– Вы же ненавидите друг друга! – озвучивает мои мысли Феоктистов.

– От ненависти до любви один шаг. Да, Алунчик? Ну, что ты застыла? Иди оденься, что ли. И на стол чего-то метни.

Мой… Мой папа отвешивает этой… ладно… моей свекрови… то есть самой настоящей генеральше шлепок по заду и подходит ко мне обняться. А та ничего. Опускает ствол в карман шелкового пеньюара и, кажется, в самом деле смутившись, бормочет какие-то приветствия и… сбегает.

– Озвереть, – комментирует увиденное Фома, недоверчиво тряся головой.

– А елку вы зачем купили? У нас есть!

– Вообще-то, пап, тебе тоже не мешает одеться, – бурчу я.

Отец окидывает взглядом свои синие трусы от Тома Форда. И почесав лысину, послушно уходит, велев нам напоследок располагаться.

Кусая губы, поворачиваюсь к позеленевшему Фоме.

– Он ее, что ли, трахает? – ошалело интересуется он, будто мы видели не одно и то же.

– Похоже на то.

– Пипец. Просто жесть какая-то. Ей же под пятьдесят!

– Как и ему. Ты думаешь, люди в этом возрасте не трахаются?

– До этого момента я был уверен, что родился в результате непорочного зачатия.

– Серьезно? Она не знакомила тебя со своими…

– Нет! – рявкает Феоктистов. – Боже. Как мне это развидеть? У нее что, сделанная грудь?!

– Ты про импланты? Я не разглядела. Но форма у Аллы Витольдовны что надо. Правда, я думала, отец найдет себе кого-нибудь помоложе.

– Эй! Моя мать не старая. На хрена ей твой отец? Он же еще тот ходок и…

– Ты вообще-то о моем папе говоришь. Имей совесть! – топаю я ногой. Фома осекается. Замерев друг напротив друга, осознаем, что, может быть, впервые ругаемся. И из-за кого? Из-за наших спятивших на старости лет родителей!

Отодвинув елку ногой к стене, оседаю рядом с Фомой на банкетку.

– М-да… Попахивает инцестом.

– Мы не кровные родственники, так что вряд ли.

Прерывая наш разговор, звонит домофон.

– Кого еще принесло? – бурчит отец, возвращаясь и на ходу натягивая футболку.

– Это курьер. Мы с Фомой планировали поужинать.

– Как вы вообще здесь оказались?

– А вы? – язвлю. Отец вздергивает бровь. Что заставляет меня тут же сдуться. – Это было спонтанное решение. Встретить Новый год со снегом, елкой и…

– В общем, как положено, – заканчивает отец за меня, довольно кивая.

– И давно вы мутите? – спрашивает Фома, сводя на нет наши попытки сменить тему беседы.

– Да сколько знакомы, столько и мутим, да, Алунь?

Не дав матери и рта раскрыть, Феоктистов опять напирает:

– А молчали чего?

– Не хотели, чтобы наши мутки на ваших отношениях отразились. Правильно, Ал? Это же была основная причина?

– Сынок, – начинает необычно взволнованная Алла Витольдовна, но тут ее опять перебивают, на этот раз мой отец.

– Ну, ты опять? Кончай парню сопли вытирать. Подумаешь – трагедия. Мать замуж вышла.

– Замуж? – охреневает вконец Фома. И тут я его понимаю, конечно. – Вы поженились?

– Я бы никогда этого не допустила, но… Кое-что случилось… Меня заставили.

Алла Витольдовна опускается на низкий столик, на который мы, когда здесь жили, ставили цветочные композиции. Узнать в этой женщине знакомую мне генеральшу практически невозможно. У той все под контролем, она, блин, почти машина. Единственная слабость которой – ее драгоценный сынок. И эта женщина вдруг потерянным голосом говорит, что ее заставили? Серьезно? Товарищи инопланетяне, верните мою свекровь. Мы вас раскусили.

– Короче, так. Никто никого не заставлял. Мы поженились. Скоро родим вам братика.

– Аа-а-а?

Мне же послышалось, да? Перевожу взгляд на Фому. В его глазах – те же недоверие и ужас, что одолевают меня саму.

– Так получилось, – окончательно сникнув, шепчет Алла Витольдовна.

– В каком смысле получилось?! Тебе полтинник скоро! Как ты вообще могла залететь в таком возрасте?

– Мне сорок шесть всего! – поджимает дрожащие губы моя, господи помилуй, мачеха.

– А ну-ка прекрати орать на мать! – синхронно с ней гаркает отец. Как два барана, они с Фомой встают друг напротив друга – хоть ставки принимай, кто первый бросится.

– И ты мне еще что-то там говорил про контрацепцию! – возмущенно пищу я, оттесняя Феоктистова за спину. – А сам?!

– Перед тобой я еще не отчитывался! – багровеет отец.

– Стас… – шепчет Алла Витольдовна, хватаясь за живот.

– О, черт! Мама… – подскакивает к ней Фома.

– Так, все! Успокоились. Выдохнули. Будете мне жену волновать – выставлю за порог.

– Да мы и сами уйдем, – быкует Фома. – Пойдем, Жень.

Это, конечно, лишнее. Но хорошенько узнав Фому, я знаю, что нет никакого смысла пытаться его образумить, пока он в таком состоянии. Бросив извиняющийся взгляд на отца и Аллу Витольдовну, подхватываю наши чемоданы и бегу его догонять.

Фома стоит у лифта, залипнув в приложении такси.

– В отель? – мямлю я.

– Нет, ко мне поедем.

В квартиру, где они жили с Аленкой? Серьезно? Вот чего я точно бы не хотела.

– М-м-м.

– Мать там ремонт сделала. Поедем, ночь переночуем, а там решим, как быть. Я выпотрошен.

Ну, если ремонт, то ладно.

Тот же двор, те же подъезд и лифт. Здесь почти невозможно отстраниться от прошлого. Не знаю, что он себе думал. Лично мне неприятно. Возвращается чувство вины. А у меня после встречи с родителями и так такой бардак в чувствах! Вот тебе и праздник.

– Ты пока осмотрись, а я постелюсь в спальне.

Пыльно… Хотя не так, как могло быть. Наверное, кто-то здесь прибирается, как и в нашей с отцом квартире. Интересно, они в ней планируют жить? Папа переедет? А как же наша фирма? Все так запуталось. Вот это да… Братик.

Опускаюсь на диван. Сижу, перевариваю. Так проходит не одна минута. А Фомы все нет. Иду за ним. Феоктистов стоит спиной, свесив голову и опустив руки. В одной из которых зажата какая-то бумажка. Стопка белья валяется неразобранной в ногах.

– Эй! Ты чего? Так сильно расстроился?

Нет, я тоже в шоке, но ведь это хорошо, да? Жили себе два одиноких человека, а потом встретились… А ребенок… Наверное, я, в отличие от Фомы, была готова, что отец когда-нибудь заведет новую семью. У мужчин с этим все обстоит гораздо проще, чем у женщин. А тут – сюрприз.

– А?

– Из-за родителей.

– А… Нет. Тут… другое. Вот. Почитай…

Не скрывая удивления, забираю из рук Фомы бумажку, и кровь в жилах стынет. Почерк Аленки я узнаю из тысячи. Мы же… Боже, мы десять лет сидели за одной партой в школе!

Меня страшно манит написанное. И в то же время я так боюсь это прочитать. Руки дрожат. Бумага шуршит, словно и ей передалась моя истерика.

– Да ты не бойся, – вдруг улыбается Феоктистов, видя, как отчаянно я трушу. – Там нам благословение.

– Правда? – шепчу, недоверчиво распахнув глаза.

– Ага. Читай.

Я ныряю в текст. Жаль, он совсем короткий. Под конец Аленке было трудно держать в руках ручку.

Прочитав, утыкаюсь носом в плечо Фомы. Тот целует меня в макушку, а потом отстраняется.

– Выйдешь за меня? – спрашивает вдруг, протягивая коробочку с кольцом. Если бы не это, я бы решила, что это спонтанное решение, на которое повлияло полученное послание, и засомневалась – решился бы он когда-нибудь на этот шаг, если бы не оно. Но ведь кольцо было куплено явно заранее. А значит…

– Только если ты меня любишь.

– Очень.

– Тогда ладно, – всхлипываю. – Давно ты его купил? Красивое какое.

– Уже месяца три таскаю в кармане, с тех пор как точно понял, когда смогу перебраться в Тай. Все ждал какого-то особенного момента, и только теперь понял, что особенным мы их делаем исключительно сами. Правда?

Трясу головой. С визгом бросаюсь к Фоме на шею. Он хмыкает и крепко-крепко обнимает меня в ответ.

– О чем думаешь?

– О том, что надо ехать мириться со стариками.

– Наши старики нас, молодых, обскакали, а ты говоришь.

– Это типа намек на ребенка? – хмыкает Феоктистов, поглаживая меня по щеке.