что она пыталась сделать, и сочувствовал ей. Он видел ее настоящую сквозь блестящую улыбку, слышал ее ломкий смех и видел, какие неестественные позы она принимала, позируя фотографу, когда с обожанием глядела на Конора, внешне действительно похожего на кинозвезду, как многие говорили. Она тогда действительно была влюблена в Конора: он был красивый, веселый, непосредственный и очень обаятельный. Но в ту минуту, когда Бреда снова увидела Барри, подошедшего поздравить их обоих, она в глубине души уже знала, что никогда не полюбит ни одного мужчину так, как любила его.

Она не сказала Конору о своих отношениях с Барри, о том, что он был ее первой любовью. Конор бы только посмеялся – ее первый парень собирается стать священником, ха-ха-ха. Бреде это не казалось забавным, ни капельки. Поэтому она сказала, что Барри – старый друг их семьи. Это была не совсем ложь, просто удобная версия правды.

Мать предупреждала ее, что это плохая идея.

– Я знаю, чего ты пытаешься добиться, Бреда, но это не сработает. И еще скажу: последствия тебе не понравятся.

– Не понимаю, о чем ты, – прикинулась дурочкой Бреда.

– Нет, понимаешь. Я твоя мать, и мой долг – давать тебе советы, даже если ты не хочешь их слушать. Ты все еще влюблена в Барри Маклафлина, не отрицай: только очень глупая, даже безумная невеста будет настаивать на том, чтобы пригласить на свою свадьбу мужчину, которого она любила и потеряла. Ты действительно думаешь, что Барри, увидев, как ты великолепно выглядишь в день свадьбы, пожалеет, что выбрал священство? Правда? Я никогда не слышала ничего настолько глупого. Так я и поняла, что ты до сих пор в него влюблена, ведь только безумно влюбленная женщина могла затеять такую глупость. Честное слово, Бреда, кем ты себя возомнила? Скарлетт О’Хара, которая тоскует по Эшли? Сейчас семидесятые. Барри выбрал священство. Это было и всегда будет его настоящим призванием, и, честно говоря, он никогда не давал тебе никаких обещаний, никогда не обманывал, а просто делал то, что в душе считал правильным. Поверь, я знаю, тебе тяжело, знаю, как сильно ты его любила, мы все любили. Он был и остается особенным человеком. Но он не твой особенный человек. Ты знаешь, как я отношусь к Конору, я не думаю, что он достойная партия и достойная замена Барри. Еще есть время передумать и отменить свадьбу.

Бреда ужаснулась, что мать действительно могла прочитать ее мысли.

– Я не собираюсь отменять свадьбу. Как ты могла вообще…

Ее мать подняла руки.

– Хорошо-хорошо, делай как знаешь. Но если ты собираешься выйти за Конора, то хотя бы отдайся этому на все сто, Бреда. Не цепляйся за невнятные бессмысленные фантазии о мужчине, которого ты не можешь иметь и который, как я вижу, не хочет тебя.

Как и почти всегда, мать Бреды оказалась права. Но, к своей чести, Бреда и правда на все сто процентов отдалась своему браку – и они с Конором все еще вместе сорок лет спустя. Неплохой результат.

Но изредка она, как сейчас, достает свой свадебный альбом и переносится в тот прекрасный день в Баллианне, когда ярко светило солнце, спокойное море было васильково-синим, отель утопал в цветах, а на лужайке перед домом, где она играла ребенком, загорала подростком, а теперь застыла во времени прекрасной невестой, стоял роскошный шатер. Когда она смотрит на эти давние фотографии, то всегда останавливает взгляд на лице Барри.

Она все еще была здесь.

Он чувствовал, будто она стоит за каждым углом, за каждой закрытой дверью. Он делал шаг – и ее там не было, отвечал на звонок – и говорил не с ней.

Раньше она тоже уходила от него, и он отпускал, но в тот раз все было по-другому. В тот раз он был чертовски зол. В тот раз она не просто затерла их прошлое, она украла их будущее – и именно этого он не мог ей простить.

Здесь, в этом обширном старом доме, в красивом, старинном, беспорядочном, ветшающем поместье, он постоянно замечал вещи, которые одновременно порадовали бы ее и привели в бешенство. Первый проблеск света, когда небо меняет цвет с темно-синего на пурпурный, затем розовые блики, окрашивающие волны, когда наступает рассвет. Он наблюдал рассвет каждое утро, лежа в постели, и каждое утро он был другим. Изящные парадные комнаты с большими окнами, выходящими в запущенный сад. Широкая лестница наверх и великолепное витражное окно на первой лестничной площадке. Ванна с собственным вредным характером, которая то щедро орошала струями воды из старых латунных кранов, то без видимой причины выдавала череду скупых капель. Бесконечная, как казалось, череда пауков, возникающих бесшумно из каждого уголка и из каждой трещины. Непонятные звуки, лучше всего слышимые ночью, похожие на журчание и лязг в невидимых трубах, и сквозняки, которые возникали из ниоткуда даже в теплый летний день.

Дэну нравился этот дом, и он знал, что Мэри он тоже понравился бы.

Он думал, что, уехав так далеко, легче сможет забыть, но на самом деле он вспоминал ее здесь ярче, чем где-либо. Он все еще ждал, что в любой момент она войдет в дверь или он обнаружит ее стоящей у плиты. Хотя прошло уже больше года. Если быть точным, четырнадцать месяцев, две недели и три дня.

Больше всего он вспоминал их первые дни. Впервые увидел ее на производственном совещании и подумал, какая она невероятно ухоженная и уравновешенная, эталон безупречной телеведущей до кончиков ногтей. И эти ноги… бесконечно длинные, спрятать их не мог никакой деловой костюм. Даже спьяну он не мог себе представить, чтобы такая девушка обратила внимание на пляжного бездельника, каким он ощущал себя, когда его продюсерская компания только стартовала, но потом их глаза встретились, и он понял, что хочет увидеть ее снова. Должен. Удивительно, но это произошло, причем тогда, когда он меньше всего этого ожидал. Она сама позвонила, сказала, что хочет обсудить что-то насчет документального фильма, и предложила встретиться за кофе. После этого они начали встречаться. Оказалось, что он ошибался на ее счет. За пределами офиса она была другой: любила путешествовать и плавать. В воде она ощущала себя свободно, даже лучше, чем он сам, а это о чем-то да говорило. А на суше… Ну, он был прав насчет длины ног.

Он сразу понял, что влюбился, и это пугало, но далеко не так сильно, как мысль о жизни без нее. У него еще не было успешной карьеры, да и свободных денег тоже, но он стиснул зубы и купил ей скромное, но красивое кольцо, одолжил у друга катер, организовал пикник, шампанское, свечи, а затем позвонил ей и спросил, не поужинает ли она с ним поздно вечером на берегу океана.

Он так нервничал, что на мгновение забыл, где спрятал кольцо, и чуть не испортил все. Потом она клялась, что понятия не имела, что он задумал. Главное, что она сказала «да» без колебаний. Остаток ночи они провели на воде, а затем наблюдали, как взошло солнце. Такое не забывается.

Они поженились, Мэри забеременела, Дэниел нервничал, а потом его огорошили: будет двойня! Он мало что помнил с той минуты до момента, когда дети появились на свет. Он жил в ужасе, как в тумане. Уже то, что от него зависит один беспомощный младенец, пугало, а уж двое…