«Самое главное, чтобы я узнала об этом первой!!! Я вас щедро отблагодарю!!!»

– Прочли? – Интонации Армена Гургеновича стали спокойнее. – А теперь слушайте. В принципе – блестящая работа! Но как?! Как можно было не узнать, что этот гондон ходит на все эти митинги, на эти токовища «Бабий-Разъебай» и «Лента светлых»? Катя, у него же фотки в профиле с этих мероприятий. В итоге Гринькова запорола отличное задание. Но я уверен, что у Кати всё впереди.

– Что… И даже не уволите, Армен Гургеныч? – пропищала Катя и расплакалась.

– Конечно же, нет. Умудрённый опытом – остерегается, говорил Гораций. Вот и ты, Гринькова, теперь бойся незнакомых мудаков в «Фейсбуке».

Вся редакция знала, что настроение Армена Гургеновича способно меняться со скоростью разрушительного урагана. От немилости до прощения порой были секунды. Катя была не только прощена, но и удостоилась небольшой премии за смекалку. Что касается Неронова, то его вскоре выписали и он прожил ещё год. Первым об этой новости сообщил на своей странице Дмитрий Пазько.

Вёл планёрку Валерий Хафизов. Валерий очень нравился себе, но не особо нравился подчинённым. Некоторые его попросту ненавидели. Говорил он эмоционально, долго, иногда срывался на крик.

– Витя, что сегодня по хотам?[3]

– В Шереметьеве со второго этажа в зал упал киргиз. Сломал киоск с мороженым и травмировал пенсионерку.

– Все живы?

– Киргиз не очень, но выкарабкается. – Витя проговорил это с явным сожалением.

– А видео этого пике есть?

– Нет, видео нет. Менты продавать отказываются напрочь.

– Ну и кому это на хуй интересно без видео? Да и со строек их каждый день выпадает больше, чем дождей по осени. Это не хот, это херня. Коротко напишите. Дальше.

– Шестнадцатилетний внук по пьяни помочился на спящую бабушку, она подумала, что в него вселился дьявол, и обварила кипятком. Но не сильно.

– Не сильно это как?

– Ногу она ему обварила. Внучек бабушку начал душить, но на крик прибежала собака, а на её лай соседи.

– И что ты здесь снимешь? Обоссанную бабушку, ошпаренного внука, несчастную собаку и соседей? Хотя… вышли Андрея, пусть снимут и напишут.

– Сука, ну сколько можно говорить?! Хот должен быть горячим! От него должно пахнуть кровью, ужасом и пороком! Это же хот! Это вышка журналистского мастерства. Человек смотрит ролик и кончает, ещё не дотронувшись до ширинки. Он видит первые кадры, и его прёт. Его прёт и уносит, прёт и уносит! Какие обоссанные бабушки и ошпаренные внуки?! Нужны дорогие бляди и удушенные ими во время сексуальных игр крутые коммерсы. Народ должен тащиться от радости и торжествовать, оттого что сдохшие овцы и быки разлагаются в салонах дорогих «феррари» и на простынях ценой в три годовые зарплаты…

Феликс наклонился к Львову:

– Он нюхает или на «колёсах»?

– Главное, что ему хорошо, – ответил Львов.

Хафизов резко замолк, улыбнулся и вновь обратился к Виктору Сломину из отдела происшествий:

– Дальше, Витя.

– Есть идея. Не моя, а Ирины Корпан. Но идея, на мой взгляд, хорошая.

– Это новенькая с духами, от которых астматический приступ у Армена начался?

– Она. В общем, Ирина предлагает следующее. Она даёт добро футболисту Амелькину, который к ней приставал, а наши снимают их в финской бане.

– Кому этот Амелькин на хуй сдался? Болельщики забыли, как он выглядит.

Хафизов встал и зачем-то потёр уши.

– Дальше, дальше, дальше, – провёл ручкой по блокноту Витя Сломин. – Во Франции намечается первое венчание несовершеннолетних геев. Так… священник уже дал добро. Анри семнадцать лет, Марселону девятнадцать. Но это завтра.

Взгляд Хафизова на мгновение стал стеклянным. Он смотрел перед собой, не моргая, на сидящую у стены Олю Гримину, на которую долго смотреть вообще противопоказано. Значит, что-то Валеру зацепило. Оттаяв, он приподнялся над столом, распростёр руки и закричал:

– Витя, блядь! Срочно! Молния, Витя! Где, где это во Франции?

– Это городок Бельфор, Валер.

– В местечко Бельфор стрингеров! Срочно звони стрингерам и…

– Мы уже звонили. Они сказали, что мы мало платим.

– Они идут на хуй с такими разговорами и получают тройной! Ты слышишь, тройной гонорар за эту съёмку получают стрингеры. И они снимают, как два юных французских пидораса идут к своему счастью. Как они на крыльях своей пидорской любви несутся ввысь, не зная, что их ждёт ад! Как Анри и Барселон чувствуют жар от чанов…

– Марселон, Валера.

– Без разницы. Абсолютно без разницы! Но это должна быть съёмка века. Переведи деньги на подарок пидорам-молодожёнам. И чтобы они обязательно поцеловались. Чтобы страстно, взасос. Стрингеры вручают им подарок и просят поцеловаться.

– А если они откажутся целоваться?

– Идиот, блядь! Мне тебя учить? Стрингер представляется одним из лидеров ЛГБТ-сообщества[4] России, бежавшим из страны, и просит памятное фото с ними, а потом их поцелуй. Пусть они сосут друг друга в губы, эти маленькие, крохотные французские гомосеки. Пусть расскажут историю своей любви. Обязательно заснять рожу этого падре.

Казалось, что в самодеятельном театре идёт репетиция постановки «Пролетая над гнездом кукушки». Этот дикий напор Хафизова, сравнимый только с приступом буйного помешанного, притворные взгляды восторга и взгляды, исполненные ненавистью, эхо воплей, отдающееся в ушах. Кусал губу Паша Кон, недавно расставшийся с любовником, играла в онлайн-казино Люба Семко, дозванивался стрингерам Сломин. Редакцию окутало облако азарта. Смогут ли стрингеры Дима и Роман сделать материал, который будет в лидерах на всех агрегаторах новостей, или провалятся? Одни желали им удачи, другие молились за поражение.

Дуэт стрингеров отбыл из Парижа в Бельфор сразу после переговоров. Через три часа журналисты сошли на поблёскивающий лужами перрон вокзала. Шёл сильный дождь, Роман с доброй улыбкой смотрел на виднеющиеся вдали горы, напоминающие пейзажи кабардинского детства.

– Милый городок, – заметил Дима, выходя из дверей станции. – Но небесам было угодно, чтобы его опохабили два этих пидора.

– Это не небесам было угодно, – ответил Рома.

– А я в поезде долго заснуть не мог. Всё вспоминал… бабушку, которая хотела меня видеть большим учёным, таким же, как и дед. Родителей, которые возлагали на меня надежды в музыке, вспоминал упорство тренера и его крики. И вот реальность. Дмитрий Обухов прибыл во французский городок Бельфор. Не на соревнования, не на музыкальный конкурс, не на слёт учёных. Он прибыл в это местечко, чтобы снять свадьбу двух мерзких пидорасов.

– Может, они вполне себе и ничего. И не нуди, умоляю. А потом… родители и бабушка не узнают. Сработаем под псевдонимами.

Окна номера выходили на узенькую улочку. Дима смотрел на редких прохожих, на кладку древних стен, на серые облака и думал, что, будь он художником, обязательно остался бы в Бельфоре на неделю и создал серию работ об этом городке. Пейзаж испортила огромная крыса. Она выскочила из подвального окна и резво взобралась на переполненную урну. Затем она снова спрыгнула на асфальт и помчалась прочь от идущей в её сторону компании.

– Тьфу, блядь, – сплюнул Дима.

– Полину вспомнил.

– Хуже. Крысу увидел. Во-о-от такущая. – Дима развёл руки в стороны. – Интересно, это какая примета, хорошая или плохая?

– Ты же её не во сне увидел. И кого ты хотел увидеть перед свадьбой двух пидоров? Салатового пони с дорогой попоной?

Вечер гости Бельфора провели в небольшом кабачке с хорошей кухней и вкусным вином. На крохотной сцене старался приятный дуэт. Девушке с томным голосом подыгрывал на электропианино молодой парень. Рома раскачивался под знакомые мелодии и так проникся атмосферой вечера, что захотел остаться в городке. Дима этого энтузиазма не разделял и, думая о расставании с Полиной, перебрал красного.