В новелле «Передозировка счастья» мы оставили императора Константина в состоянии глубокого душевного шока.

А жизнь не остановилась, и Виценналии, или, по-другому, Vicennii, продолжали приближаться.

В имперской канцелярии пришлось выделить особую полку с красной надписью «Urgente!», на которой пылились проблемы, требующие немедленного решения.

Августейшая хандра продолжалась, и что-то надо было делать. Члены консистория вызвали личного государева врача и что-то с ним долго обсуждали за закрытыми дверями.

После этого во дворце стали появляться личности экзотической наружности. Может быть, специалисты восточной медицины, может быть, философы, а возможно, просто шарлатаны.

Но при их содействии император, наконец, вернулся в рабочую обстановку. Он слушал доклад магистра пограничной службы и думал:

«Что там этот служака говорит? “Мы прилагаем все усилия!” Наивный чувак. Усилиями никогда ничего не достигается. Я добился Минервины – и что, какой результат? А Фауста мне была навязана против моей воли, но именно с ней я понял, что такое настоящее блаженство, что такое нежная любовь. Счастье нельзя завоевать, счастье опускается на пассивных и терпеливых».

– Так что, его величество одобряет наш план? – спрашивал страж неприкосновенности территории державы.

– Одобряет, – отрешённо отвечал император. – Его величество всё одобряет.

На встрече с ветеранами Кордуэнского ополчения (Ala XV Flavia Carduenorum), Константин внешне приветливо улыбался, а внутри продолжал размышлять.

«Меня считают немножко чудаковатым. А я не дурачусь, просто я, как теперь выяснилось, монарх восточного типа. Мудрость императору не нужна. Нужно покровительство небес. А кому небеса покровительствуют? Тому, кто им не мешает своей дурацкой активностью. Девиз моего царствования – “Небесная расслабуха”».

А во время обсуждения финансового положения император отодвинул проект денежной реформы и прямо заявил:

– Не напрягайте меня. Я расслабленный правитель.

– Вообще-то, «расслабленный» означает «поражённый параличом», – осторожно напомнил Мусониан.

– Что ты можешь понимать в стратегии управления державой?! – осадил своего советника Константин. – Лучший царь Страны Серов правил государством, просто сидя на троне лицом к югу. Он не издал ни одного указа, никого не наградил, никого не покарал, поэтому он и считается идеальным правителем в Китае. Кстати, а где здесь, в моих палатах, юг?

– Мы не в Китае, государь, – вежливо отвечали члены высочайшего совета. – Нам много предстоит поменять, прежде, чем расслабляться. Особенно срочного вмешательства требуют финансовая и налоговая реформы. Серебро и бронза дешевеют, золото – дорожает.

– И что? – спросил Константин позёвывая. – Я в металлургии не разбираюсь.

– Это не металлургия, божественный правитель, это спокойствие и благополучие державы. Это трещина в нашем единстве. У кого нет средств приобрести золотые солиды, тот обречён беднеть с каждым годом.

В тот день на улице была пыльная буря. Камилл закрыл окна своего кабинета и раскладывал документы по стеллажам в виде пчелиных сот. А Елена стояла у окна, кушала гранат и поливала своего сотрудника иронией.

– Лихо же у тебя получается расправляться с теми, кто мне дорог! Гениально, можно сказать. А вот на моих врагах забуксовал. Может быть, у тебя узкая специализация?

«Как плотно упакованы чувства в её душе», размышлял Камилл, с интересом рассматривая свою соратницу. «Восхищение мною граничит с желанием задушить меня собственными руками. Или чувств много, или душа слишком маленькая».

– А ты сама не понимаешь? – невозмутимо отвечал он. – Криспа нет, все наши заготовки обрушились. Перестраиваемся на марше, чтобы не потерять темп.

– Что-то ты сегодня в стиле военных донесений заговорил. На, возьми, мне из самого Карфагена привезли, – с этими словами аугуста протянула соратнику половинку разломленного граната.

Камилл положил фрукт в одну из ячеек стеллажа и продолжил сортировку папирусных рулонов.

– Камилл, в своём докладе ты лишь вскользь упоминаешь о своём соучастнике, с которым вы гастролировали в Поле. Я хочу познакомиться с ним поближе.

Архипрактор поморщился с недовольным видом.

– Зачем тебе это… Он очень несговорчивый и неконтактабельный человек. Боюсь, ты останешься разочарованной и будешь винить меня.

Елена внимательно посмотрела на своего подчинённого.

– Камилл, неужели ты надеешься переубедить меня этим жалким лепетом? Я почуяла, откуда веет могуществом, и меня теперь не остановят даже каменные стены. И вообще, твоё мнение мало что теперь решает – императорские гвардейцы уже мчатся в Халкидон, чтобы арестовать этого твоего драматурга! Я хозяйка ситуации, он в моих руках, не удастся убедить – так запугаю!

– А почему, собственно, он должен тебя бояться?

– Он убийца моего внука, или ты забыл?

– Тогда, может быть, мне куда-нибудь спрятаться? Ведь я тоже, некоторым боком…

– Нет, пусть будет абсурд! – азартно возразила Елена. – Ты будешь сидеть рядом со мной и нагло улыбаться! Чем фантасмагоричнее получится ситуация, тем легче нам его будет развести на могущество!

А потом Елена восседала на троне в зале Деметры. Из открытых окон дул тёплый ветер, колыхая роскошную столу аугусты из тонкого багряного виссона с глубокой ниспадающей пазухой, как у троянских женщин (Илиада 18: 122).

По правую руку от неё стояло кресло, в котором сидел Камилл, изо всех сил старавшийся выглядеть спокойным.

Потом потекли минуты ожидания. Они пересмотрели все мозаичные узоры на стенах, переслушали всё чириканье воробьёв и жужжание мух. Наконец, начальник охраны доложил о прибытии конвоя:

– Эрускатор1 доставлен, светлая аугуста!

Елена сделала знак рукой, легионеры втолкнули в помещение какого-то плюгавенького мужичка бродяжного вида и подвели его к аугусте. Елена, ожидавшая увидеть титана духовной мощи, недоверчиво посмотрела на сидевшего рядом Камилла. Однако, тот кивнул головой.

– Ну, и как тебя зовут, ханурик? – презрительно и разочарованно спросила Елена доставленного бедолагу.

– Метастигей, – тихо промолвил тот.

– Метастигей… То есть, ты перебрался к нам с той стороны Стикса2? Пришелец из подземного мира? – насмешливо допытывалась Елена.

– Моё имя допускает и такое толкование, женщина.

– Как ты меня назвал? – насторожилась Елена. – Отвечай, Потусторонний!

– Женщиной. А разве я ошибся? – отвечал бродяга оживившимся голосом. – Сейчас проверим.

Он подошел к царице и, оттянув апоптигму (верхний край столы в области декольте), заглянул ей за пазуху.

– Да, несомненно, это женские груди… На новообразование и опухоль не похоже… – вслух рассуждал наглец. – Они, эти груди, много повидали на своём веку, и много занятного им есть что рассказать… Но не сейчас! Сейчас они при исполнении!

Воцарилось всеобщее оторопение, и Елена почувствовала, что именно от её действий в этот миг зависит исход событий.

– А знаешь ли ты, хамло, что сто́ит мне пошевелить пальцем – и на этом твоя жалкая биография закончится?! – тихим и зловещим голосом спросила она.

– А знаешь ли ты, женщина, как иногда бывает трудно пошевелить пальцем? – незамедлительно отреагировал Метастигей.

После этого в зале снова воцарилась тишина. Люди, окна и стены озадаченно смотрели на Елену. Мухи замерли в полёте, да что там мухи – время остановилось, не понимая, надо ли течь дальше после такого…