***

Когда Юра рядом, все становится проще. Нет, я все еще плачу, умываясь в ванной снятого в отеле номера. И я знаю, что родителей больше нет. Но прилетев ночью ко мне, он дал понять, что я не одна.

Я не успеваю попрощаться с друзьями. Юра торопится, ему необходимо быть в части к отбою. У нас хватает времени только забрать мои вещи. Корю себя за то, что оставила сумку дома. Почему мне не хватило ума остановиться у Эшли?

Открываю дверь родительского дома. Не здороваюсь со стариками, завтракающими на кухне. Их для меня не существует. Они вычеркнули из своей жизни моих родителей и меня. Они не достойны моего внимания. Поднимаемся с Юрой в мою комнату. Розовая спортивная сумка даже не разобрана. Вкладываю в нее телефон. Жаль, что она не большая. Нахожу в шкафу пару коробок. Юра помогает скидать в них оставшиеся вещи. Решение принято. Я перееду в Москву и буду жить там, с Юрой. Значит, нет смысла оставлять дома хоть что-то.

– Что ты делаешь?

Хриплый, старческий голос деда останавливает меня на входе в спальню родителей. Молча прохожу мимо него. Юра идет за мной. Скидываю в пакеты фотоальбомы и ноутбук родителей, там хранятся наши фотографии. Шкатулку с мамиными украшениями.

– Я спросил, что ты делаешь, Кристина? – гремит старик.

Седая щетина, грозящая перерасти в бороду, скрывает искривленные губы. За ним стоит бабушка, на фоне которой дед выглядит довольно высоким. На нем клетчатая рубашка и светлые широкие брюки с карманами по бокам.

– Я собираю вещи, – смотрю на него прямо, хочу запомнить человека, выкинувшего из дома мою маму. – Я улетаю в Москву.

– Ты никуда не полетишь!

Старик встает ровно в дверях, складывая руки на груди, пытаясь преградить нам дорогу.

– Сэр, – Юра становится напротив моего родственника, – Тина учится в Московском университете, у нее занятия завтра.

– Чему ее могут научить в твоей стране, парень? Поставь вещи на место и проваливай из этого дома. Тебе тут не рады. Моя внучка останется тут, с нами. Я ее законный опекун!

– А кто-нибудь спросил меня? Мне уже девятнадцать! Мне не нужен опекун!

– Ты под моей опекой до полного совершеннолетия! Оно, если тебе не известно, в этом штате наступает в двадцать один!

Злобно зыркаю на старика и кидаю в пакет записную книжку мамы и папины часы, валяющиеся на прикроватной тумбочке. Почему он не одел их, поехав в ЛА?

– Я не хочу жить с вами! Вы выгнали мою маму из дома! Вы наплевали на нее! – кричу, глотая набежавшие слезы. – Вы не хотели знать меня! Я не была вам нужна! Зачем я вам сейчас? Оставьте меня в покое, и живите, как жили. Какая вам разница, умерла ли ваша дочь, если вы не общались с ней, когда она была жива.

– Кристина, – слышу чуть скрипящий голос бабушки, выглядывающей из-за широкой спины деда, – она сама не стала общаться с нами, когда мы приезжали.

Они приезжали? Хотели общаться? Хотели меня? Почему мама ничего не говорила об этом? Обиделась на них?

Нет! Не позволю им запутать меня. Я улетаю. Если не сделаю этого сейчас, улететь потом они мне точно не дадут.

– Ты не помнишь? Я приезжала, ты была совсем малышкой, такой красивой маленькой девочкой, – старческий голос бабушки начинает трястись, полагаю, от слез. – Я хотела познакомиться с тобой. Но Саманта не захотела даже разговаривать со мной! Позволь мне позаботиться о тебе сейчас.

– Нет! Ты не заслужила меня! – мой голос срывается, вытираю слезы рукой, обмазывая их о край платья. – Не заслужила видеть меня, знать меня! Вы выкинули нас из своей жизни! Вы могли бы приехать, когда я подросла, когда хотела иметь дедушку и бабушку, как все дети. Когда хотела ездить к вам на каникулы и слушать ваши истории! Вы заслужили одинокую старость, как и хотели, когда решили, что мой папа не достоин вашей дочери. А он был достоин! Мама была счастлива каждый день своей жизни! Она просыпалась с улыбкой и засыпала с ней же! Она не проронила ни одной слезинки, – закашливаюсь от комка в горле, появившегося от слез и ненависти к этим людям. – Мой папа обожал ее. Они были самыми счастливыми людьми… они…. Они никогда не кричали… никогда не ссорились… вы не заслужили быть в их доме! Это мой дом! Однажды я вернусь. Не смейте жить тут!

Голова кружится и я практически падаю, мои ноги становятся ватными, слишком слабыми, чтобы держать меня. Юра тут же оказывается рядом, и я опираюсь на него всем телом. Больше в этой жизни мне не на кого опереться. Он забирает из моих рук коробку с вещами родителей и ведет меня к выходу из комнаты.

Несколько секунд дед смотрит на Романова, а Юра на него. И старик отступает. По дороге забираю шубу, джинсы и ботинки, в которых прилетела. Юра оставляет меня в такси, ожидающем нас, а сам заходит в дом еще дважды, чтобы забрать все коробки и пакеты с вещами, которые я хочу взять с собой.

– Кристина, прошу, останься, – бабушка не отходит от машины, просовывая голову в открытое окно. – Ты нужна нам, а мы тебе. Мы семья. Мы справимся. Что ты будешь делать одна в чужой стране?

– Мы не семья, – кричу я охрипшим голосом. – И Россия мне не чужая! И я там не одна!

– Этой мой номер, – она просовывает в салон бумажный листок с написанными на нем цифрами, – позвони нам, прошу тебя.

В порыве гнева рву листок на маленькие части и выкидываю их в окно, не глядя, как те, подхваченные ветром, разносятся по все еще идеальному газону папы, которым он так гордился.

– Мэм, – Юра складывает в багажник последние вещи, – нам пора.

– Будь ты проклят, – ревет бабушка, злобно глядя на моего парня, – будь проклят, мальчишка! Как ты смеешь увозить от меня мою внучку?

– Было приятно с вами познакомиться, – уголок губ Юры стремительно ползет вверх, – вы очень милые люди.

Парень обходит машину, так как бабушка загородила собой дверцу, и садится с другой стороны. Мы уезжаем. Я вжимаюсь в сильное и такое уверенное тело Романова и плачу всю дорогу.

В самолете сплю.

Юра не может лететь со мной в Москву. Он спешит в свою часть.

В Москве меня встречает Миша. Он помогает мне занести вещи в квартиру, но остаться не может. Завтра он уезжает в палаточный городок и не сможет проводить со мной время. Зато через пару недель должен приехать Леша. Он тоже не задержится долго в Москве, но обязательно заедет повидаться.

А в квартире меня ждет женщина, по возрасту схожая с моей бабушкой, и так же полновата. Только ее волосы покрашены в цвет спелого каштана, и она на целую голову выше меня. Это Роза, няня моего парня. И это наша первая встреча. Уверена, это Юра позвонил ей и попросил проконтролировать, как я добралась и все ли со мной хорошо.

– Ну вот и познакомились, – улыбается женщина. – Я так много слышала о тебе, Тина, – попадаю в объятия, – что успела заочно тебя полюбить.

Мне нравится ее голос. Спокойный и мелодичный, низкий но приятный.

– Вы Роза?

– Именно, и после всех рассказов Юрочки, я мечтала с тобой познакомиться. Но мальчишка вечно находил отговорки, чтобы не допускать меня к тебе. Думаю, – женщина подмигивает чуть мутным голубым глазом, – мой мальчик боится, что я расскажу тебе, как в детстве он заболел ветрянкой и бегал по дому голышом, весь измазанный зеленкой, при этом ревел, что никогда не отмоется от этого позора. Я покажу тебе фотографии.

– А сколько ему было? – хихикаю я.

– Семь.

– Это в тот год, когда его мама умерла?

– Да, у него было тяжелое время. Но он это пережил.

Да, Юра может пережить все, что угодно. Надеюсь, я тоже переживу случившееся, потому что прямо сейчас мне хочется бухнуться в кровать и окропить подушку слезами. Жаль, Романова рядом нет.

– Я приготовила тебе ванную, иди, приди в себя с дороги. А я пока приготовлю тебе ужин. Нельзя ложиться спать с пустым животом. Чего бы тебе хотелось?

Меня спрашивают, чего бы мне поесть хотелось? Она приготовила мне ванную? Это же настоящая сказка. Я словно принцесса.

– А можно мне получить пирожков с капустой? – почему мой голос пищит?