THE RED DOOR

Красная дверь

Автор: [Crown-Clown]

В двери есть что-то тревожащее. Дверь – это больше, чем дерево, больше, чем железо, больше, чем бесшумные петли, которые выдерживают ее вес. Это порог, граница между здесь и там, между тем, что вы знаете, и тем, чего боитесь. За каждой дверью что—то ждет – иногда в тишине, иногда в тени.

Открыть дверь – значит пригласить возможность, но не всегда ту, которую вы ожидаете. Вы не можете знать, что скрывается по ту сторону, наблюдая, ожидая, прислушиваясь к скрежету ключа, Поворот ручки, тихий скрип, который выдает тебя с головой. Потому что двери хранят секреты, некоторые из них слишком темные, чтобы о них можно было прошептать, и как только их откроешь, эти секреты уже не будут принадлежать тебе одному.

Некоторые двери дышат. Они пульсируют воспоминаниями о тех, кто прошел через них до тебя. Дом помнит, а дверь – это его уста, терпеливые, жаждущие, готовые заговорить. Но что, если дверь – это не выход? Что, если это вход? Что, если она ведет не к знакомому, а к забытому? Не к свету, а к теням?

Постучать в дверь – значит позвать, спросить разрешения у того, что находится за ней. Открыть ее – значит ответить, не на зов, а на приказ. В мире есть двери, которые должны оставаться навсегда закрытыми, потому что за ними прошлое не хочет оставаться похороненным. И то, что когда-то было закрыто, всегда ждет того, кто окажется достаточно глуп, чтобы открыть его.

Некоторые двери открываются в обе стороны. Но как только вы переступаете порог, не все пути ведут обратно.

ГЛАВА 1

Шепот в доме теней

A whisper in the House of Shadows

Есть что-то такое в старых домах: они хранят воспоминания долгое время после того, как люди ушли из жизни, как будто дерево и камень сами помнят каждый прошептанный секрет, каждый смех, каждый крик. Некоторые дома – это не просто жилища, это тюрьмы, убежища для оставленных вещей. А некоторые двери, однажды открытые, уже никогда не закрыть.

Дэвид не хотел возвращаться в дом своих родителей. Он избегал его долгие годы, оставляя тяжелые воспоминания и невысказанное горе запертыми за увядающими стенами. Удушающие воспоминания о доме, когда-то наполненном теплом, а теперь преследуемом их отсутствием. Его родители бесследно исчезли пять лет назад, и с тех пор дом стоял пустым, как памятник тайне и отчаянию. Теперь это было его наследство, но оно больше походило на бремя.

Исчезновение родителей было внезапным, без объяснения причин. Один день они были здесь, а на следующий их уже не было. Ни тел, ни следов борьбы – просто исчезли. Он надеялся, что, возможно, они оставили какую-то зацепку, которая объяснила бы тайну их исчезновения. Дом, доставшийся ему по наследству, был последней ниточкой, и Дэвид знал, что должен ее найти, даже если это означало столкнуться с тем, от чего он бежал долгие годы.

Вздохнув, он провел рукой по взъерошенным волосам и посмотрел на теперь уже его дом. Дом стоял на краю тихой, забытой улицы, его силуэт вырисовывался на фоне вечернего неба. Это был двухэтажный дом в викторианском стиле, некогда белая краска которого облупилась и приобрела серый оттенок. Большое крыльцо слегка покосилось, древесина застонала под тяжестью прожитых лет, а перила потрескались и покоробились от небрежения. Темные узкие окна располагались в передней части дома, их стекла помутнели от грязи, и было трудно определить, наблюдает ли кто-нибудь за происходящим изнутри.

Крыша была крутой и двускатной, отбрасывая глубокую тень на передний двор, а черепица местами отсутствовала. По бокам дома вились виноградные лозы, пробиваясь сквозь трещины в фундаменте, как будто природа медленно отвоевывала строение. Дымовая труба слегка наклонилась, словно готовая вот-вот рухнуть, добавляя кривой, тревожный элемент к остальным прямым линиям дома.

Во дворе когда-то был сад, но теперь он зарос и одичал, сорняки и спутанные кусты вытеснили жизнь из клумб. Трава, длинная и неухоженная, мягко колыхалась на ветру, задевая остатки ржавых качелей у дома, цепи которых тихонько поскрипывали при каждом порыве ветра. Ветхий забор, столбы которого наклонялись под разными углами, огораживал участок, как будто с трудом удерживая внешний мир на расстоянии.

Над всем этим возвышался дом, стены которого были пропитаны атмосферой заброшенности и таинственности. Это было место, застывшее во времени, хранящее секреты и воспоминания за своей тяжелой дубовой входной дверью.

Дверь со скрипом отворилась от прикосновения его руки, открыв тишину внутри. В доме царил беспорядок. Пыль покрывала все поверхности, паутина вилась по углам, а воздух был затхлым, словно время остановилось в тот момент, когда исчезли его родители. Дэвид решил навести здесь порядок, хотя бы из-за того, что ему теперь здесь жить.

После уборки по дому, настал черед чердака. Поднявшись на чердак, Дэвид решил осмотреться. Чердак оказался еще хуже, чем он помнил. Тусклый свет едва проникал сквозь толщу пыли, прилипшей к каждой поверхности. Коробки, сундуки и забытая мебель загромождали пространство, создавая гнетущее, удушающее ощущение. Когда Дэвид рылся в беспорядке, у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают, но каждый раз, когда он поднимал глаза, оказывалось, что он один, окруженный лишь старыми воспоминаниями.

Дэвид вытер пыль с рук и отошел от последней стопки старых коробок, довольный тем, что проделал за день работу по расчистке чердака. Дом, хотя и был погружен в забытые воспоминания и запустение, наконец—то стал казаться менее удушливым – меньше похожим на склеп его прошлого.

Только когда он нашел сундук, погребенный под грудой старых одеял и сломанных игрушек, он почувствовал, что воздух изменился. Сердце забилось быстрее, и он не смог объяснить это ощущение, когда открыл тяжелый деревянный сундук. Внутри, под слоями детских реликвий, лежало нечто неуместное – то, чему не было места.

Черный сотовый телефон.

Он был старым, но гладким, его поверхность не тронули ни пыль, ни время, как будто он ждал его. Когда Дэвид впервые включил его, на экране не было ничего, кроме пустого экрана, который он быстро отбросил как сбой или пережиток прошлого. Его испугал звонок. «Дзинь-Дзинь». Звук эхом разнесся по чердаку, неестественно громкий в тишине дома. Он поднял трубку и нахмурился, глядя на яркий экран, на котором высвечивалось единственное сообщение. – «Ты впустишь меня?»

Дэвид замер, от слов на экране у него по спине пробежал холодок. Он лихорадочно соображал. Это был розыгрыш? Сообщение, оставленное по ошибке? Но нет – как такое могло быть? В тот самый день он нашел телефон, погребенный под грудой забытых вещей, к которому никто не прикасался бог знает сколько времени. Он даже никому не давал номера.

– Кто ты? – пробормотал он вслух, словно ожидая, что телефон ответит. Но оно по-прежнему хранило молчание, а сообщение смотрело на него с почти издевательской настойчивостью. Дэвид пытался не обращать на это внимания, но в глубине души что-то грызло его. Возникло ощущение, что за ним наблюдают, как будто дом или что-то внутри него снова начало обращать на него внимание.

«Ты впустишь меня?» Не было ни контекста, ни отправителя, только вопрос, повисший в воздухе, как вызов или угроза. Его пальцы зависли над экраном, не желая отвечать. В доме вдруг стало холоднее, тени в углах чердака сгустились и стали более гнетущими. Он поймал себя на том, что оглядывается по сторонам, почти ожидая, что кто-то наблюдает за ним из темных углов.

Телефон в его руке снова зазвонил. «Ты впустишь меня?» Тот же вопрос, но теперь он звучал тяжелее, как будто тот, кто – или что – послал его, терял терпение. Взгляд Дэвида метнулся к чердачной двери, едва заметной в дальнем конце комнаты. Она оставалась закрытой, как он и оставил ее. Но в тишине дома скрип снизу казался теперь ближе. Это был не просто оседающий дом. Кто—то – или что-то – двигалось. И оно хотело, чтобы его впустили.