– Так – так… – начал прикидывать что–то в уме Алзор.

– Да ладно, не пытайтесь подсчитать. Это только наши аналитики умеют. Высшая Генетическая Математика, как они говорят, основа нашей работы! Бюрократы… Ну, не суть. При такой генетической составляющей в его день рождения ничего хорошего ждать не приходится. Так что он по любому бы прокололся и свернул со своего пути. И вы были бы бессильны.

Вам, конечно, нервы помотают, чего и говорить. Но строгих санкций не будет. Прежде всего это руководство виновато – само проглядело! Но – я вам ничего не говорил!

Камень с души (а точнее, не камень, а валун весом в несколько тонн) Алзора свалились куда–то в область прямой кишки и там растворился. Руми с улыбкой глянул на своего коллегу.

– Я даже не знаю, как благодарить… – произнес Алзор.

– А никак. Все сложилось, как нельзя лучше. Просто я пришел сюда проследить за Андреем, чтобы все прошло спокойно. На полу валялся бейджик, я его на всякий случай прицепил. Но тут появились вы! Я, честно говоря, этого не ожидал. Но – может и к лучшему? Когда последний раз удавалось так посидеть?

– Вот и не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – рассмеялся Алзор. – Слушайте, может сменим обстановку? А то народ начинает набираться.

* * *

В небольшом садике гуляла пожилая пара, на скамейке сидела мама с коляской, мимо шли люди по своим делам. И никому даже в голову не приходило обратить внимание на двух оживленно беседующих самых обычных, ничем не примечательных мужчин.

Кладбище воспоминаний

Взмах лопатой… Еще раз… Еще… Лопата вгрызается в землю… Очень хорошо… Земля мягкая, податливая, какой и должна, по идее, быть на кладбище. Впрочем, здесь с этим проблем быть не должно было – все-таки условия для работы предоставляют нормальные.

Лацир отряхнул землю со штанов; надо будет и ботинки почистить, хотя с такой работенкой их можно чистить каждые пятнадцать минут.

В паре метров от Лацира в землю воткнута еще одна лопата, на которой висит длиннополый сюртук. Лацир улыбнулся, взглянув на него. Ну кто решил, что эта одежда подходит гробовщику? Неудобно, движения стесняет, может выглядит и стильно, но кому это интересно? Кто его тут видит?

Лациру вместе с сюртуком пытались всучить цилиндр, но он наотрез отказался: тогда точно можно будет в каком-нибудь ужастике сниматься. А ему только этого не хватало.

Насколько хватало глаз, повсюду было кладбище, что на север, что на юг, что на запад, что на восток. Странное оно только было – ни крестов, ни могильных памятников. Ничего, что указывало бы на возраст, вероисповедание, деятельность того, кто лежал на этом кладбище. Даже имен не было. «Да и быть не может», желчно усмехнулся про себя Лацир.

Оторвавшись от своего монотонного труда, Лацир задумчиво посмотрел на пламенеющее солнце, уже почти скрывшееся за горизонтом. В другое время и в другом месте это навеяло бы на него какие-то философские или романтические размышления. Но он уже привык.

В этой части загробного мира всегда закат. Солнце постоянно уходит за горизонт, но никогда не скрывается полностью.

Ладно, пора приниматься за работу. Лацир неспешно подошел к мешку, сшитому из какого-то грубого материала. Сев на корточки, взял в руки камешек из мешка. Обычный сердолик небольшого размера, легко умещается на ладони. Но Лацир внимательно всматривался в этот камень. Откуда-то изнутри начал пробиваться свет. Камень начал светиться, но каким-то грязно-розовым светом. Лацир несколько облегченно вздохнул: «Ничего особо тяжелого». В сиянии, окружающем сердолик, возникла картинка. Это несколько напоминало сцены из фантастических фильмов, но в этом мире «фантастикой» обычно называли жадность и жестокость, живущих в трехмерном пространстве. Лацир пристально вглядывался в этот своеобразный экран:

Саша пяти лет вместе с мамой в каком-то продуктовом магазине. Отходит в сторону… Останавливается прямо перед витриной и, видимо, очень сильно мешает какой-то тетке лет шестидесяти. Та, с каким-то истерическим озлоблением отталкивает его… «Вот сука», бормочет Лацир. Саша разве что не падает и в слезах бежит к маме. Мама Саши что-то возмущенно говорит женщине, прижимая к себе сына. Женщина же что-то агрессивно отвечает матери мальчика и резко направляется к выходу. Саша не плачет, но растерянно прижимается к маме. Настроение испорчено до конца дня, а может и больше…

Лацир задумчиво подбросил несколько раз на ладони погасший камень. Так, это рядовой случай, ничего особо сложного… Лацир поднялся и подошел к нескольким, им же недавно и вырытым, ямкам.

– Ну, это глубокая, это тоже, а вот эта – в самый раз…

Небольшая ямка, сантиметров двадцать глубиной и в диаметре примерно столько же. Нормально, как раз для таких случаев.

Лацир аккуратно положил камень на дно ямки. Казалось, что из глубины сердолика еще продолжает пробиваться свет. Это нормально, его сразу об этом предупредили. Взяв лопату, могильщик аккуратно засыпал ямку землей и слегка утромбавал ногой. Положил руку на землю и произнес: «Память – хозяйка, грязь отторгает». Отлично, с этим покончено. Что у нас там дальше?

Запустив руку в мешок, Лацир наугад вытащил следующий камень. Небольшой родонит светился ярко-розовым цветом, а черные прожилки на нем вздувались, словно вены атлета. «Везет мне на розовый сегодня», подумал Лацир. Сияние, становившееся все более ядовитым, начало расширяться и в нем возникла картинка. «Кино началось», как это называл могильщик.

Рита, девять лет. Еле сдерживая слезы, выходит из кабинета рисования. В руках держит рисунок, на котором, может и неумело, но явно старательно нарисованы горы, озеро, лес. Вслед ей что-то резко говорит учительница рисования – женщина предпенсионного возраста, героически пережившая перестройку, мужа, но не сумевшая достойно пережить уход молодости и здоровья. Чем ей Рита не угодила понять не сложно: у девочки четко выраженный талант к рисованию, вот только не может и не хочет она рисовать по правилам и шаблонам. Свое видиние у ребенка. А такие, как эта учительница, такого не прощают. Канон есть канон! Безобразно, но единообразно! Вот и травит на каждом уроке эту бедную Риту: то демонстративно отругает ее рисунки при всем классе, то влепит тройку за незначительный огрех, а то и вовсе порвет рисунок – да, такое тоже было.

Лациру плохо слышно, но еще он смог разобрать, что учительница прямым текстом говорит Рите, что если та хочет иметь приличные оценки, то пусть ходит на дополнительные занятия по рисованию. А, ну все ясно… Такое, не слишком скрытое, вымогательство…

Лацир немного помусолил в руках камень. Ну, ничего, Рита, ничего… Сколько еще таких гарпий будет встречаться в жизни – не сосчитаешь. Но очень скоро – Лацир это знал наверняка – Рита научится давать такой отпор, что любая стерва будет растерянно сглатывать сопли. Потому что не будет знать, как реагировать.

«Так, а ты где упокоишься?», с деланым участием осведомился Лацир у немного притухшего родонита. «А давай я тебя здесь похороню», решил могильщик и аккуратно положил камешек в ямку, чуть глубже предыдущей. Закопав и произнеся сакраментальное «память – хозяйка, грязь отторгает», он спросил: «Удобно лежится?» и сам засмеялся своей шутке.

Лацир вообще любил говорить с камнями. Он и при жизни ими интересовался, многие поделочные и полудрагоценные камни украшали его дом. А сейчас они были одними из немногих, с кем он мог говорить.

Лацир наугад вынул из мешка следующий камень и нахмурился. В руках он держал небольшой агат. Так любимые им при жизни, здесь агаты стали для него источником неприятных размышлений. Могильщик пристально вглядывался в бело-голубые разводы, который начал излучать матовое сияние. Открывшаяся картинка только подтвердила опасения Лацира.

Карина, двенадцать лет. Девочка испуганно прижимается к стене в пустом школьном коридоре. Перед ней стоят две девочки, ее ровесница. С презрительной усмешкой они разглядывают Карину и перебрасываются какими-то репликами. Та стоит и боится шевельнуться. Одна из оппоненток делает движение рукой, будто хочет ударить. Карина зажмуривается, но обидчица быстро подносит руку к своей голове, поправляя прическу. Две девочки смеются злым, хамским смехом и явно входят во вкус, так как вторая уже заносит руку для удара. Что происходит в душе у Карины догодаться не сложно. Стыдно, страшно, обидно. Но тут в коридоре появляются два учителя. Один из них достаточно резко что-то спрашивает у девочек. Каринины мучительницы тут же делают наивные лица и, разведя руками, уходят. Но на Карину они бросают злобный взгляд и что-то сквозь зубы произносят. Все понятно: разговор не окончен.