– Всем на выход. – процедил неизвестный с нажимом, заметно нервничая. Это еще больше напугало мою благоверную, которая уже готова была ринуться в бой.

– Что с ним, доктор? – еле выдавила из себя Вера. – У него плохие анализы? Что-то серьезное? Не тяните… у нас нет секретов друг от друга… и я должна знать… быть готовой ко всему…

Я видел, что Вера не замечает того, что заметил я.

В глазах мужчины заплескалась паника, его лицо вспотело, и очки заскользили вниз по переносице.

– Дорогая, прошу тебя, выйди. – я вымученно улыбнулся жене, пытаясь не накалять ситуацию и спасти гостя от неловкого положения. – Все будет хорошо. Я не чувствую себя больным и передам тебе все, что сейчас услышу.

Мужчина незаметно выдохнул с облегчением, изобразив улыбку на лице, но глаза его оставались заискивающе-серьезными.

Вера поджав губы приготовилась дать отпор, но мы вдвоем молча уставились на нее, и она сдалась.

– Я зайду к тебе завтра в это же время! – сверля глазами врача, недовольно проговорила она чуть не по слогам, но тот никак не отреагировал, отведя взгляд в сторону.

Как только Вера ушла, лицо его тут же изменилось, глаза засветились огоньком и от его меланхоличной манеры держаться не осталось и следа.

– Борис Петрович, – начал он с жаром, – я не врач. Вижу по вашему выражению лица, вы об этом догадались. – я кивнул. – Мы с вами коллеги. Я из соседнего РОВД, майор Тушинин Андрей Григорьевич.

– Я слышал о вас. – кивнул я. – Продолжайте.

– Около года назад у нас стали совершаться убийства детей. И лишь в последние месяцы все эти дела были объединены в одно. Маньяк орудует в радиусе пары километров от центра, где есть садик, школа, еще спортивный детский клуб, библиотека и школа искусств. Но…

– Но преступника никто не видел и ничего не знает… Свидетелей нет и подозреваемых тоже. – закончил я.

– Все так. – хмуро кивнул он. – Мы пересмотрели все камеры видео наблюдения – и тоже ничего. Правда и камеры-то в большинстве своем – муляжи, или настолько плохого качества, что разобрать практически ничего не возможно. А возле школы их вообще нет, только две штуки, и то направлены на центральный вход с разных сторон. Что делается в пяти метрах от подъезда не видно.

– А что ж вы за это время не удосужились поставить еще пару камер, направленных во двор? – спросил я. – Год – это приличный срок.

– Так ведь денег нет. Мы же не знаем, где пропадают дети.

– Хотя бы одну из школьных камер повернули бы в противоположном направлении! Зачем две, смотрящие в одну точку?

– Об этом мы как-то не подумали.

«Как так?!» – я в недоумении мысленно развел руками, но вслух ничего не сказал.

– Мне врачи говорят, что лежать мне еще хотя бы до конца месяца. Можете потерпеть до моей выписки?

– Нужно поторопиться – он совершает свои убийства в конце каждого месяца. а сегодня семнадцатое число, и у нас мало времени. Да вы и сами говорили, что чувствуете себя хорошо. С вашим полковником Нестеровым я связался, он сказал, что это решать только вам, а он не против – другой замены вам нет, уж извините, Надеяться больше не на кого, вы лучший специалист в своем отделении, а других у нас и самих хватает. Нет у нас ни опыта, ни знания, таких какие есть у вас.

– Еще есть лечащий врач, – напомнил я, – а с ним договориться навряд ли получится – он не станет рисковать своей карьерой из-за ваших трудностей. Да и если меня выпишут каким-то чудом, мне придется доделать все отчеты в отделении, а их, во-первых, накопилось не мало, а во-вторых я так этого не люблю, аж до тошнотиков…

– С Антоном Петровичем я договорился – часть отчетов он поручит вашим коллегам, а часть… наше отделение вам поможет завершить, в знак признательности. Это у нас спецы вшивые, а бумагомаратели что надо.

– Это другое дело. – обрадовался я. – Эти отчеты чуть не свели меня в могилу. Отчасти я здесь из-за них. Я готов работать круглые сутки… но вот потом еще раз переживать события, собирать все в папку, красиво излагать на бумаге… Осталось главное, уговорить врача отпустить меня до лучших времен.

– Тут такое дело, – замялся Андрей Григорьевич, – может не стоит связываться с медицинской рутиной, давайте решим дело более кардинально.

– Это как? – опешил я. – Отравить, усыпить, позвонить в полицию и сказать, что здесь заминировано и требовать эвакуации? Что еще придумаете?

– О, нет-нет, не так жестко. – он испуганно округлил глаза. – Вот здесь новая одежда… – он втянул из коридора большую походную сумку. – Здесь есть все необходимое. Размер подсказали ваши товарищи. А за окном – лестница.

– Ну и ну! Вы хорошо подготовились! – хмыкнул я. – Вот только окна все забиты-заколочены до лета. Все законопачено насмерть.

Майор с самодовольной улыбкой полез в сумку и достал целый «воровской набор».

– Я знаю толк во взломах и замках, он по-свойски мне подмигнул. – Лучший в отделении по этим штучкам.

Спустя всего пару минут манипуляций, окно тихо отворилось и в комнату ворвался свежий прохладный ветер и я, почесав затылок, вдохнул его полной грудью.

Мной уже овладел азарт, я сразу забыв о болезни, принялся стягивать с себя «больничную робу». Тушинин воровато выглянул за дверь и заговорщически хихикая, сообщил, что путь открыт.

Через пять минут я был готов к побегу, и еще раз убедившись, что никто не слоняется по коридору, мы направились к окну.

Майор справился с задачей легко, благо, что и окна моей палаты смотрели на задний двор, так что мало кто мог нас обнаружить – все лечебные кабинеты и ординаторская находились в противоположной стороне. Да и кто станет смотреть в окна с третьего этажа в разгар рабочего дня?

Как только я закинул ногу на подоконник, больное сердце сразу дало о себе знать легким но настойчивым покалыванием, а в глазах замельтешили мушки. Подождав несколько минут, я с трудом, задыхаясь и потея, перекинул ослабевшее после месяца лежания тело и скользнул вниз, осторожно нащупывая ногой ступеньку. Снова подождал минуту, пытаясь справиться с одышкой, и начал спускаться.

Эти семь метров высоты дались с таким трудом, что мне вдруг самому стало страшно – неужели все действительно так серьезно, как говорит доктор, и я могу каждую минуту потерять сознание и свалиться с этой гребаной лестницы вниз, рискуя переломать себе ребра, руки и ноги. И какой с меня тогда может быть помощник?

Тушинин подставил плечо, чтобы я мог на него опереться и перевести дух. Мимо нас прошли две молоденькие санитарки – видимо бегали покурить, потом протопал дворник, даже не обратив внимание на двух подозрительных чуваков, неизвестно зачем притащивших лестницу и отирающихся на заднем дворе. В пяти метрах от нас что-то бурно обсуждала группа врачей из соседнего отделения. Они были так заняты своим спором, что даже не повернули к нам головы.

Я же обругал себя последними словами, поняв, какую глупость мы совершили.

– Какого черта нам надо было пялиться по лестнице, когда можно было спокойно выйти своими ногами через дверь, все-равно меня бы никто не узнал в этом прикиде?! – я, злой на себя и на весь мир, воззрился на моего подельника. – Ну мало ли кто шляется по больнице – может посетители, или рабочие. Да на нас даже в такой мутной ситуации никто не обращает внимания.

– Виноват! – козырнул по стойке смирно майор и опустил глаза. – Не подумал!

– Вот потому и раскрываемость у вас нулевая! – рыкнул я. – Да и я хорош! Ну мне можно и скидку сделать – больной на голову – мозги за месяц плесенью покрылись. Лицо майора сделалось пунцовым, он виновато потупился, избегая смотреть на меня.

– Ладно, пошли, хватит нам тут маячить. Не ровен час еще кого покурить потянет.

Мы вышли за больничную ограду никем не остановленные, и майор открыл дверь Тойоты, припаркованной сразу у входа. Оба молчали всю дорогу, переживая наше приключение каждый по своему.

– Вас завезти домой? – тихо спросил Андрей Григорьевич. – Умыться, переодеться?

– Неет, давай стразу в отдел, не хватало мне еще скандала с женой. Чем позже она узнает о проделках своего мужа, тем всем будет спокойнее. Боюсь ее гнев не остановит даже Нестеров, многоуважаемый ею полковник. Давай без эксцессов. И так одни сплошные глупости. Если можно было бы убить словом или взглядом – мы, все трое, лежали бы на полочках в мертвецкой, как три тухлых банана.