Большинство людей даже не осознают свой потребности в подчинении. Они питают иллюзию, будто следуют собственным идеям и склонностям, будто они – индивидуальности и сформировали свои мнения в результате собственных размышлений, и просто случайно получилось так, что их мысли совпадают с мыслями большинства. Консенсус служит доказательством правильности их взглядов. Поскольку все же имеется потребность в том, чтобы ощущать себя индивидуальностью, она удовлетворяется за счет мелких индивидуальных различий: инициалов на сумке или свитере, бейджика на банковском служащем, принадлежности к демократической, а не республиканской партии, к болельщикам той или иной спортивной команды. И даже рекламный слоган «Не такое, как у всех» демонстрирует эту трогательную потребность в отличиях, когда на самом деле их почти не осталось.

Такая растущая тенденция к уничтожению различий тесно связана с концепцией равенства в том виде, в каком она развилась в большинстве передовых индустриальных стран. Равенство в религиозном смысле означало, что все мы – дети Бога, все разделяем божеско-человеческую сущность, все мы – одно. Оно означало также, что сами различия между людьми должны уважаться, что хотя мы и вправду одно, верно и то, что каждый из нас – уникальное существо, самостоятельный космос. Такое убеждение в уникальности индивида выражается, например, в талмудическом утверждении, что тот, кто спасает единственную жизнь, спасает целый мир; а кто уничтожает единственную жизнь, уничтожает целый мир. Равенство как условие развития индивидуальности было также смыслом философских концепций в эпоху Просвещения. Это яснее всего сформулировал Кант: ни один человек не должен служить средством достижения цели для другого человека; все люди равны в том, что они – цель, и только цель, и никакие не средства друг для друга. Следуя идеям Просвещения, мыслители-социалисты, представители разных школ, определяли равенство как освобождение от эксплуатации, использования человека человеком независимо от того, было ли такое использование жестоким или «гуманным».

В современном капиталистическом обществе значение равенства трансформировалось. Под равенством стало пониматься равенство автоматов – людей, утративших свою индивидуальность. Равенство сегодня означает одинаковость, а не уникальность. Это одинаковость абстракций, одинаковость людей, работающих на одинаковых рабочих местах, одинаково развлекающихся, читающих одинаковые газеты, одинаково чувствующих и думающих. В этом отношении следует с определенным скептицизмом смотреть на некоторые достижения, обычно восхваляемые как признаки прогресса, такие, например, как равноправие женщин. Нет нужды говорить, что я не высказываюсь против него, однако нельзя обманываться позитивными аспектами движения к равенству. Это часть тенденции к уничтожению различий. Именно этой ценой покупается равенство: женщины равны с мужчинами, потому что они больше не отличаются от них. Утверждение философии века Просвещения, что «душа не имеет пола», сегодня овладело умами. Полярность полов исчезает, и вместе с ней исчезает эротическая любовь, основывающаяся на этой полярности. Мужчины и женщины делаются одинаковыми, а неравными как противоположные полюса. Современное общество проповедует такой идеал обезличенного равенства, поскольку нуждается в человеческих атомах, не отличающихся друг от друга, чтобы заставить их функционировать в массовых скоплениях гладко и без трения; все обязаны выполнять одинаковые команды, хотя каждый убежден, что следует собственным желаниям. Точно так же, как современное массовое производство требует стандартизации продукции, социальные процессы требуют стандартизации людей, и эта стандартизация называется у нас «равенством».

Объединение на почве конформизма не является ни интенсивным, ни насильственным; это спокойный процесс, диктуемый рутиной, и именно по этой причине часто оказывающийся недостаточным для снятия тревоги, порожденной отчуждением. Распространенность алкоголизма, наркомании, самоубийств и одержимости сексом в современном западном обществе является симптомом относительной неудачи стадного конформизма. Более того, данное решение проблемы касается больше ума, чем тела, и по этой причине проигрывает по сравнению с оргиастическими состояниями. Стадный конформизм обладает всего одним преимуществом: он постоянен, а не судорожен. Индивид включается в схему конформизма в возрасте трех-четырех лет и впоследствии уже никогда не теряет контакта со стадом. Даже его похороны, на которые он смотрит как на последнее для себя важное социальное событие, находятся в строгом соответствии с общепринятыми требованиями.

В добавление к конформизму как способу унять тревогу порождаемую изоляцией, следует учитывать еще один фактор современной жизни: роль рутины на работе и в развлечениях. Человек прирастает к станку или стулу с девяти до пяти, он – часть рабочей силы на производстве или клерк в бюрократическом учреждении. Он не проявляет инициативы, его обязанности жестко диктуются ему той организацией, на которую он работает; нет сколь-нибудь существенной разницы между высоко поднявшимися по служебной лестнице и находящимися в самом низу. Все они выполняют задачи, продиктованные структурой данной организации, с предписанной скоростью и предписанным способом. Даже их чувства строго нормативны: жизнерадостность, терпимость, надежность, амбициозность, способность сработаться с кем угодно без трений. В их развлечениях также царит рутина, хоть и не выражающаяся столь жестко. Книги отбираются клубами читателей, кинофильмы определяются владельцами киностудий или кинотеатров и оплаченной ими рекламой. Остальное тоже унифицировано: воскресная поездка на машине, просмотр телепередач, игра в карты, вечеринки. От рождения до смерти, от понедельника до понедельника, с утра до вечера – все действия рутинны и соответствуют заведенному распорядку. Как может индивид, запутавшийся в этой сети, не забыть, что он человек, уникальная личность и хозяин своей единственной жизни, с ее надеждами и разочарованиями, печалями и страхами, с жаждой любви и боязнью пустоты и изоляции?