Книга первая

В объятиях истинной связи

Глава 1

Марика

– Да что за невезенье-то, а?

Я печально вздохнула и, достав из сумочки влажные салфетки, нервным движением обтёрла прилипшую к кроссовкам жидкую грязь.

Грязь, кстати, была повсюду. И я бы не сказала, что это так погода с дождём подвела. Дело совсем не в ней, просто некоторые особо торопящиеся домой индивиды в моём лице решили немного сократить путь и свернули в узкий переулок.

Практически сразу я об этом пожалела. Наверное, когда-то асфальт здесь всё-таки подразумевался, но было это во времена молодости моей бабушки, а может, и прабабушки.

В своём нынешнем состоянии переулок выглядел как после бомбёжки: ямы, рытвины, грязь, мусор, непросохшие после дождя лужи…

– Бр-р-р, за что Ты надо мной так издеваешься? – вскинув голову вверх, спросила я.

Вопрос был риторический. Я знала, что Он мне не ответит. Но спасибо и на том, что хотя бы слушает. И, надеюсь, видит.

Он всегда мною гордился, говорил, что я вырасту удивительной красавицей, и за мной будут толпами ходить женихи. Я смеялась и бежала к зеркалу. Мягкой расчёской приглаживая растрепавшиеся каштановые кудри, я рассматривала тёмный разлёт бровей, зелёные глаза с маленькими вкраплениями-точечками, чуть вздёрнутый нос и аккуратные губки-бантики.

А после, расставив руки, бежала обратно. Он ловил меня в объятия, щекотал, целовал в мягкие щёки и шептал, что я Его маленькая любимая девочка, его сладкая доченька. Много позже я поняла, какой счастливой была моя жизнь раньше.

Стряхнув непрошеные воспоминания, я огляделась и обошла недонесённый кем-то до мусорных баков полуразвалившийся пакет, а затем аккуратно перепрыгнула небольшую лужу.

– Серый, смотри, какая у нас тут фифа скачет! А на мне так можешь?

Услышав эту тираду, я вздрогнула и обернулась.

– Я не ищу неприятностей. Идите, куда шли, – в пустом переулке мой голос звучал приглушённо и даже почти не дрожал, хотя истерика уже подкатила к горлу.

«Дыши, Ма́рика, дыши, – мысленно повторяла я про себя. – Ничего страшного. Это же обычная шпана. Они далеко, а до конца переулка всего пара десятков метров».

Повторяя про себя эти слова, как мантру, я сделала несколько осторожных шагов в сторону выхода. Гопники переглянулись и рванули ко мне. Почти не сомневаясь, что ничем хорошим это не закончится, я развернулась и побежала.

Несколько шагов, чужое дыхание в затылок, резкий рывок за запястье, глухой удар всем телом о кирпичную стену – и всё, мою жизнь можно считать конченой. Я знала, что будет дальше.

О намерениях парней свидетельствовали их наглые руки, которые рвали на мне тонкую летнюю блузку и расстёгивали пуговицу на джинсах. Все их действия сопровождались неприличными возгласами:

– Ха, Дэн, глянь, у малышки красный лифчик! Ты же любишь красный, Дэн?

– А на труселя дашь глянуть, цыпа? А под труселя?

И гогот, жуткий издевательский гогот.

Я не кричала, просто не могла. Горло сжал такой спазм, что не было возможности даже нормально вдохнуть.

Всё повторялось! Весь когда-то пережитый ужас, тщательно похороненный в самых глубинах сознания, возвращался, накрывая тягучей волной, выжигая кислород из лёгких и сбивая с ног.

Колени подогнулись, руки затряслись, в голове разлился вакуум. Не было ни единой трезвой мысли, ни одной разумной идеи, ни-че-го!

Только память услужливо подсовывала воспоминания пятилетней давности, а визгливый голос матери кричал в голове:

«Сука, это ты виновата! Ты! Ты его соблазнила, вертихвостка! Дрянь!»

А я только плакала, прижимала руки к груди, пытаясь унять нарастающую тупую боль и шептала:

«Мамочка, прости меня! Я не виновата!»

В этот момент моего отчима под конвоем выводили из зала суда. Двадцать пять лет строгого режима. Для пятидесятилетнего мужика – это почти как смертный приговор. Если он выживет и выйдет из тюрьмы, то от жизни у него уже почти ничего не останется.

Если бы папа был жив, то всё в моей жизни сложилось бы по-другому. Но папы не стало, едва мне исполнилось одиннадцать. Он не умер и не погиб. Он просто пропал. Ушёл в очередной раз сдавать кровь и не вернулся. Мама сказала, что папы больше нет, и эту тему я никогда не должна поднимать.

Один раз она проговорилась соседке, что получает какие-то деньги, якобы по потере кормильца. Но видимо, сумма была недостаточной для безбедной жизни, потому что спустя всего два года мама нашла себе нового «кормильца».

Своего отчима я боялась с первого дня, как он появился у нас. Мне тогда было тринадцать, и у меня как раз начала меняться фигура.

Частенько, когда мама не видела, отчим пытался меня ущипнуть или прижать к себе. При этом он тяжело дышал и странно смотрел. Сказать матери о домогательствах я стеснялась, хотя она итак видела, каким масленым взглядом он меня периодически окидывал.

А однажды отчим придавил меня к стене и стал лапать везде, где доставали руки. Хорошо, что в тот момент зазвонил телефон. Отчим дёрнулся и ослабил хватку, а я тут же рванула на улицу, где и проторчала дотемна, пока не вернулась мать.

С тех пор в дни, когда она была на работе, я после школы шла в гости к одноклассницам или же бродила по улицам. А если было уже темно, то сидела на скамейке во дворе или на подоконнике в подъезде.

А потом, пять лет назад, всё и случилось. Мне было почти шестнадцать. Мать была на работе, а отчим раньше времени пришёл домой. Он был сильно пьян, а в его руках плескалась початая бутылка чего-то крепкого. Мужчина прошёл на кухню. Вскоре там загремела посуда, звякнул об полку стакан, и я заперлась в своей комнате, боясь высунуть наружу даже нос.

В какой-то момент стало тихо. Я подумала, что отчим уснул прямо за столом, как бывало уже не раз. Решив на всякий случай сбежать на улицу, я на цыпочках прокралась к своей двери, провернула в замке ключ и подалась вперёд.

Неожиданно дверь дёрнулась, и я, не успев отпустить ручку, вывалилась прямо в руки мужчины и тут же, получив тычок в грудь, отлетела обратно. Довольно ухмыляясь, этот подонок зашёл в комнату, и для меня начался персональный ад.

Я плохо помнила, что происходило дальше. Воспоминания всплывали урывками: мои попытки кричать, зажатый потной ладонью рот, грубые щипки за грудь, треск трусиков, стыд, отчаянье, дикая боль, тяжёлый мерзкий запах изо рта, пыхтение над ухом, болезненные движения внизу… Не выдержав пытки, мозг отключил восприятие. В голове шумело, а перед глазами стояла белая пелена.

Отчима с меня сорвала мама, вернувшаяся с работы раньше времени. Вроде бы я её звала, не помню. Возможно, это надрывалось моё сердце, пытаясь найти у неё защиту. Я запомнила только хлёсткие пощёчины и мамины крики о том, какая я тварь и подстилка.

Дальше опять память урывками: вот я выскочила на площадку, вот босая непонятно куда бегу по лестнице, вот меня хватает за руку сосед со второго этажа, трясёт за плечи, что-то спрашивает, а я лишь мычу, мотаю головой и стираю ладонями с бёдер тонкие бороздки крови. Вот сосед заводит меня в свою квартиру, я сижу на диване, а он куда-то звонит…

Потом, когда приехали полиция и «Медпомощь», мне задавали какие-то вопросы, а женщина в медицинском брючном костюме что-то грозно выговаривала полисмену.

Я ничего не понимала. Видела всё, как во сне, как в фильме – ужасно, страшно, но меня это не касается, всё это происходит не со мной. Эмоций не было. Никаких. Я замкнулась в себе.

Несколько дней я пролежала в больнице, где у меня взяли кучу анализов. Пару раз приходила приятная немолодая женщина. Она долго расспрашивала, как мне живётся с матерью и отчимом, какие у нас взаимоотношения, и делал ли мужчина ранее какие-либо неприличные намёки.

Женщина разговаривала со мной очень ласково, вопросы задавала ненавязчиво. Я вообще не хотела ничего говорить, не хотела вспоминать весь этот кошмар, но она как-то смогла вытащить информацию, которой хватило для того, чтобы мать лишили родительских прав, а отчиму «дали» двадцать пять лет – максимальный срок для этой твари.