Если фрейдистская концепция любви есть описание чувств патриархального мужчины в терминах капитализма XIX века, то определение Салливана говорит об ощущениях отчужденной и ориентированной на рыночные ценности личности XX столетия. Это описание «эгоизма на двоих», когда два человека объединяют свои интересы и вместе противостоят враждебному и отчужденному миру. На самом деле его определение близости в принципе верно для любой взаимодействующей команды, в которой каждый «приспосабливает свое поведение к выраженным потребностям другого человека ради общих целей» (знаменательно, что Салливан говорит о выраженных потребностях, когда самое меньшее, что можно сказать о любви, – это что она является также откликом на невысказанные потребности другого).

Любовь как взаимное сексуальное удовлетворение и любовь как «работа команды» и убежище от одиночества на двоих – это «нормальные» формы разложения любви в современном западном обществе, развившаяся под его влиянием патология любви. Существуют многочисленные индивидуальные формы этой патологии, приводящие к осознанному страданию и рассматриваемые психиатрами и все большим числом людей как неврозы. Некоторые из наиболее часто встречающихся случаев кратко описаны ниже.

Основное условие возникновения невротической любви заключается в том, что один или оба партнера остаются привязанными к фигуре родителя и во взрослой жизни переносят чувства, ожидания и страхи, когда-то испытывавшиеся в отношении отца или матери, на возлюбленного; отличающиеся этим люди так и не преодолели инфантильной связи и ищут похожей системы отношений во взрослой жизни. В подобных случаях человек остается эмоционально ребенком двух, пяти или двенадцати лет, в то время как социально и интеллектуально он соответствует своему хронологическому возрасту. В более тяжелых случаях такая эмоциональная незрелость ведет к проблемам в социальной сфере; в менее тяжелых – конфликт ограничивается сферой интимных личных отношений.

Нами уже рассматривалась структура личности, ориентированной на мать или отца, и еще один пример невротической любви касается тех мужчин, чье эмоциональное развитие застряло на инфантильной привязанности к матери. Такие мужчины – и их немало – так никогда и не были отняты от материнской груди. Они все еще чувствуют себя детьми; они стремятся к материнской защите, любви, теплу, заботе, обожанию; они желают безусловной материнской любви, любви, которая не мотивирована ничем, кроме того, что они в ней нуждаются, что они – дети своей матери, что они беспомощны. Такие мужчины часто очень нежны и очаровательны, когда стремятся влюбить в себя женщину, да и после того, как это им удалось. Однако их отношение к женщине (как, впрочем, и ко всем остальным людям) остается поверхностным и безответственным. Их цель – быть любимыми, а не любить. Мужчины такого типа обычно тщеславны и склонны более или менее откровенно строить воздушные замки. Если они находят подходящую женщину, то чувствуют себя в безопасности и на седьмом небе и могут быть чрезвычайно обаятельны, вводя всех в заблуждение. Однако, если через некоторое время женщина перестает соответствовать их фантастическим ожиданиям, начинаются конфликты и неприязнь. Если женщина не всегда восхищается ими, если она претендует на собственную жизнь, если она, в свою очередь, хочет быть любимой и защищенной, а в более тяжелом случае не желает мириться с похождениями мужа (или даже высказывать восхищение его победами), мужчина бывает глубоко уязвлен и разочарован, и объясняет это тем, что на самом деле женщина «не любит его, эгоистична, деспотична». Все, что не вписывается в образ любящей матери, воспринимается им как доказательство отсутствия любви. Такие мужчины обычно путают свое ласковое поведение и готовность угождать с искренней любовью и, таким образом, приходят к заключению, что с ними обошлись несправедливо; они воображают себя великими страдальцами любви и горько жалуются на неблагодарность партнерши.

В редких случаях такой зацикленный на образе матери мужчина может избежать тех или иных серьезных расстройств. Если его мать на самом деле безмерно любила его и опекала (возможно, была властной, но не тираничной), если он себе находит жену такого же плана, если его одаренность в какой-нибудь области оказывается способна восхищать и очаровывать людей (как иногда случается с успешными политиками), то он «хорошо адаптирован» в социальном смысле, даже не достигая высокого уровня развития. Однако в менее благоприятном случае – что, естественно, встречается чаще – его любовная жизнь, не говоря уж об общественной, приносит ему серьезное разочарование; множатся конфликты, тревога и беспокойство приводят к депрессии, когда мужчина такого типа предоставлен самому себе.

В самых тяжелых случаях патологии фиксация на матери бывает глубже и иррациональней. На таком уровне имеет место желание, символически говоря, не вернуться в защищающие объятия матери, не припасть к ее кормящей груди, но возвратиться во всеприемлющее и все поглощающее лоно. Если природа здравого рассудка требует выхода из лона в мир, природа тяжелой психической болезни заключается в привязанности к лону, стремлении быть всосанным в утробу и тем самым защищенным от жизни. Фиксация такого рода обычно возникает, когда матери относятся к своим детям как бы обволакивая их собой, лишая самостоятельности. Иногда из любви, иногда из чувства долга они стремятся удержать при себе ребенка, подростка, взрослого: тот не должен быть в силах дышать, кроме как через них; не должен быть в силах любить, кроме как на поверхностном сексуальном уровне, принижая всех остальных женщин; а главное – любой ценой не стать свободным и независимым, сделавшись вечным калекой или даже преступником.

Эта особенность деструктивной и поглощающей материнской любви – изнаночная сторона образа матери. Мать дает жизнь, и она же может забрать жизнь. Она – та, которая оживляет, и та, что уничтожает; ради любви она способна творить чудеса – и одновременно никто не может причинить большего вреда, чем она. В религиозных образах (таких как индийская богиня Кали) и в символике сновидений часто можно обнаружить эти два диаметрально противоположных аспекта матери.

Иной тип невротической патологии может быть обнаружен в случае, когда главная привязанность – отец.

Чаще всего так бывает, когда мать холодна и неприступна, в то время как отец (отчасти вследствие холодности жены) сосредоточивает всю свою привязанность и интерес на сыне. Он «хороший отец», но при этом авторитарен. Когда он доволен поведением сына, он хвалит его, делает ему подарки и проявляет ласку; когда же сын вызывает его неудовольствие, он отчитывает сына или делается холоден к нему. Сын, для которого отцовская любовь так много значит, делается рабски зависим от настроения отца. Главная цель его жизни – угодить отцу, и когда это ему удается, он чувствует счастье, уверенность в себе и удовлетворение. Однако когда он совершает ошибку, терпит неудачу или не может угодить отцу, он чувствует себя опустошенным, нелюбимым, отвергнутым. В последующей жизни такой мужчина постарается найти другого человека на роль отца, к которому он привяжется подобным же образом. Вся его жизнь становится чередой взлетов и падений в зависимости от того, удалось ли ему заслужить одобрение отца. Такие люди часто добиваются большого успеха в социальной карьере. Они совестливы, надежны, старательны – при условии, что человек, избранный ими в качестве заместителя отца, знает, как ими управлять. Однако в своих отношениях с женщинами такой мужчина остается холоден. Женщина не занимает в его жизни сколь-нибудь заметного места; он обычно относится к ней свысока, если не пренебрежительно, часто представляя это отеческой заботой о маленькой девочке. Поначалу он может произвести на женщину впечатление своей мужественностью, но затем последует все увеличивающееся разочарование, когда женщина после брака обнаружит, что ей суждено играть второстепенную роль по сравнению с фигурой отца, которая для ее мужа во всех случаях жизни остается на первом месте; иначе может быть, если жена аналогичным образом привязана к своему отцу – тогда она будет счастлива с мужем, который относится к ней как к капризному ребенку.