Невозможно с точностью оценить влияние на Маркса этой крепкой семейной традиции. «Традиции всех ушедших поколений, как гора, нависают над разумом живущих» [9], – писал он позднее. Еврейство, прежде всего в то время, не было чем-то, от чего легко отмахнуться. Генрих Гейне и Мозес Гесс[7], близкие друзья Маркса, от иудаизма отказались: один по культурным соображениям перешел в протестантизм, другой был убежденным атеистом, но оба до конца жизни сохранили еврейское самосознание. Даже младшая дочь Маркса, Элеонора, хотя и была еврейкой лишь наполовину, постоянно и с некоторой вызывающей гордостью заявляла на рабочих собраниях в лондонском Ист-Энде: «Я – еврейка» [10]. Положение евреев в Рейнской области, где они часто становились козлами отпущения за растущую бедность крестьян, благоприятствовало усилению их коллективного самосознания. Хотя гражданское равенство было достигнуто в соответствии с наполеоновскими законами, вступление в Священный союз и его политика «христианского государства» неизбежно влекли за собой антисемитизм, поскольку религиозные евреи исповедовали чуждую веру и многие из них претендовали на то, чтобы быть отдельным народом. В процессе самой ожесточенной полемики, в которую Маркс вступал, например, с философами Арнольдом Руге, Пьер-Жозефом Прудоном, Михаилом Бакуниным и Евгением Дюрингом, его еврейство было неизменным ингредиентом. Вопрос о том, обладал ли сам Маркс антисемитскими наклонностями, вызывает много споров: разумеется, поверхностное прочтение его памфлета «К еврейскому вопросу» на это указывает [11], а его письма содержат бесчисленное количество уничижительных эпитетов в адрес евреев [12], но это не дает оснований для обвинения в устойчивом антисемитизме. Некоторые марксоведы считают, что нашли ключ к системе идей Маркса в его корнях; но хотя некоторые его идеи – и даже образ жизни – имеют отголоски пророческой традиции, сама эта традиция является более или менее частью западного интеллектуального наследия; и было бы чересчур опрометчиво сводить идеи Маркса к секуляризованному иудаизму [13].
Типично еврейские убеждения, конечно, не соответствовали общим взглядам отца Маркса. По словам Элеоноры, он был «пропитан свободными французскими идеями XVIII века о политике, религии, жизни и искусстве» [14]. Он полностью разделял взгляды французских рационалистов XVIII столетия c их безграничной верой в силу разума для объяснения и улучшения мира. Эти французские интеллектуалы сглаживали догматический рационализм классических метафизиков, таких как Лейбниц, британским эмпиризмом Локка и Юма. Они верили в возможность доказать, что люди от природы добры и все одинаково разумны; причина же человеческих несчастий – обыкновенное невежество, вызванное отчасти неудачными материальными обстоятельствами, а отчасти намеренным подавлением или искажением истины со стороны власть имущих, гражданских или религиозных, в чьих очевидных интересах было увековечить обман, в котором пребывало человечество. Одним из основных средств разрушения такого положения дел было образование; другим – изменение материальных условий.
По сохранившимся письмам видно, что Генрих Маркс действительно был, по словам его внучки Элеоноры, «настоящим французом XVIII века, знавшим наизусть Вольтера и Руссо» [15]. Его религией был поверхностный и морализаторский деизм: Эдгар фон Вестфален, будущий шурин Карла Маркса, описывал Генриха Маркса как «протестанта в духе Лессинга» [16]. Его взгляды на жизнь прекрасно выражены в совете, данном Карлу: «Хорошая опора для морали – это простая вера в Бога. Вы знаете, что я меньше других похож на фанатика. Но рано или поздно человек испытывает настоящую потребность в вере, и в жизни бывают минуты, когда даже тот, кто отрицает Бога, вынужден против своей воли молиться Всевышнему <…> каждый должен подчиниться тому, во что верили Ньютон, Локк и Лейбниц» [17].
Генрих Маркс также был тесно связан с рейнским либеральным движением. Он был членом литературного общества «Трирский казино-клуб», основанного во время французской оккупации и названного так по месту проведения собраний. Либеральное движение набрало силу после революции 1830 года во Франции, и в 1834 году (когда Карлу было 16 лет) клуб устроил ужин в честь либеральных депутатов из Трира, заседавших в Рейнском парламенте. Этот ужин – часть кампании за более представительные конституции – был единственным, проведенным в Пруссии, хотя многие подобные мероприятия проводились в непрусских районах Германии. Хотя Генрих Маркс действовал чрезвычайно активно как один из пяти организаторов этого политического ужина, тост, предложенный им, был характерно умеренным и почтительным. Ближе всего к требованиям либералов он подошел, пылко поблагодарив Фридриха Вильгельма III, «великодушию которого мы обязаны первыми институтами народного представительства». В заключение он сказал: «Давайте с уверенностью предвидеть счастливое будущее, ведь оно находится в руках благосклонного отца, справедливого монарха. Его благородное сердце всегда доброжелательно отнесется к оправданным и разумным желаниям своего народа» [18]. Затем было спето несколько революционных песен, и в полицейском рапорте отмечено, что Генрих присоединился к пению. Ужин вызвал гнев в правительственных кругах, который усилился после более радикальной демонстрации, состоявшейся две недели спустя, в годовщину основания Казино-клуба, когда была исполнена «Марсельеза» и поднят триколор. Прусское правительство сделало строгий выговор губернатору провинции и взяло Казино-клуб под усиленный полицейский надзор. Генрих Маркс присутствовал на той второй демонстрации, но на сей раз воздержался от участия в пении: он не был франкофилом и ненавидел то, что он называл «безумной идеологией» Наполеона [19]. Хотя его либеральные идеи всегда были смягчены некоторым прусским патриотизмом, Генрих Маркс испытывал сочувствие к правам угнетенных, что не могло не оказать влияния на его сына [20].
У семьи Маркс имелось достаточно денег для безбедного существования. Родители Генриха были бедны, и, хотя его жена принесла изрядное приданое, он стал, что называется, кузнецом своего счастья. Маркс появился на свет в превосходно выстроенном трехэтажном особняке, двор которого был окружен галереей [21]. Однако Генрих арендовал только две комнаты на первом этаже и три на втором, в которых он разместил семь человек, а также занимался юридической практикой. Через полтора года после рождения Карла семья купила другой дом в Трире и переехала в значительно меньший, чем предыдущий, но с десятью комнатами и флигелем на территории [22]. У Марксов было две служанки, а также имелся виноградник недалеко от города. Тем не менее низкий подоходный налог, который платил Генрих Маркс, и некоторые его высказывания в письмах к сыну (он призывал Карла отправлять несколько писем вместе с посылкой, так как это дешевле) позволяют предположить, что денег в семье было немного [23].
В семье Маркса было девять детей, Карл родился третьим, но старший, Мориц Давид, умер в возрасте четырех лет через год после рождения Карла, так что Карл занял место старшего сына. К старшей сестре Софи он был особенно привязан в детстве. Позже она вышла замуж за юриста и жила в Маастрихте в Голландии. Два младших брата Маркса рано умерли от туберкулеза, как и две его сестры. Из двух оставшихся сестер Луиза вышла замуж за голландца и переселилась вместе с ним в Кейптаун, а Эмилия вышла замуж за инженера и жила в Трире. Бóльшая часть скудных сведений о детстве Маркса получена от его сестер, которые рассказывали своей племяннице Элеоноре, что в детстве Маркс был «ужасным тираном для своих сестер, гонял их, играя в “лошадки”, по Маркусбергу в Трире на полной скорости – и, что еще хуже, настаивал на том, чтобы они ели “пирожки”, которые он делал из грязевого теста еще более грязными руками. Но они терпели “езду” и ели “пирожки” без ропота, ради историй, которые Карл рассказывал им в награду за их послушание» [24].
До 12 лет Маркс, вероятно, получал домашнее образование. Последующие пять лет (1830–1835) он посещал гимназию в Трире, которая ранее была иезуитской школой, а затем носила название гимназии имени Фридриха Вильгельма. Здесь он получил традиционное гуманистическое образование. Либеральный дух Просвещения был привнесен в школу покойным трирским курфюрстом Клеменсом Венцеславом, который принял принципы своего предшественника и попытался примирить веру и разум с кантовской точки зрения. Для борьбы с невежеством духовенства он превратил школу в своего рода малую семинарию. Во время французской оккупации она опустилась до очень низкого уровня, но после аннексии Рейнской области была реорганизована и набрала несколько очень талантливых преподавателей [25]. Главное влияние на школу оказал ее директор Гуго Виттенбах, учитель истории Карла и друг семьи Маркс. Он произвел благоприятное впечатление на Гёте как «адепт кантовской философии» [26] и принял участие в основании Казино-клуба. После большой демонстрации в Гамбахе в поддержку свободы печати в 1832 году за Виттенбахом был установлен полицейский надзор, а в школе был произведен обыск: у учеников были найдены экземпляры гамбаховских речей и антиправительственной сатиры. В результате «дела Казино» в 1834 году, когда Карл Маркс учился в школе четвертый год, учитель математики был обвинен в материализме и атеизме, а учитель древнееврейского – в том, что присоединился к революционным песням. Самому Виттенбаху грозило увольнение, но в итоге в противовес преобладающему либерализму к нему был приставлен реакционный помощник Лёрс. Об отношении Карла Маркса к этому делу можно судить по жалобе, направленной ему отцом, на то, что он и еще один ученик, уходя из школы, умышленно проявили пренебрежение к Лёрсу, простившись со всеми учителями, кроме него [27].
