Полчаса до планерки прошли в тревожном ожидании, даже на обед никто не отлучался, потом опера с тяжелыми вздохами стали собираться. Нехотя взял из ящика стола блокнот Терещенко, проверил, не кончились ли чернила в ручке, Демьяненко; старший лейтенант Дягилев записную книжку забыл в машине и быстро выдернул из принтера пару листочков бумаги. Газиев уже удалился к шефу; опера медленно, в похоронном темпе поднялись на второй этаж – по дороге Демьяненко сделал страшное лицо Васе Березяку, который слонялся без дела по коридору, и заставил идти с ними – и остановились у кабинета полковника. Мимо стремительно, ни с кем не здороваясь, прошел Королев, за ним – мрачный замруководителя следственного отдела Марченко, который торопливо пожал операм руки.

– Что за дела? – быстро поинтересовался Кушаков. – А то мы не знаем ни хрена.

– Убийца не тот, кого мы задержали, – проговорил скороговоркой Марченко и скрылся в кабинете Синельникова.

– Да как же так! – В голос сказал Березяк и запустил такую затейливую тираду, что даже Дягилев поморщился и толкнул его в плечо. – Вот это попали так попали.

– Да подожди ты, что за чушь… – Демьяненко осекся: из дверей выглянул Газиев, поманил оперов в кабинет. Они гуськом вошли и по безмолвному приглашению полковника расселись по обе стороны стола совещаний. У Березяка вспотели руки, он попытался вытереть их о штаны, но потом просто спрятал за спину.

– Здравствуйте, кого не видел, – угрожающим тоном начал Синельников – в темно-сером костюме, который обтягивал мышцы плеч, грозя порвать ткань по швам, с выбритым затылком и тяжелым взглядом, он походил на боксера-тяжеловеса. – Добрый день не говорю, потому что он не то что не добрый, а в прямом смысле слова – черный. Пожалуйста, Роман Викторович, изложите при сотрудниках то, что рассказали мне по телефону.

Марченко кашлянул. Он был хорошим работником и хорошим человеком, опера его уважали – знали, что всегда будет говорить по существу, без преувеличений, и где вина его сотрудников – не промолчит, не свалит все на уголовный розыск.

– Девятнадцатого числа, как вы знаете, было совершено убийство Карцевой Тамары Борисовны, – начал он, глядя прямо перед собой. – При выезде на место происшествия нами совместно с сотрудниками уголовного розыска был установлен и задержан подозреваемый – Минченков Александр Федорович, семьдесят третьего года рождения. Минченков написал явку с повинной, был допрошен в присутствии адвоката, с места происшествия изъяли нож, которым он, по его собственным словам, убил Карцеву. Рано утром была проведена проверка показаний на месте, и следователь Королев, – он взглянул на подчиненного, – вышел в районный суд с ходатайством об избрании Минченкову меры пресечения в виде заключения под стражу. В судебном заседании Минченков сообщил, что преступления он не совершал…

– Как же! – возмутился еле слышно Березяк.

– При написании явки с повинной, которая, кстати, была отобрана без присутствия адвоката, на него оказывалось сильное моральное давление, вплоть до угроз жизни и здоровью самого Минченкова и его близких.

– Извините, Роман Викторович, – вмешался Газиев, – это у нас говорит каждый второй обвиняемый, который попадает в судебное заседание по сто восьмой УПК. Если им верить, то половину района закрыли незаконно.

– Я это знаю, Алан Теймурович, – мягко сказал Марченко, чуть приподняв правую ладонь. – Я еще не закончил… Минченков сообщил суду, что при написании явки отстаивал свою невиновность и предоставлял доказательства, а именно – называл фамилии свидетелей, которые могли подтвердить его алиби, а также указывал, где на самом деле находится орудие преступления, однако оперативные сотрудники его слова проигнорировали, заставив под давлением дать признательные показания.

– Прошу прощения, – не выдержал Демьяненко, – но вчера я Минченкова от себя отодрать не мог, так он хотел признаться и все показать. О свидетелях не то что речи не было…

– Не перебивать! – загремел Синельников.

Марченко поморщился и продолжил:

– Поскольку Минченков страдает психическим заболеванием, приступы которого легко провоцируются стрессовыми ситуациями, он, испугавшись за свое здоровье, написал под диктовку оперативника явку с повинной и в последующем давал признательные показания в ходе предварительного следствия, потому что при допросах постоянно присутствовали сотрудники уголовного розыска, которых он боялся. В суде же на заседании были только судья, конвой и адвокат с прокурором, и он рискнул сказать всю правду.

– И что же он сказал?

– Я повторяю – назвал трех свидетелей, которые могут подтвердить, что в момент убийства его в доме не было, – ответил Королев и закашлялся.

Газиев вопросительно взглянул на Марченко:

– Этих свидетелей, я так понимаю, не допрашивали?

– Нет, не допрашивали.

– Тогда на каком основании мы верим Минченкову?

– Не допрашивали, – повторил Марченко задумчиво. – Но после того как он назвал их фамилии и адреса проживания, а также сообщил, где лежит орудие убийства, суд отложил принятие окончательного решения на 24 часа. Мы с Королевым позвонили участковому Апыеву, попросили проехать по адресам, поспрашивать.

– И что?

– Показания Минченкова подтвердились.

– Как подтвердились?! – не выдержал и совершенно потерял страх перед начальством Березяк, который слушал со все возрастающим недоумением. – Да весь расклад дал, слушать было любо-дорого, как разливался!

– Василий! – строго окликнул его Газиев, лейтенант пробурчал извинения. – Роман Викторович… для нас это большая неожиданность. Что именно подтвердилось?

– То, что в момент убийства Карцевой он был на другом конце поселка.

– Быть этого не может.

Демьяненко был изумлен. Преступник говорил как по писаному, демонстрировал свою позу в момент нанесения первого и второго ударов, до признания провел оперативников за сарай, где предъявил окровавленный нож; назвал мотив убийства, каялся столь искренне, что грех было не поверить. Да, оперативники присутствовали на его допросе в качестве подозреваемого: так, понятное дело, после допроса убийцу сразу нужно было везти на проверку показаний на месте, раз уж опера в комитете, чего бы им там же и не подождать, благо и преступник казнится, и адвокат не возражает? А на выводке операм сам Бог присутствовать велел, а ну что выкинет уголовная морда, а конвой растеряется, не среагирует? И вот теперь, видите ли, убийца невиновен, у него железное алиби, а опера угрозыска – полные идиоты, так, что ли?

– Может не может, рассуждать уже бессмысленно, – после паузы сказал Марченко. – Факты говорят одно: в момент, когда Карцеву убивали, Минченков находился в медпункте, у фельдшера Бортковой, о чем имеется запись в медицинском журнале. Ему перевязывали рану на щиколотке – порезался, когда косил траву возле своего дома. После этого Минченков отправился в автомастерскую, где работает его отец, и занял двести рублей, как он сам говорит, на пиво. Купил в магазине пива, поболтал с приятелями, выпил две пол-литровки и пошел к Карцевой проведать, это уже когда вечереть стало. Пришел, когда она была уже холодная, склонился над ней, потрогал – измазал руки, вытер автоматически о рубашку: пьяный был. Показалось, что в доме кто-то есть – испугался, схватил нож, руки дрожали – нож упал прямо в лужу крови возле Карцевой. Стал вытирать, накатила паника, что могут подумать на него, как на убийцу. Его затошнило, побежал за сарай, там выкинул нож, потом сел на порожек и стал плакать. Он психически неуравновешенный, а тут еще такой стресс. Через полчаса во двор заглянула соседка, вызвала милицию. Дальше вы слышали.

– Да этого быть не может, – упрямо повторил Демьяненко. – Он свободно все рассказывал: как убивал, как планировал даже, что ее убьет, за то, что она ему отказала в интимных услугах. Рассказал, как вошел, как они поговорили, даже нижнее белье ее в деталях описывал! Что же, по-вашему, мы ему цвет нижнего белья подсказали?

– Демьяненко! – загремел полковник Синельников еще громче, оперативник моментально заткнулся – дело нешуточное, это ясно. – Мне плевать на нижнее белье и ваши идеи и догадки! Меня ставят перед фактом: вместо того чтобы искать убийцу потерпевшей Карцевой, мои сотрудники запугали первого попавшегося гражданина до того, что он взял на себя совершение особо тяжкого преступления! Более того, они продолжали морально давить на него и при допросах, чтобы он не мог пожаловаться следователю или адвокату!