И я радостно прыгаю к нему. Юра ничего не имеет против.

Нам удается поговорить полчаса, десять минут из которых парни едят купленные по дороге Коршуном шашлыки. Боже! Они такие голодные! Мне даже показалось, что оба похудели. Бедняги. Затем за парнями приходит, как позже мне объяснит Коршун, сержант.

Вот такое свидание. Я даже не успела сказать Юре, как жду его возвращения.

А по дороге домой звонит Эшли.

– Милая, ты как? Детка, я так сожалею, – моя подруга чуть ли не плачет.

– Эш, со мной все в порядке, – выпускаю сигаретный дым в раскрытое окошко спорткара. – Что с твоим голосом?

– Крис, когда ты прилетишь? Ты уже купила билеты? Мы с ребятами обязательно придем, не бросим тебя.

Ничего не поняла. Почему я должна покупать билеты?

– Эш, да что случилось? – Миша убавляет музыку, чтобы я лучше слышала подругу.

– Ты разве не знаешь?

– Чего не знаю?

– Твои родители… они… тебе должны были позвонить. Твои бабушка с дедушкой уже приехали. Вчера.

– Что? Да что случилось? Зачем они приехали? Я их в жизни не видела!

– Детка… прости, что тебе приходится узнать об этом от меня. Но… твои родители… они… разбились… вчера… насмерть…

И все… я погружаюсь в темноту. Телефон выпадает из рук, глухо приземляясь на мех шубки. Смотрю на проносящиеся за окном несколько маленьких домиков, а затем перестаю их видеть. «Тина! Что случилось? Черт!» – словно голос из бутылки доносятся до меня слова Миши.

Открываю глаза. Передо мной красная обивка салона Мишиного авто. А надо мной его лицо.

– Ты в порядке? Что случилось? Ты просто вырубилась!

Лежу на отодвинутых креслах машины. Нет, этого не может быть. Разбились? Так не бывает. Я говорила с ними только позавчера утром и все было в порядке. Родители как раз ездили в Лос-Анджелес на пару дней, развеяться. Мама счастливо сообщила, что у них для меня хорошие новости, и что меня ожидает сюрприз по прилету. Я радовалась, что они решили взять выходные и провести время друг с другом. Из-за моего переезда папе пришлось взять дополнительную работу, чтобы иметь возможность оплачивать мои перелеты. Это ошибка. Они не могли разбиться.

Телефон трезвонит. С экрана мне мило улыбается моя подруга. Это фото с последней вечеринки, которую устроил для меня Томас.

Разбились. Это все вранье! Это кто-то другой разбился. Мои родители в порядке. Они сейчас дома, отдыхают. Мама, должно быть, готовит банановый пирог – единственный пирог, который она умеет готовить. А папа сидит за столом на кухне, похихикивая над кулинарными талантами своей жены.

Лихорадочно набираю номер папы, но абонент недоступен. Трясущимися пальцами выбираю из списка контактов фотографию мамы, жму.

– Ало, – отвечает незнакомый голос на родном языке.

– Где моя мама? – глухо спрашиваю я.

– Кристина? Орловская?

– Да, это я, – в уголках глаз собираются слезы, я уже знаю, что скажет незнакомец.

– Мы не смогли дозвониться до вас. Ваши родители разбились в автокатастрофе. Это случилось вчера утром. Примите мои соболезнования.

Поток полившихся слез затуманивает взгляд. Передо мной лицо Миши, но я вижу его размыто. Он что-то спрашивает. Не понимаю, что… слышу его как-то глухо. Да и какая разница, что он говорит? Это не важно. И разве что-то может быть сейчас важным? Важнее того, что сказал мне незнакомый голос?

– Мне срочно нужно купить билет домой, – шепчу я. – Срочно! Прямо сейчас! Они умерли! Умерли, Миш! – кричу, цепляясь за парня.

Он вытаскивает меня из машины на воздух, все еще не понимая, что происходит. А я кричу на всю пустынную дорогу, не слыша собственного голоса. Что мне нужно домой. Что мои родители умерли. Что их хоронят, и я могу не успеть на их похороны. И что я хочу умереть и сама, потому что я бросила их, не смотря на то, что мама слезно просила меня остаться. Я полетела к Романову, невзирая на ее слезы. И если бы я не улетела, они были бы живы, или я, по крайней мере, провела с ними больше времени. А теперь их нет!

Миша усаживает меня в машину и несется в Москву.

Не помню, как оказываюсь в квартире.

Прихожу в себя только вечером. Миша уже купил билет на ночной самолет. Он отвозит меня в аэропорт. Он не может полететь со мной. Завтра он должен вернуться в академию.

Такси высаживает меня у дома. В Мид-Сити ничего не изменилось. Этот город так же тих, спокоен, как и был всегда. Вот только из моего дома выходит седовласая полноватая женщина на вид лет семидесяти, которую я раньше не видела. Это моя бабушка, понимаю я.

– Милая, – попадаю в ее объятия, – мне так жаль.

Ее губы останавливаются на моей щеке. Одергиваю лицо. Мне неприятен этот поцелуй. И эта женщина мне неприятна. Она не хотела видеть меня девятнадцать лет. Она забыла о своей дочери. И из ее рта пахнет… а ее длинные ногти врезались в мою спину. Отталкиваю старуху.

– Не трогай меня, – злобно бубню я и прохожу в свой дом, таща розовую дорожную сумку,

В холле, в кресле папы восседает старик, с такими же седыми, как у бабки, волосами. Дедушка? Да наплевать, кто они такие. Приперлись на похороны дочери, которую выгнали и о которой забыли. С которой не хотели иметь ничего общего. Дочь которой, свою внучку, не хотели и знать. Презрительно смотрю на старика, пока иду к лестнице. Он разглядывает меня. Интересно стало, как выглядит внучка? Старый говнюк. Ненавижу!

Звоню Эшли, сообщаю, что прилетела. Она должна свозить меня на кладбище. Я не успела на похороны. Они прошли утром. Сейчас же глубокая ночь. Но подруга берет трубку и скоро подъезжает к моему дому на своем голубом шевроле. На заднем сиденье Том, Шенен и Кайл.

– Милая, мне так жаль.

Шен долго обнимает меня у могилы родителей. Кайл с Томом поддерживают, так как мои ноги подкашиваются. Эшли помогает усесться на траву у островка сырой земли, которой только утром закидали гробы моих родителей.

– Не могу в это поверить, – шепчу я, стараясь сдержать крик, вырывающийся из горла.

– Никто не может, – Эшли подставляет плечо, чтобы ткань ее серой толстовки впитала мои слезы. – Мы все были на похоронах.

– Как могло получиться, что тебе не сообщили? – Том садится рядом, проходится рукой по моей спине.

– Я не знаю, – пожимаю плечами.

Какой смысл думать, почему так получилось? Это не вернет мне веселого мужчину с круглым животом, по которому можно бить, словно по барабану, напевая какой-нибудь мотивчик.

– Крис, а что теперь будет? Ты останешься? – Шенен кладет цветы на могилу моих родителей.

Я даже цветы не купила! В моей голове пустота… я ничего не понимаю.

– Для чего? Что мне тут теперь делать?

– А что будет с домом?

– Шен, я не знаю. Я не хочу думать об этом сейчас.

– Да, конечно, прости, милая, – подруга целует меня в щечку.

– Детка, мы рядом, – Кайл тоже садится на траву, и крепко сжимает мою ладонь в своей. – Просто знай это, ладно? Мы всегда с тобой.

Киваю, понимая, что это не так. Как они могут быть рядом со мной, если я теперь не знаю, где я?

***

Так не бывает! Как они могли разбиться?       Черт! Тина совсем одна с этим!

Моя девочка сейчас наедине со смертью. Что с ней? Как она вынесет это? Она обожает родителей!

Миха позвонил через несколько часов после того, как они уехали из части. Огорошил меня новостью о смерти Орловских. Сказал, что купил Тине билет на самолет до ЛА. Я не сразу понял, что произошло. Но как только в голове улеглось это известие, тут же побежал к командиру части. Я не могу оставить ее наедине с этим. Владислав Геннадьевич, сорокалетний подполковник, не хотел отпускать меня. Тина моя девушка, не моя семья. Они не могут отпустить меня. Пришлось позвонить дяде Русу, он тут же решил эту проблему. И вечером за мной прилетел самолет.

Тина не отвечает на звонки и сообщения. Не мудрено. Не представляю, что творится сейчас с ней. Если уж в моей голове сумбур, то она, наверняка, вообще не может думать.

– Ты кто?

Дверь ее дома открывает незнакомый мне старик.