– Конец?! – поднял брови кардинал. – Конец, да не конец, рожа твоя богохульная! Библия – это тебе не песенка трубадура! Здесь каждая запятая глубинный смысл имеет! Каждая буква значима и важна! Вдумывайся, вчитывайся, достигай сути потаенной, сын мой, ибо Евангелие описывает не пустяк какой – главнейшее событие в истории человечества! Бог послал в мир наш Сына Своего, который страданиями и смертью искупил первородный грех всего человечества – бывшего и будущего. Этой великой жертвой Спаситель открыл для людей врата в Рай…

– Угу. А люди взамен понарисовали всяких говённых мультиков типа «Трансформеров»… – невнятно пробурчал я.

– Что?

– Да ничего, падре, продолжайте. Внимательно вас слушаю.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие… – вздохнул кардинал. – Вот скажи мне, сын мой, молился ты сегодня?

– Ну, я прочитал то, что вы мне там сказали… не помню уже. Вслух прочитал.

– Преизрядно испытываешь ты терпение мое, – тяжело выдохнул дю Шевуа. – Прочитал он… Одного только чтения молитвенного текста недостаточно, сын мой. Недостаточно формально соблюдать законы, установленные Церковью. Ритуалы, обряды – это ведь все наносное, неважное…

– Правда, что ли?

– Ну вот представь, что вокруг дома – широкий канал с водой, – терпеливо принялся растолковывать кардинал. – Через него перекинут мост. Чтобы преодолеть этот канал, проще и быстрее будет пройти по мосту. Однако на худой конец можно обойтись и без моста – перебраться через канал вплавь, али плот какой соорудить. Ибо не сам мост тебе нужен, а дом, к которому он путь открывает. Так вот дом в данной аналогии – это Бог, канал – грехи наши, мост – служба церковная. Она нужна и полезна, ибо облегчает и ускоряет путь к Богу. Но человек, отправляющий ритуал слепо, не думая о его сути, начинает служить не Богу, но самому ритуалу. Qui altari servit, ex altari vivit. А это все равно как остаться стоять на мосту и полагать, что уже достиг конечной цели. Бог ждет от человека искреннего раскаяния и благости, а не показных церемоний. Церковь – это не стены и крыша, но вера и житие.

– Блин, падре, ну вы дали стране угля! – искренне восхитился я. – А еще спросить можно?

– Конечно, сын мой, спрашивай, – благодушно сложил руки на пузе кардинал.

– Снова насчет монахов. У них вот там посты, целомудрие, отшельничество всякое… Я чего не пойму – нормальную жизнь что, вести плохо? Вот зачем Богу нужно, чтобы я скоромной пищи не ел? Жалко ему, что ли?

– Не нужно это Богу, сын мой, – устало ответил дю Шевуа. – Это тебе самому нужно. De te fabula narratur. Тебе – дабы плоть усмирить, дабы волю воспитать. Сам по себе пост не нужен ни для чего, ибо он не цель, но лишь средство. Вот глянь на королевских гвардейцев – ежедневно часами с мечом тренируются, из луков в цель стреляют, в воде холодной плещутся… Для чего такое мучение? Для чего воевода Влад их изнуряет немилосердно, по плацу гоняет, аки псов шелудивых?

– Дурацкий вопрос, по-моему. Боец без тренировок – как рука без мускулов.

– Истину глаголишь. Mens sana in corpore sana. Но сражения – они ведь не только телесные бывают. Каждый из нас ежедневно, ежечасно, ежеминутно ведет тяжкий бой – с самим собой битву ведет, с похотями телесными сражается. Vivere militare est. И чтобы дух для этой битвы укрепить, даны нам свыше предписания. Усмиривши тело – укрепишь дух, сын мой. Cognosce te ipsum. Пост – это ведь не просто воздержание от пищи. Во время поста следует уделять совершенно особое внимание молитве, милосердию и самосовершенствованию. Во время поста следует особо ревностно исполнять заповеди. А монахи предаются аскезе вовсе не потому, что быть чистым и сытым плохо. Нет ничего зазорного в браке, рождении детей, жизни в хорошем доме в любви и согласии. Однако священник не должен вступать в брак, не должен иметь семьи, ибо свои мысли он устремляет только к Богу. Именно для этого и предназначен целибат. А монашеский подвиг – это путь к абсолютной духовной свободе, путь исключения всего, что может отвлечь от мыслей о Боге. Путь к полному и окончательному духовному совершенству. Sapienti sat.

– А вот к слову о совершенстве! – поднял палец я, вдруг вспомнив давно мучающий меня вопрос. – Есть такая еще непонятка! Человек сотворен по образу и подобию Божьему, верно? Но даже слепому видно, что человек – зверюшка несовершенная. Неужели и Бог такой же? Противоречие наблюдается!

– Никакого противоречия, сын мой, – спокойно ответил кардинал, раскрывая пухлый томик Библии на самой первой странице. – Просто нужно учиться внимательно читать. А прочитанное – обдумывать. Внимай речам моим: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Зришь ли разницу меж первой частью и второй?

– Ну, э-э-э…

– В первой части – время будущее, «сотворим». Во второй – время прошедшее, «сотворил». А еще в первой части говорится «по образу и подобию», однако ж во второй – уже только «по образу», а «подобие» даже не упоминается. Нетрудно понять очевидное – человек сотворен по образу Божиему, повторяя один только внешний облик Создателя. А вот Божиего подобия нам всем еще лишь предстоит достигнуть. Процесс Творения не завершен окончательно, он продолжается и по сей день.

Меня как обухом ударило – так сразу все стало ясно. Неожиданно вспомнились школьные уроки литературы и бедная Серафима Павловна, безуспешно пытавшаяся привить тридцати гогочущим болванам уважение к Гоголю и Достоевскому. С каким воодушевлением, помню, она объясняла, что в классике ничто не просто так – каждая строчка, каждое слово несет смысл, а за тем смыслом прячется другой смысл, глубоко спрятанный.

Теперь я наконец-то понял, что она тогда имела в виду. Что ни говори, а Библия – это классика номер один.

Я взглянул на кардинала дю Шевуа с новым уважением. Этот седобородый дедуган – бывший разбойник, до сих пор любящий заложить за воротник и врезать кому-нибудь в морду. Но чувствуется, что сутана для него – не просто формальность. Я не знаю, что именно заставило его сменить дубину на кадило, но это несомненно было нечто из ряда вон выходящее.

– Ваше преосвященство, раз уж у нас тут такая тема поднялась – может, еще кое в чем меня просветите? – уже почтительно спросил я.

– Да ты спрашивай, спрашивай, разрешения можешь не спрашивать, – почесал грудь сквозь рясу кардинал.

– Угу. Тогда ответьте мне вот чего – почему Церковь позволяет рисовать иконы?

– А почему бы это вдруг не позволять? – нахмурился дю Шевуа. – Тебе что, иконы чем-то не угодили, демон? Ты не молчи, отвечай как на духу – может, руки они тебе жгут, коли прикасаешься? Или смотреть тебе на них неприятно? Благие образа режут глаза? Если так, ты лучше сам признайся, не доводи меня до греха, не заставляй каленым железом всю подноготную вызнавать.

– Да нет, нет, ничего подобного! – обиделся я. – Что вы меня вечно в чем-то подозреваете, падре! Я и демон-то чисто формальный! И вообще на самом деле человек… просто шибко круто замаскированный. Я что в виду имею – в Библии ведь есть целая заповедь на этот счет. Как там… не сотвори себе кумира?..

– «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои».

– Угу. Я дословно не помню…

– Ignorantia non est argumentum, – сурово произнес кардинал.

– Угу. Как скажете. Не делай себе кумира и никакого изображения… разве это не означает запрета на идолы? А на иконах и святых всяких рисуют, и Богородицу, и Троицу… Да и статуи в храмах тоже бывают – в Бразилии, вон, вообще Иисус тридцатиметровый стоит…