— Мое почтение, пан доктор! — как обычно, приветствовал его вахтер; за эти годы он привык считать Влка провинциальным адвокатом, у которого здесь два-три раза в квартал слушается дело. Он удивился, когда Влк спросил:

— А где здесь архив?

Хотя Влк и предполагал, что архив находится где-нибудь в укромном месте, но все же не ожидал, что ему придется облазить весь цокольный этаж. Перед нужной дверью он обнаружил решетку, к которой проволокой была примотана крышка от обувной коробки с надписью фломастером: "Я У ЗУБНОГО ВРАЧА". Он вполголоса выругался и посмотрел на часы. Полвосьмого. Влк решил зайти еще раз в полдень, в свой перерыв. Сегодня он был в равной степени преисполнен не только благодарности, но и смирения: уходя, даже пожалел убогую канцелярскую крысу, которую только зубной врач может ненадолго вызволить из пыльного склепа.

Встреча с архивариусом не состоялась, и он появился в училище раньше намеченного, хотя спокойно мог бы и не спешить: благодаря расторопности ребят уже к вечеру предыдущего дня все было в ажуре. Он лишь обошел аккуратно прибранные помещения и порадовался за всех, кто впервые окунется в эту атмосферу: экзаменаторов, которые придут утром, и родителей, которые придут днем. Выпускной экзамен будет проходить в классной комнате. Сдвинули шесть столов, по одну сторону поставили три стула для экзаменаторов, а по другую — один, для ученика. Идея Франтишека Казика Влку понравилась — он питал слабость ко всему торжественному и монументальному, и ему даже в голову не пришло, что Франтишек руководствуется более приземленными мотивами: на расстоянии комиссия вряд ли углядит шпаргалку. Седьмой стул стоял в углу и служил «предбанником». Стул принесли со склада, где он хранился с 4 января — в тот день класс прощался с Рихардом Машином. Кафедру покрыли праздничной скатертью Маркеты; в перерыве Карличек должен был принести бутерброды, пиво и кое-что покрепче.

"Какакласс" и «Какасов» были заперты на ключ; вчера их полностью подготовили для экзамена по мастерству, назначенного на вторую половину дня, и Влк опасался, как бы в суматохе что-нибудь не переставили или, не дай Бог, затеряли. Коридор оформили так, как он хотел, — гости и родители должны были знать, что здесь дети целый год занимались тем же, чем и их сверстники. Стенные газеты поручили близнецам, а они, чтобы не терять времени, позаимствовали их в ЯШКе, где каникулы уже начались. Альберт слишком поздно заметил, что стенгазеты призывают ехать на прошлогоднюю уборку хмеля; но он успокоил себя тем, что коллектив считается пассивным лишь тогда, когда стенные газеты вообще отсутствуют. Эта проделка сошла им с рук: Влк посмотрел только издали и остался доволен.

А сейчас ученики ждали его в импровизированном гардеробе для гостей, который оборудовали в бывшей «самцовке», сняв с петель входную дверь. Ребята были в темных брюках, Лизинка — в темной юбке, и все — в одинаковых форменных рубашках.

Девушка лежала с закрытыми глазами, но, когда он вновь попытался выйти из нее, застонала. Тогда он понял: самое разумное в такой ситуации это покрепче обнять ее и тоже закрыть глаза. Благодаря этому страусиному приему — который обычно несправедливо недооценивают — растерялись те, кто ворвался в.

51.

купе. Команду возглавлял молодой таможенник. Шестидесяти часов не хватило, чтобы унять тоску, навалившуюся на него, как только Лизинку поглотила чужбина; все это время в нем накапливалась злость к потасканному пижону, чьи грязные помыслы он взялся бы подтвердить хоть под присягой. Да и чего еще ждать от модного парикмахера или метрдотеля из какой-нибудь роскошной гостиницы — таможенник не сомневался, что Влк принадлежит к такого рода людишкам. Лизинка же явно отличалась от валютных шлюшек — было видно, что она держит себя с ним открыто и доверчиво, будто путешествует с дядюшкой. Таможенник буквально не сомкнул глаз и только молил Бога, чтобы у нее хватило сил дать отпор старому бабнику. В прошлый раз он обратил внимание на то, что у них виза на три дня, а потому вышел сегодня в дневную и ночную смену подряд, в надежде снова встретиться с ней. Затягивать досмотр он не собирался, ведь старый пердун наверняка спрячет все в ее багаже. Он заготовил убийственный вопрос: "Вы ее дедушка?" С одним приятелем-зеленопогонником он условился, что старого хрыча ненадолго вытащат в канцелярию. А он, готовый ехать куда и когда угодно, за это время уговорит девушку на свиданку.

Он колотил в дверь что есть силы, но интересы государства тут были ни при чем — сейчас он стал воплощением Монтекки, в двух шагах от которого бесчестят Джульетту. Но когда купе наконец открыли, то за горой пакетов его глазам предстала картинка, каких он не встречал в самых скабрезных мужских журналах, конфискованных при досмотрах. В его память навечно врезались беззащитные коленки, словно валуном придавленные голой мужской задницей. Он бросился на обладателя этой задницы, забыв о подставке со штемпелями, висящей у него на животе. Подставка от столкновения треснула. Влк завопил. Напрягая мышцы ягодиц, чтобы выдержать удары кулаков таможенника, он собрался с силами и начал действовать.

— Вызовите, — пророкотал он своим низким голосом, — Доктора!

Вызвали, разумеется, местного врача — как только усмирили таможенника. Пока врач добирался, их вытащили из поезда. Эти полчаса были самыми мучительными в жизни Влка, и он восхищался Лизинкой — она сумела сохранить равнодушный вид, пока их безуспешно пытались перекантовать в коридор. Они были по-прежнему соединены, поэтому их надо было транспортировать вместе на одних носилках, которые двум мужчинам — а больше к ним подобраться никому не удалось бы, — конечно же, не поднять. Наконец нашли выход: их выгрузили на перрон через окно. Несмотря на то что кругом были люди, которые перешагивали через них, пролезали под ними, поднимали их, опускали, переговаривались, обсуждая, что делать дальше, эта фантастическая ситуация приобрела для них особую, интимную окраску. Когда их наконец прикрыли — не нашлось ничего, кроме комплекта государственных флагов, из них выбрали флаг какого-то нейтрального государства, — к Влку вернулась его обычная самоуверенность, и он шепнул Лизинке, что все будет хорошо.

Слова его сбылись. Врач в форме лейтенанта погранвойск, правда, оказался ветеринаром-резервистом, но, наверное, именно благодаря этому взялся за дело с правильного конца. Он не стал вызывать ни «скорую», ни хирурга, а просто задал им пару вопросов, после чего уверенно сказал:

— Лежите спокойно. Скоро развяжетесь.

Он объяснил им, что это явление, хоть и редкое у людей, часто встречается при случке у многих млекопитающих. Избыточный прилив крови к половым органам — особенно если один из них никогда прежде не функционировал, а второй — долгое время был без употребления, вызывает у женщины сокращение влагалища, а у мужчины — набухание головки члена. Все равно что пытаться отделить друг от друга детали разогретой курительной трубки. Влк поверил ему, но опасался, как бы за это время кто-нибудь не раздул из мухи слона.

С помощью врача они перевернулись на носилках — наконец-то Лизинка оказалась сверху, а то ему приходилось опираться на локти, чтобы не давить на нее своей тяжестью, — и Влк попросил заказать междугородный разговор. Второй раз в жизни он решился побеспокоить Доктора, да еще в придачу в три часа утра, да еще в обстановке, когда Лизинка могла услышать каждое слово. Он понял, что должен доверять ей: уже целый час как она перестала быть ребенком, и у нее это прекрасно получалось. Содержание разговора его не беспокоило: он просто разыграл условленную роль фавна с чуть большим, чем требовалось, огоньком.

— Склещены? — повторил Доктор, и его смех прозвучал бодро даже посреди ночи, — ну, это вы, пан председатель, — продолжал он, не забывая о конспирации, — должны нам потом продемонстрировать!

А молодой таможенник, который в это время, пылая жаждой мести, составлял реестр товаров, приобретенных явно сверх валютной нормы, был буквально сражен наповал, когда сам начальник явился сообщить ему, что он немедленно увольняется за поломку казенной подставки об официальное лицо.