– Это глупый поступок. – Она не собиралась ни отчитывать его, ни осуждать, но объяснить, как это было опасно, точно стоило.

– Какое вам дело до моих поступков? – Илья схватил первый попавшийся камень, кинул его и разочарованно выдохнул, когда тот сразу же пошел ко дну.

Мария задумчиво посмотрела по сторонам. Отыскав подходящий камень, графиня чуть улыбнулась:

– Ищи тонкий и плоский. Он не должен быть тяжелым. – Рот мальчика приоткрылся, а брови поползли на лоб. – Затем клади указательный палец на ребро камня, придерживая большим. Вот так. Видишь?

Илья был растерян, вымотан и напуган. Уход мамы и одиночество, свалившееся на него, мешало дышать. Глотая воздух урывками и гоня от себя слёзы, он старался не думать о том, что в его жизни настали значительные перемены. Ему не хотелось есть, спать или говорить с кем-либо из этих совершенно незнакомых людей. И всё же Илья слушал барышню с зарождающимся любопытством. Он всегда с завистью посматривал на мальчишек, ловко бросающих «блинчики». А она выглядела так, словно могла заставить камешек удариться о воду пятьдесят раз подряд.

Мария встала боком, расставила ноги шире, согнула запястье и сделала бросок. Илья подскочил, не в силах сдержать эмоций, уставившись на круги, расползающиеся по глади озера.

– Попробуй ещё раз, – предложила графиня.

Мальчик кивнул и принялся шарить глазами по берегу, ища подходящий под описание камень. Примерно с четвертой попытки, под чёткие указания Марии, у него начало получаться.

«Быстро схватывает», – постановила графиня, с тенью гордости наблюдая за успехом племянника.

Когда солнце начало припекать, а по округе растеклось пчелиное жужжание и стрекотание крылышек стрекоз, графиня и мальчик выбились из сил. Однако оба находили усталость приятной, лечащей, такой, что способна наполнить тебя душевным покоем.

– Сейчас мне безразлична твоя судьба, – призналась графиня, подмечая, как Илья мгновенно втянул голову в плечи и прикусил губу. – Но, если пойдёшь со мной, обещаю, что не оставлю тебя. Ты станешь моим делом, Илья. До самого конца.

Слова мало что значили для ребёнка. Куда сильнее его занимали протянутая рука и то, как она произносила свою клятву. «Можно ли ей доверять?» Никаких гарантий у него не было. И всё же вложить свою ладошку в её большую и тёплую хотелось до дрожи.

Настоящее

Где-то на пути в Александрийский институт благородных девиц

Анюта старалась сидеть спокойно, однако не поправлять воротник, плотно обернувшийся вокруг шеи, или не одёргивать зудящие на запястьях рукава оказалось не так уж и легко. Она никогда не ходила в лохмотьях, этого графиня не допускала даже в самые тяжкие для них дни, но и носить подобные дорогие наряды ей всё же не приходилось. Чтобы отвлечься от чуждых ощущений, она ближе подсела к крохотному оконцу и отодвинула шторку, предназначенную для защиты от слишком яркого света, а заодно и любопытных глаз.

Их карета, мягко покачиваясь на добротных рессорах[3], катила за черту города. Именно там, в уединении и окружении высоких заборов и елей, находилось трёхэтажное каменное здание, в стенах которого обучали самых достойных девочек из семей дворян, высокопоставленных чиновников и выдающихся купцов. Далёкое и в некотором роде неудобное расположение объяснялось не только особенно свежим воздухом или прекрасными видами, а вполне себе приземлёнными причинами: дабы девочки поскорее свыклись с новым положением. Все воспитанницы не покидали институт, ежели только тяжело не заболевали они сами или смерть не поджидала их родителей. Редкие «свидания» с роднёй проходили под строжайшим наблюдением и исключительно в определённые часы.

Одна только мысль о том, что она могла бы здесь учиться, приводила Анюту в тихий ужас. Не видеть лиц матушки, Илюшки или барышни звучало для неё как настоящая пытка. «Со временем ко всему привыкаешь», – философски высказывалась Мария в ответ на невесёлые размышления девочки. Но привыкать к такому Анюте вовсе не хотелось, оттого-то она и не могла нарадоваться, что посещение института – событие непродолжительное, хоть и крайне важное.

Подперев подбородок кулачком, девочка коротко прошлась по барышне взглядом. Убаюканная дорогой, даже во сне графиня казалась Анюте беспокойной, словно кто-то водрузил ей на плечи пудов[4] так пять к уже имеющимся шести.

«Я должна постараться», – наказала себе девочка и поправила сбившуюся на Марии шаль.

– Прибыли, ваше сиятельство.

Передав небольшой чемоданчик Анюте, Мария расплатилась с кучером тремя рублями, а затем подала ему ещё один, чтобы ровно через день он приехал за ними в это же время.

Графиня уверенно двинулась к входу, попутно осматривая окрестности: ухоженный сад, деревянный флигель, пристроенный сбоку к главному зданию, и едва виднеющийся огородик за ним.

Щелчок дверного засова что тогда, что сегодня оставил после себя противоречивые ощущения. Марии было одиннадцать, когда она впервые увидела высокие потолки с лепниной, вереницы лестниц, комнат, застывших лиц классных дам и воспитанниц намного старше самой графини. Стискивая её узенькие плечи, мама не переставала шептать, что учёба здесь пойдёт ей на пользу и что это ненадолго. Маленькая Мария рассеянно кивала, настороженно всматриваясь в круглое строгое лицо будущей учительницы. И без того не балованная девочка, изредка проявляющая игривую натуру, начала потихоньку осознавать, в какой мир попала.

Тем не менее вместе с суровыми условиями – холодными дортуарами[5] на десять, а порой и пятнадцать человек, тоненькими матрасиками и жёсткими подушками – в её жизнь, пускай и всего на три года, наконец вошла стабильность. Уроки и распорядок после постоянных кочеваний с места на место, от одного жениха маменьки к другому, стали для Марии отдушиной.

«Всё такой же огромный», – думалось графине, которая не могла удержаться от сравнений образов, сохранившихся в памяти, с нынешними наблюдениями. Только на первом этаже института располагались комнаты учительниц, столовая, кухня, умывальная, гардеробная и помещение директрисы заведения – приёмная, куда их и повели в первую очередь.

Женщина, сопровождающая гостей, велела им подождать за дверью. Анюта, хоть и беспокойно теребила бархатную ленту, вплетённую в пышную чернявую косу, старалась держать осанку, как и учила графиня. Сжав плечо девочки в одобряющем жесте, Мария вскинула подбородок и гордо прошествовала на встречу с государыней всея заведения.

Упитанная розовощёкая директриса с буйной копной шоколадного цвета волос и круглыми очками на пол-лица не поднялась, чтобы поприветствовать их, а лишь соединила ладошки в замок, тяжело опустив его на стол. Выказывала ли она таким образом пренебрежение к ним? Графиня была почти уверена, что нет. Уже в первые минуты пребывания в этой комнате Мария подметила обилие картин, дорогих ваз и статуэток, собранных отнюдь не ради удовлетворения эстетической нужды, а выставленных словно напоказ. Поведение Авдотьи Прокопьевны только подкрепляло выводы относительно желания подчеркнуть собственную важность и убедиться в безграничном авторитете над остальными. Однако, по счастливой случайности, Мария знала, как стоит себя подать.

– Позвольте выразить огромную благодарность за то, что согласились принять нас. – Графиня склонила голову так, чтобы длинные увесистые серьги заманчиво подпрыгнули у шеи.

– Право, для нас большая честь видеть новые лица, сударыня, – по–светски защебетала женщина и спустила очки, вероятно так пытаясь отвлечь внимание от алчного блеска в собственных глазах. Однако Мария заметила интерес к парным браслетам, которые она надела поверх длинных перчаток, или к заманчиво блестящему гребню в её волосах. – Однако ж чем обязаны столь внезапному визиту?